– Грянул с неба гром,
Вспухло поле ходуном,
И сверзился Гор-Гоём
В царство смерти голышом!
Ранхаш не очень хорошо посмотрел на музыкантов, а Майяри улыбнулась. Песенку о незадачливом Гор-Гоёме – в Санарише его звали Горем-Срамом – и его приключениях в стране мёртвых, куда он попал по пьяному делу, она слышала уже не раз. Мадиш часто горланил её с крыши школы, прячась там от наказующей длани мастера Лодара.
Они заняли стол, Ранхаш подозвал подавальщика и заказал травяного отвара и мясных закусок. Подавальщик покосился на дорогое платье Майяри, смерил взглядом Ранхаша и поспешил на кухню исполнять заказ. Множество взглядов тотчас устремились на девушку, которая сильно отличалась от девиц лёгкого поведения, а приличные ночами в такие места не ходили. Впрочем, взглядами и ограничились. Несмотря на то, что спутник её по мнению многих посетителей был мелковат, связываться с ним отчего-то не хотелось.
Майяри хищно осмотрелась, выискивая взглядом подходящего для драки кандидата. С Виканом это было очень даже весело, совсем не страшно, а уж как настроение поднялось у всех после шуточной потасовки. Музыканты, правда, играли дряненько, мадериду точно не вытянут, но и народную «козу» станцевать тоже приятно.
– Нам точно нужно быть здесь? – усомнился Ранхаш, осматривая пьяные лица. Ещё и музыканты как назло прервали вполне безобидную балладу о Гор-Гоёме и затянули пошлейшую песенку о блудливом храмовнике, которого вздумали наказать боги, но которых он сам…
Ранхаш так мрачно посмотрел на горе-менестрелей, что от одного только взгляда струны на инструментах должны были полопаться. Майяри тоже с осуждением уставилась на певуна.
– Гадость какая, – вырвалось у неё.
Сидящий неподалёку в шумной компании оборотень не расслышал её, но спьяну решил, что она чуть ли не восторгается, и подмигнул Ранхашу:
– Чувствательная песня̀! Бабы млеют и блазняются сразу, как заводишь её.
– На эту гадость? – скривилась Майяри.
В этот раз её расслышали.
– А чё… всё по… этой… по тонкости… по чувству… О! По романтишу!
– Что? И когда он с мужиком, тоже по романтишу? – насмешливо вскинула брови Майяри.
Оборотни за соседним столом загоготали, а ценитель хорошей музыки малость растерялся, не смог подобрать достойного ответа и отмахнулся:
– Да шо такая шикильда понимать может в уискусстве?! Ты ничаво музыкальнее сковороды в руках и не держала! А… Да уж не серчайте, господин, но неужто я правду утаивать должон?
Мужик икнул и опасливо покосился на Ранхаша, который глядел на него ой как нехорошо.
– Это я-то? – Майяри с достоинством вскинула подбородок и хищно раздула ноздри, почувствовав, что нашла подходящую кандидатуру для дальнейшей драки. – Эй, любезный, а ну-ка прервитесь!
Певец её не услышал, но прерваться ему пришлось: бандура вдруг рванула прочь из его рук, как в песне про барда, от которого сбежала лютня, застыдившаяся срамных песен. Коротко вскрикнув, он вцепился в корпус инструмента, но тот легонько тюкнул его грифом в лоб и уплыл к Майяри, вызвав удивлённую оторопь у хозяина таверны и вышибал и весёлый хохот у пьяного народа. Девушка ловко поймала инструмент, повертела его, огладила по спидняку и, перевернув, пощипала сперва короткие, а потом верхние струны.
– Ты умеешь играть на бандуре?
– Да, меня учили, – отозвалась Майяри, по старой привычке примериваясь к весу инструмента.
Легковато. Она всегда предпочитала тяжёлые породы дерева, и не потому, что они якобы были благозвучнее для её слуха. Не были. Зато занятия музыкой ненавидела не только она, но и охранники, о головы которых она ломала инструменты.
– Эй, а ну верни!
– Да буде тебе! – заступились за Майяри перед певцом сидящие рядом выпивохи. – Потренькает и отдаст.
Играть Майяри никогда не нравилось. Она не получала удовольствия от игры. Но увидев заинтересованный взгляд Ранхаша, внезапно ощутила азарт и желание сыграть. И не просто сыграть, а поразить своей игрой харена, понравиться ему.
Встав, она обошла стол и уселась на столешницу прямо напротив харена, упёршись ногой в стул между его колен. Взгляды всех тут же устремились на неё, и в зале повисла тишина. Майяри не спешила её нарушать. Подавальщик принёс и поставил на стол травяной отвар, и пар от стаканов и кувшина поднимался по обе стороны девушки, делая её немного похожей на Духа. Палец подцепил одну из длинных струн, и тишину расколол резкий высокий звук. Он вознёсся к потолку, гудением расползся во все стороны и затих. Майяри нежно погладила струны, едва-едва надавливая на них и вытягивая нежный-нежный звон. Легонько хлопнула ладонью по спидняку и запела, вторя себе неторопливым перебором струн.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
– Отец мне небо, мать – гора,
Я рождена в вершине!
По серым склонам изо льда
Сбежала я в долину.
Меня палил гневной отец,
Бросала мать в пещеры,
Но вымыв стены и влетев,
Сбежала я в долину.
Я с ше-е-е-е-лестом, я с гро-о-о-хотом
Качусь по каменному дну, бросаюсь вниз по воздуху
И всё ищу… ищу… ищу…
Звук оборвался, словно бы отражая растерянность певуньи, но почти сразу же возобновился, причём бойчее и яростнее.
– Мой страшен гнев!
Страшна любовь!
Ужасна месть моя!
Я рушу скалы, рушу кров,
Лик матери морщиню!
Кидаю камни с высоты,
Схожу по склонам льдиной,
А из ущелий с глубины
Пугаю горным духом.
Я с ше-е-е-е-лестом, я с гро-о-о-хотом
Бегу с уступа на уступ, качусь-плетусь по камешкам
И всё ищу… ищу… ищу…
Треньк! Звук опять оборвался, но Майяри растерянной и вопрошающей не выглядела. Склонившись ниже, к лицу Ранхаша, она запела тише, с улыбкой:
– Долина ярко-зелена
И в пёстром цвете хороша,
Всё потому, что жизнь здесь – я,
Я – горная река!
Бегу, убью, смету, запру,
Но напою и оживлю.
Капризна я, но хороша!
Я горная река!
И с ше-е-е-е-лестом, и с гро-о-о-хотом
Я убегаю от горы, несуся, полная воды,
И всё ещё ищу.
Музыка умолкла, и Майяри с улыбкой посмотрела на Ранхаша. Вряд ли его поразила сама песня, слишком незамысловатая, но он смотрел на неё очарованным, немного замутнённым взглядом. Такого взгляда она у него ещё не видела.
– Эй, это не помощница харена?
Двое оборотней-сыскарей, расположившихся в дальнем углу зала, вытянули шеи и замерли.
– Ба, да там и сам харен!
– Слушай, тогда получается, правда, что он на ней жениться собирается?
– Да разве невесту в такое место потащишь? – засомневался товарищ.
– Да ты глянь, как смотрит!
Оборотни ещё сильнее подались вперёд, и как раз в этот момент губы харена изогнулись в улыбке, которая отразилась на щеках очаровательными ямочками.
– Ох ты ж, Заступник! – отшатнулись сыскари.
Довольная Майяри осмотрела приунывшие пьяные лица и всё же решила порадовать оборотней весёлой песней.
Уже знакомая музыка вмиг приободрила пьянчуг.
– С неба грянул гром,
И пошатнулся дом,
И Горе наш, Срамом
Как был позорно гол…
БАХ!!!
Дом тряхнуло, в воздух поднялась пыль, а из окон со звоном вылетели стёкла.
Глава 34. Заступничество. Ненужное
Ранхаш тут же вскочил на ноги, закрывая собой ошарашенную Майяри. Несколько протрезвевших оборотней схватились за ножи, кое-кто из пьяниц попадал на пол.
– Мой дом! – горестно взвыл хозяин. – Да что ж вы, пьяные твари, делаете?!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Майяри торопливо потянулась силами за пелену пыли, но ничего не нащупала и порывом ветра разогнала туман. Увидев ощеренную обломками кирпича дыру в стене, хозяин взвыл ещё горестнее, выхватил из-под прилавка дубину и пошёл выяснять, кто там посмел нанести ущерб его заведенью.