Второе положение может считываться как некоторая политическая банальность, но для полноты настоящего анализа необходимо отметить, что в какой-то момент в 2004–2005 гг. в АНК активно обсуждался вопрос о создании кыргызского этнокультурного центра, на равных основаниях с другими членами Ассамблеи[460]. Сам факт возможности подобных дискуссий представляется сегодня очень важным – несколько лет спустя даже воспоминание об этих разговорах стало казаться нереальным.
Если бы этот шаг состоялся, то в стране возникло бы беспрецедентное институциональное закрепление действительно равного положения всех этнических групп. Причем в этом случае не меньшинства «подтягивались» бы до уровня большинства, а как раз наоборот – этническое большинство получило бы статус «обычной» этнической группы. В этом случае у кыргызов исчезла бы необходимость «растягивать» границы своего этнокультурного контейнера до границ объемлющего контейнера и одно из существенных противоречий, присутствующих в метафоре-3, было бы разрешено. Сегодня сложно говорить о том, какие политические последствия мог бы иметь этот шаг, но то, что в определенный момент такое развитие событий было возможно, само по себе заслуживает внимания.
Пространственная метафора в политической теории и практике
Хорошо известно, что между политической теорией и практикой управления существует серьезный зазор. Критика понятий национального государства, суверенитета, нации, этнической группы далеко не сразу отражается на процессе принятия политических решений. С другой стороны, практика освоения и воплощения этих решений на уровне повседневности зачастую ускользает от внимания исследователей. Анализ сложного взаимодействия между разными уровнями политического подразумевает и понимание того, какие метафорические модели стоят за различными интерпретациями социальной реальности. Роль метафоры в формировании определенного образа мира, который в свою очередь определяет поведение людей, является центральной[461].
В настоящем тексте была предпринята попытка рассмотреть влияние тех метафор, которые лежат в основе трех наиболее популярных типов политики в области управления этнокультурным многообразием на уровне «суверенной нации-государства». Были предложены три метафоры, связанные с различным представлением о внутреннем устройстве нации-государства в контексте этнического и культурного многообразия. Каждая из этих трех метафор базируется на совершенно определенной идее пространства и, согласно известной критике методологического национализма, связана с идеей территориальности, как основы любого государственного, а в нашем случае национально-государственного устройства.
В качестве инструмента для анализа была предложена «контейнерная метафора», подразумевающая наличие пространства, заполненного различными индивидуальными и групповыми агентами, которые в свою очередь тоже могут рассматриваться как емкости с определенным содержимым. Как показал анализ политических документов, созданных в Кыргызстане, использование данного вида метафоры может быть сопряжено с наличием серьезной напряженности или даже конфликта в обществе. Можно предположить, что подобная ситуация актуализирует границы между сообществами и делает актуальными дистанции между ними. Как результат разрешения этой напряженности возникают политики, направленные на организацию взаимодействия «сообществ-контейнеров» между собой внутри объемлющих границ контейнера национального государства.
В то же время в политической ситуации, не предполагающей явного противостояния между различными группами внутри общества, предложения по выработке политики в области национального строительства могут строиться на метафорах иного рода. Если даже и предположить, что эти метафоры имеют пространственный характер, сам образ и концепт пространства в них имеет совершенно иную природу. Поскольку границы и дистанции между сообществами в эти периоды не так значимы, то и пространство в этих случаях приобретает другую плотность, оно не ориентировано на пустоты, скорее ассоциируется с тканью и переплетениями, чем с емкостями и наполнителями. Вполне вероятно, что именно благодаря этому в политических документах возникают идеи о других типах взаимодействия и институциональной организации в условиях этнокультурного многообразия.
Концепция этнического развития, созданная и принятая в Кыргызстане 2004 г., явно отличается от тех более традиционных вариантов этнической политики, которые возникли в стране в 2011 г., спустя семь лет, две революции и одну вспышку массового этнического насилия. За все годы независимости Кыргызстана начало 2000-х оказалось периодом, когда этничность была предельно деполитизирована. В этот момент метафора, определившая видение будущей нации, ассоциировалась не столько с пространством и даже не с тканью, в которой переплетение нитей может ослабевать и создавать зазоры. Идея полностью открытых для взаимодействия культур значительно больше похожа на традиционный кыргызский узор из войлока, в котором шерсть разных цветов как бы вбита в плотную фактуру. Очертания фигур на войлочной поверхности расплывчаты и состоят из огромного числа взаимопереходов – у них нет границ, между ними нет расстояний, если даже и считать войлок тканью, то этот тип ткани, который практически не поддается дегенерации…
Фантазм о «единстве и многообразии», который возникает из метафоры такого рода, является продуктом политического бессознательного, не отягощенного травмами и конфликтами. Как бы наивно и утопично ни выглядели концептуальные построения, порожденные подобным источником, только они и позволяют «заступить» за пределы тех метафорических образов и рациональных категорий, которые постепенно перестают работать и помогать обществу в организации политической реальности.
Раздел 5
Траектории заброшенных и неосвоенных территорий России
Ксения Аверкиева[462]
Исправительные колонии: «последний» фактор сельского расселения на лесной периферии
Исследование вопросов, связанных с пенитенциарной системой России, упирается в закрытость этой структуры и, как следствие, в скудную статистическую базу. Тем не менее за последние несколько лет благодаря развитию правозащитных движений, повышению открытости данных региональных управлений ФСИН и появлению различной дополнительной информации в сети Интернет (форумы для родственников заключенных, для бывших заключенных и др.) исследования отдельных вопросов, связанных с деятельностью ФСИН, стали возможны.
В условиях ограниченного набора статистических данных в исследовании приходится делать несколько допущений. Поскольку ФСИН не публикует информации о количестве заключенных в каждом исправительном учреждении, этот показатель заменяется количеством мест в исправительных учреждениях. Такая замена позволительна в большинстве случаев, хотя в отдельных регионах отмечается превышение лимита наполнения для СИЗО, а также для большинства женских колоний. В то же время отмечается неполная наполняемость воспитательных колоний для несовершеннолетних преступников в связи с изменением законодательства и смягчением наказаний. Но в целом количество мест в исправительных учреждениях почти соответствует реальному количеству заключенных.
Еще одно допущение делается при анализе производственной деятельности в исправительных учреждениях. Точные сведения об объемах производства, занятости заключенных и специализации производства предоставляют только отдельные региональные управления ФСИН и отдельные учреждения. Анализировать общую картину на основании выборочных данных невозможно. Поэтому для анализа специализации производства в учреждениях ФСИН был использован показатель количества производственных цехов колоний. Такие данные есть о 80 % исправительных учреждений. Остальные 20 % представляют собой «белые пятна» для исследователей.
Общие характеристики территориальной организации ФСИН России
Всего в Российской Федерации насчитывается свыше 1000 исправительных учреждений в 81 из 83 регионов (по состоянию на 15.03.2014 г.). Исключения составляют Ненецкий АО и Чукотский АО. В каждом регионе существует как минимум следственный изолятор, как максимум – набор учреждений, куда входят СИЗО, тюрьма, исправительные колонии общего, строгого и особого режима (для мужчин и для женщин), колонии-поселения и воспитательная колония. Количество учреждений и их набор отчасти коррелируют с численностью населения региона, отчасти – со сложившейся системой исправительных учреждений, сохранившихся с советского периода. Тюрем как таковых сравнительно немного, они, в отличие от исправительных колоний, обычно расположены в крупных городах и тяготеют к наиболее плотно заселенным пространствам, так как в этом случае требуются особые условия охраны и возможность своевременного вмешательства оперативных групп.