не знала, смогу ли я в ее присутствии держать себя в руках.
– Она снова тебя била? – на всякий случай осторожно спросила я.
Люсифер покачал головой, но лицо его внезапно потемнело.
– Она просто сказала, что хочет видеть тебя, не более того.
Странно. Может, он лгал, но я не собиралась заставлять его рассказывать мне больше. Так как по этому поводу все уже было сказано, я сменила тему:
– И ты рассказал Фрейе о мирном договоре, который моя мать может захотеть с ней заключить?
– Да, – кивнул он. – Я сказал, что ничего еще не решено. Она ответила, что одобрит такой договор, если в результате победы получит Трансаки.
Я кивнула. Ну что ж, это лучше, чем ничего.
Мы снова на некоторое время замолчали. Затем я наконец высказала ему все то, о чем постоянно думала.
– Ты не можешь пойти на эту войну! – выпалила я.
– Из-за пророчества? – голос Люсифера опустился на целую октаву, и он нахмурил брови. Он, должно быть, также думал об этом. Ему, казалось, было столь же тяжело говорить на эту тему, как и мне.
– Если ты не будешь сражаться, то не сможешь умереть, – настаивала я.
Пожалуйста, прошу тебя, будь же благоразумен!
Он избегал моего взгляда:
– Ты не можешь просить меня об этом.
Ну почему, почему он был столь чертовски упрямым?
– Пожалуйста, Люсифер! – умоляюще сказала я. – Вместе мы сможем отменить пророчество!
Должно быть, в этот момент я походила на маленького ребенка, пытающегося выпросить у матери несколько монет на покупку сластей. Мне было все равно. Речь шла о жизни Люсифера. Возможно, для него эта жизнь ничего не стоила, но для меня она была важнее моей собственной. Я не позволю ему умереть только потому, что я была недостаточно убедительна.
Теперь он смотрел прямо на меня. Его темные глаза словно прожигали мои. Лицо его исказилось от внутренней боли.
– Я не могу просто так сидеть в Черном замке, пока все, кто мне дорог, рискуют жизнью на поле брани, – твердо сказал он. – Я не могу позволить невинным людям умереть, потому что меня не было рядом, чтобы защитить их. Я хочу этой войны не больше, чем ты, но она неизбежна. Разве могу я просить тебя оставаться во дворце, пока в сражении умирают невинные люди?
Нет, он действительно не мог меня об этом просить. Но ведь речь шла не обо мне, а о нем! Как же ты не понимаешь, Люсифер, что это другое?
Я вытащила из рукава свой последний козырь:
– Я убью себя, если ты умрешь. Это то, к чему призывает пророчество, и это то, в чем мы когда-то поклялись друг другу. Я не могу без тебя жить. Ты этого хочешь? Я должна буду умереть только потому, что ты не понимаешь, что идти на эту войну – самоубийство?
Возможно, было несправедливо разыгрывать такую карту – но и мир был несправедлив. И я явно задела его больной нерв.
Люсифер мрачно отвернулся от меня и посмотрел на океан, который, казалось, тоже потемнел. Он так сильно стиснул зубы, что я услышала, как хрустнула его челюсть. Я почти что слышала грохот сумрачных мыслей в его мозгу.
Мне было жаль видеть его таким. Ему необходимо было принять ужасное решение – моя жизнь и его собственная или жизнь многих не знакомых ему невинных людей, втянутых в ненужную войну. Я ненавидела себя за то, что заставляла его принимать такое решение, – но у меня не было выбора. Я не знала, оставляло ли нам пророчество вообще какой-либо выбор.
Я понятия не имела, сколько прошло времени – может быть, долгие минуты, а может, всего несколько секунд. В какой-то момент Люсифер наконец отвел взгляд от океана и посмотрел прямо на меня. Я могла поклясться, что алый отблеск в его глазах был на оттенок темнее обычного. Его взгляд пронзил меня, и мне показалось, что он смотрит прямо в мою душу.
Затем он наклонился и поцеловал меня.
Это не был поцелуй, исполненный нежности или любви. Люсифер вложил в него весь свой гнев и отчаяние, целую бурю подавляемых чувств. Я хотела оторваться от него, но он не дал мне и шанса. Он прижимался губами к моим с заразительной настойчивостью. Я ухватила руками его мягкие черные кудри и ответила на поцелуй с тем же гневом и отчаянием, осознав, что он принял решение.
Пророчество было неотменимо. Он пойдет на эту войну любой ценой. Ну как, как этот парень мог быть таким упрямым?
Когда мы наконец оторвались друг от друга, то оба тяжело дышали. Я открыла было рот – но, прежде чем успела хоть что-то сказать, Люсифер произнес:
– Тара, мне очень жаль. Я могу представить себе, что ты сейчас чувствуешь – но я должен буду вступить в эту битву.
– Нет, – холодно ответила я. – Ты ни малейшего понятия не имеешь о том, что я сейчас чувствую.
Это было тяжелое, но справедливое замечание. Люсифер действительно ничего не знал о моем отчаянии, гневе – и ужасном осознании того факта, что я потерпела поражение.
Я потеряю его. Уже совсем скоро.
Я старалась, любыми способами пыталась его уговорить. Этого было недостаточно.
Мне оставалось лишь надеяться, что он, может быть, послушает моего брата, когда мы доедем до Тонды.
* * *
К кованым воротам перед дворцовым садом они подъехали еще до полудня. Люсифер натянул капюшон своей мантии поглубже на лоб, чтобы его никто не узнал. За всю поездку они не обменялись с Тамарой ни единым словом. Он хорошо понимал ее и на ее месте тоже не позволил бы своему любимому рисковать жизнью. Вот только он больше не был маленьким ребенком – и, если и ненавидел что-либо больше заточения, так это то, когда им командовали.
Конечно, Тамара желала ему только добра – но разве она не понимала, что он не сможет оставаться в Черном замке, когда сотни людей рискуют своей жизнью в решающей битве? Или она просто не хотела себе в этом признаваться?
Выхода не было. Люсифер был уверен, что даже если он останется в Черном замке, невидимая сила вытащит его на поле битвы. Пророчество нельзя отменить или обойти. Это безнадежное дело.
Когда они наконец миновали ворота, Люсифера никто не встречал. Впрочем, он этого и не ожидал. Ему здесь были не рады. Конечно, не рады; в конце концов, он собирался встретиться с Королевой Света, своим заклятым врагом. Ему было неприятно находиться здесь, у всех на виду.
С жутковатым чувством он смотрел в окна башен. Ему хотелось спрятаться за кусты и слиться с тенями, как раньше, когда он приходил сюда шпионить. Впрочем, эту страницу необходимо было наконец закрыть.
В его жизни начиналась новая глава. Глава, в которой он нашел свою любовь, в которой был свободен, не должен был больше прятаться – и в которой ему скоро суждено будет умереть. И все из-за одного чертова куска пергамента!
Люсифер горько усмехнулся. Он всегда знал, что вся его жизнь проклята.
Через слишком знакомый ему парк они подъехали к королевским конюшням, молча спешились и завели лошадей в стойла. Люсифер обернулся и внезапно столкнулся с молодым человеком. Он никогда еще не видел Леандера вблизи; старший брат Тары был красивым парнем и своими светлыми волосами немного напомнил ему Леннокса. Миндалевидные глаза наследника престола Лунарии были голубовато-зелеными. Сколько раз Люсифер желал для себя именно таких, совершенно обычных человеческих глаз?
– Люсифер, – Леандер оглядел его с головы до ног.
– Леандер, – спокойно ответил Люсифер и откинул капюшон[9]. Вот он снова, этот краткий момент изумления и недоверия, проявлявшийся на лицах всех без исключения, кто впервые смотрел в его угольно-черные глаза.
Впрочем, в отличие от многих других, на лице Леандера он не увидел ни тени страха. Брат Тамары был куда больше похож характером на свою сестру, чем Люсифер того ожидал.
– Пойдем потренируемся немного, – предложил Леандер, якобы ведомый внезапным порывом. – У матери еще