– Вы измените свое мнение, – продолжал он. – Вы поймете, и, когда это произойдет, я снова поговорю с вами. По крайней мере, ответьте, что вы не станете противиться этому разговору.
– Я буду сильно противиться ссоре с вами, – ответила я.
– Какой же я дурак! Мне не следовало говорить сейчас. Все равно все остается, как и раньше. Знайте, я легко не сдаюсь.
– Я в этом не сомневаюсь.
– Если вам понадобится моя помощь, в любое время… я к вашим услугам.
– Приятно слышать.
– И вы не станете плохо относиться ко мне?
– Полагаю, что женщина не может плохо относиться к мужчине, объяснившемуся ей в любви.
– Анна, как бы мне хотелось высказать все, что я чувствую.
– Вы сказали мне достаточно, с чем я могу уйти, – напомнила я ему.
Медленно мы пошли обратно мимо продавцов, сидящих на корточках рядом со своими товарами. Другая пара уже ждала нас в экипаже.
– Мы решили, что потеряли вас, – сообщила миссис Маллой. Когда мы доехали до дока и поднялись по сходням, Дик всунул мне в руки белую шелковую шаль.
– Я купил ее для вас, – пробормотал он.
– А я думала, что вы купили ее для кого-нибудь еще.
– И для кого же?
– Ну, может быть, для вашей матери. Его лицо слегка помрачнело.
Он сказал:
– Моя мать умерла.
Я пожалела о своих словах, так как поняла, что воспоминание о ней причинило ему боль. И тут меня осенило, что я так мало знаю о нем. Он любит меня, ненавидит капитана. Какие еще страсти кипят в его груди?
Когда корабль медленно скользил по воде, отходя от дока, ко мне пришла Чантел.
– Кто бы мог подумать, что мне придется стать домоседкой, – скорчила она гримасу.
– Как больная?
– Чуточку лучше. На нее сильно подействовала жара. Как только выйдем в открытое море, она поправится.
– Чантел, – начала я, – до Австралии осталось немного.
– Я уже думаю о том, как выглядит остров. Представляешь! Или не можешь? Пальмы, коралловые рифы и Робинзон Крузо. Интересно, чем мы будем заниматься, когда корабль уйдет и мы останемся одни.
– Мы будем ждать и пытаться раскрыть тайну. Она внимательно посмотрела на меня.
– Что-то сегодня произошло.
– Что? – переспросила я.
– Я имею в виду тебя. Ты же отправилась гулять с Диком Каллумом, нет?
– Да, и с миссис Маллой и с первым помощником.
– И?
Я замялась.
– Он сделал мне предложение.
Она уставилась на меня. Потом быстро произнесла:
– И что ты ответила? «Сэр, это так неожиданно?»
– Что-то вроде этого.
Мне показалось, что она перевела дух.
– По-видимому, он не очень тебе по душе? – заметила я.
– Да ну, я совершенно равнодушна к нему. Но, Анна, мне представляется, что он недостаточно хорош для тебя.
– Неужто? Это для меня-то недостаточно хорош!
– Опять принижаешь себя. Итак, ты ему отказала, а он твой отказ принял, как джентльмен, и попросил разрешения возобновить свое предложение позже.
– Откуда тебе это известно?
– Установленный образец. Мистер Каллум следует правилам. В этом я уверена. Он не для тебя, Анна.
У меня возникло сильное желание выступить в его защиту.
– Почему?
– О, Господи, да неужто ты собираешься скромно принять его предложение?
– Непохоже, что кто-нибудь еще польстится на меня, а существует мнение, что лучше выйти замуж за того, кого не любишь, чем вообще не выходить замуж.
– Ты слишком быстро сдаешься. Предрекаю тебе, однажды ты выйдешь замуж по собственному выбору.
Она прищурила глаза и стала выглядеть умудренной жизнью, я поняла, о чем она думает. Я добавила:
– В общем, я отказала ему, и мы остались хорошими друзьями. Смотри, что он подарил мне.
Я развернула шаль.
Она взяла ее и накинула себе на плечи. Шаль была создана, словно для нее, но ей все шло.
– Значит, будучи не в состоянии принять его предложение, ты приняла от него шаль.
– Мне показалось нелюбезным отказать ему.
– Он возобновит свое предложение, – заключила она. – Но ты его не примешь, Анна. Соглашаться на вторичное предложение – не лучший выход, – тут она увидела веер, и глаза ее округлились от ужаса. – Веер… павлиний веер! Откуда он у тебя?
– Купила у Малабарского холма.
– Он приносит несчастье, – встревожилась она. – Разве ты не знала? Павлиньи веера несут в себе проклятье.
– Чантел, какая ерунда.
– Тем не менее, – сказала она. – Мне он не нравится. Это значит испытывать судьбу.
Схватив веер, она выскочила. Я побежала за ней. И поймала ее у поручней, но она успела выбросить его за борт.
После Индийского океана наступила жара. Нас обуяла такая лень, что мы были лишь в состоянии лежать, растянувшись в шезлонгах по левому борту. Создавалось впечатление, что силы остались только у мальчиков. Я часто встречала Редверса. Несколько дней после инцидента у него в каюте он явно избегал меня, но потом это прекратилось. Когда корабль плыл по спокойному тропическому морю, у него появилось больше свободного времени, а так как Эдвард обожал находиться с ним как можно чаще, то и я нередко составляла им компанию.
Эдвард говорил:
– Пойдем на мостик. Капитан разрешил.
– Я отведу тебя и уйду, – предлагала я.
– Дорога мне известна, – фыркал Эдвард, – но капитан разрешил мне привести и тебя.
На мостике было полно навигационных приборов, и в промежутках, когда Эдвард, поглощенный каким-нибудь прибором, переставал приставать с расспросами, мы обменивались парой слов.
– Извините за скандал, – сказал он мне в нашу первую встречу после инцидента. – Вы попали в неловкое положение.
– Вы тоже, – ответила я.
– Для меня это не ново, – и я впервые заметила нотку горечи в его интонации.
– Я боялась последствий.
– Когда-нибудь… – произнес он. Его глаза, которые, казалось, стали еще более синими за время нашего пребывания на море, были устремлены вдаль, где море встречалось с бледно-голубым безоблачным небом. Да, когда-нибудь этим все и кончится.
Он перевел взгляд на меня, вопросительное выражение синих глаз проникало мне в душу. У меня екнуло сердце. Еще одно предложение? Предложение человека, у которого есть живая жена? Что он хотел попросить меня? «Жди?»
Я вздрогнула. Меня возмущала мысль о том, что надо ждать чьей-то смерти. Когда мне говорили: «Вот умрет ваша тетя, и будете жить спокойно», мне становилось нехорошо. Отвратительно ждать смерти того, кто стоит у тебя на дороге. Я вспомнила стервятников на Малабарском холме.
Я испугалась, что малейший мой ответ вызовет поток слов, которые лучше оставить несказанными, но, как заметила Чантел, существуют мысли вне зависимости от того, высказаны ли они вслух.
Тут подошел Эдвард и отдал честь.