– Как идут твои дела на фабрике? – обратился он к старшему сыну. – По-прежнему неплохо?
Он не мог дождаться, пока Джеральд наконец умнет свой завтрак, отправив остатки в рот одним заключительным маховым движением: эта процедура, казалось, тянулась целую вечность.
Покончив с едой, Джеральд неспешно вытер льняной салфеткой свой женственный рот и соизволил ответить на вопрос отца:
– Да, папа, Вильсон весьма мной доволен. Говорит, у меня настоящая жилка по части шерсти. Ну и мне, конечно, приятно это слышать. И еще он говорит, что хватит мне болтаться на первом этаже у станков – я и так уже достаточно знаю. Сегодня он берет меня к себе в контору! – заключил он самодовольно.
Его круглое красное лицо казалось достаточно мягким, но в темно-карих глазах проглядывали расчетливость и хитрость.
– Отличные новости, Джеральд. Я в восторге, – ответил Адам, не особенно, впрочем, удивившийся успехами сына.
Джеральд всегда отличался склонностью к предпринимательской деятельности, на которую у него хватало и энергии, и упорства, несмотря на то, что он весь буквально заплыл жиром. Другой его отличительной чертой была неуемная жадность, что весьма огорчало Адама, которому в последнее время стало ясно, что деньги – по существу единственная всепоглощающая страсть его старшего сына: перед ней пасовало даже обжорство. И то, и другое на взгляд отца было одинаково отвратительно.
Адам откашлялся и задумчиво продолжил:
– Я собираюсь попозже сам поговорить с Вильсоном. По пути в Лидс я намерен заехать на фабрику. У меня полно неотложных дел, которыми я должен заняться до того, как поеду встречать на вокзале свою тетю Оливию. Тебе известно, что она погостит у нас несколько месяцев?
– Да, папа, – ответил Джеральд без всякого интереса в голосе: чувствовалось, что приезд тетки его совсем не трогает. Зато он с удвоенным интересом стал доедать то, что еще оставалось на тарелке.
Эдвин прореагировал на это сообщение иначе, в лице его, еще минуту назад зажегся радостный огонек.
– Как это замечательно, папа! – воскликнул он. – Тетя Оливия мировой человек! С ней всегда можно поиграть!
Адам невольно улыбнулся. Правда, он сам не стал бы употреблять подобных оборотов для характеристики Оливии Уэйнрайт, но своим кивком дал понять, что вполне разделяет чувства младшего сына. Затем, открыв лежавший рядом с его прибором свежий номер лондонской „Таймс”, начал пролистывать шуршащие страницы, погрузившись в чтение новостей дня.
В комнате повисла мертвая тишина, если не считать потрескивания огня в камине, тихого шипения газовых горелок и нежного позвякивания серебряных приборов о фарфор, из которого ели мальчики. Оба они прекрасно знали, что болтать в такие минуты, когда отец погрузился в изучение газеты „Таймс”, было бы в высшей степени неуместно. Впрочем, молчание давалось им без особого труда, поскольку у Джеральда было очень мало общего с Эдвином, который уже давным-давно отдалился от своего старшего брата.
– Вот дьявольская неразбериха! Просто дьявольская неразбериха! – неожиданно взорвался Адам, и его гулкий голос эхом отозвался в просторной комнате, сразу взорвав тишину. Непривычные к тому, что отец теряет самообладание и повышает голос, его сыновья в молчаливом изумлении повернули головы в его сторону.
Эдвин наконец рискнул спросить:
– В чем дело, отец? Тебя беспокоило что-то из прочитанного в газете, да?
– Да все этот вопрос о свободе торговли. Парламент только что вернулся с каникул – и они уже включились в обсуждение. Скоро начнется дьявольская неразбериха, помяните мое слово! Бальфур и его кабинет полетят. Я в этом абсолютно уверен. Может быть, и не сразу, но обязательно полетят. И притом в самом недалеком будущем. Если только этот нелепый бред кончится.
Эдвин откашлялся. Его светлые серо-голубые, как у отца, глаза загорелись любопытством.
– Да, – вставил он убежденно, – я уверен, что ты совершенно прав, папа. Во вчерашнем выпуске я читал, что Уинстон Черчилль выступает против Билля о свободной торговле, а ты ведь знаешь, какой это проницательный человек. Он сражается против этого законопроекта, так что правительству, похоже, действительно придется нелегко, как ты и говорил.
– А я и не знал, Эдвин, что тебя интересует политика! – воскликнул Адам с удивлением в голосе. – Это что, твое новое увлечение?
Эдвин открыл было рот, чтобы ответить отцу, но в этот момент Джеральд захихикал и презрительно бросил:
– Черчилль! Тоже мне, нашел о ком говорить! Какое нам дело до того, что он там думает. Какой-то там член палаты общин от Олдхэма. Городишко в Ланкашире. Кроме текстильной фабрики там ничего и нет. Если он вздумает пойти по стопам своего отца, то его политическая карьера скоро окончится. Как у лорда Рэндольфа. Такой же хвастун и неудачник!
Адам прокашлялся, прикрыв рот газетой. Когда он заговорил, голос был холодным, но по обыкновению спокойным:
– Я не согласен с тобой, Джеральд. По-моему, Эдвин прав в своей оценке Черчилля. Это действительно молодой, но весьма проницательный политик, который прекрасно знает текущие вопросы и занимает по каждому из них свою позицию. Тебе должно быть известно, что он прославил свое имя во время Англо-бурской войны, когда ему удалось ускользнуть от буров. Народ принял его как настоящего героя, а когда он решил заняться политикой и победил на выборах в парламент, то его первая речь была высоко оценена. С тех пор он делает весьма успешную политическую карьеру, и у меня такое чувство, что молодой Уинстон еще не сказал своего последнего слова. Придет день – и этот человек займет высокое положение в нашей стране. Впрочем все, что я сказал, не имеет прямого отношения к делу. Ты позволил себе отозваться о Черчилле весьма неподобающим образом. И вместе с тем не прислушался к аргументу Эдвина о том, что правительство окажется перед лицом серьезных неприятностей по вопросу о законопроекте, где идет речь о свободе торговли. Эдвин выразил, кстати, и мою точку зрения.
Джеральд, выслушав отца, собирался, судя по выражению его лица, сказать что-то язвительное, но передумал и, встав из-за стола, направился с тарелкой в руке к буфету, чтобы положить себе еще одну порцию закуски. И пока он, склоняясь над блюдами, подкладывал себе разные деликатесы, в его глазах горел огонек злорадства, а весь вид и поза выражали крайнюю воинственность.
Эдвин, однако, никак не реагировал на выпад старшего брата: его лицо по-прежнему светилось, лучистые глаза, обращенные к отцу, приветливо улыбались. Наконец-то он отомщен, найдя нежданного союзника в лице собственного отца.
Адам, глядя на младшего сына, тоже улыбнулся.