высокопарными, смутился и вдруг спросил, чтобы изменить тему разговора: — А что у тебя со светом?
Лиза обрадовалась: как она была права, что не сказала правды про Костю, — испортила бы всю их встречу.
— При свечах все женщины красавицы. Впрочем, пожалуйста… — Она зажгла электричество и погасила свечу. — А то я такой страшилик.
Комната выхватилась из темноты.
— Ты страшилик? — искренне удивился Глебов. Он почувствовал нежность к Лизе, когда та сощурилась от яркого света: ну как ребенок, подумал он. — Я бы этого не сказал. Всегда думал противоположное.
— Что-то новое, — заметила Лиза. Она украдкой посмотрела в зеркало — ей понравился комплимент Глебова. — Это какая-то другая пластинка, как говорит мой Костик.
— Наш Костик. — Глебов улыбнулся. — Костя… Константин Борисович… Неслыханное, невиданное счастье! Балдеж! Извини, не знаю, что делать. Прыгать, плясать, кричать?!
«Все-таки увязла. Вот дура! — со злостью подумала Лиза. — Ну как, как ему теперь все выложить, когда он млеет от счастья. Дура, дура! Надо его спихнуть до прихода Кости». Она бы могла, конечно, от него отделаться: психануть и выгнать его, но тут она поняла, что делать этого ей никак не хотелось.
— Давай выпьем шампанского, — предложила Лиза, — по-моему, самое время. — И, не дожидаясь ответа, взяла бутылку.
— А по-моему, надо подождать Костю.
— Совершенно неясно, когда он вернется, — заметила Лиза, готовясь к признанию, взяла из свертка конфету, отправила в рот, в ужасе посмотрела на Глебова и сказала совсем не то, что собиралась: — А знаешь, Боря… мы можем Косте совсем ничего не говорить. А?
— Если ты не хочешь сегодня, — нехотя согласился Глебов, — то ладно.
— И не только сегодня, — размышляла Лиза вслух, — а вообще никогда… — Она поняла, что перехватила, и добавила: — Пока… никогда. — Ей показалось, что ее осенило: выход найден. Ах, как она обрадовалась! — Это будет нашей тайной!
— Как не говорить? — удивился Глебов, продолжая незащищенно улыбаться. — Почему? Ты не поняла, что со мной произошло… Ты молчала… столько лет. Потом, ты боялась, что я тебе не поверю… Все это я могу понять, с трудом, конечно. Ты что, совсем не знаешь меня? — Глебов вдруг громко рассмеялся, прошелся по комнате, засунув руки глубоко в карманы. — Что ты, Лиза! Никому не говорить! — Снова рассмеялся, он делал это так заразительно, что Лиза, глядя на него, тоже улыбнулась. — С этим ты опоздала.
— Я что-то ничего не поняла, — настороженно сказала Лиза.
— А что тут понимать… Ничего сложного… Я рассказал о Косте…
— Кому? — в панике перебила Лиза.
— Всем! — продолжал Глебов. И весь он был одно восторженное сияние. Голос его окреп. — Всем, всем, кого встретил, пока шел по городу. Хорошо знакомым и малознакомым. Милиционеру Куприянову. Он хорошо знает Костю. Он первый прибыл на место аварии.
— Какой аварии? — не поняла Лиза.
— Ну какой?.. Той самой машины, в которой был Костя…
— А-а, — спохватилась Лиза, совсем сбитая с толку.
— Куприянов обрадовался: ну и дела, говорит, надо будет позвонить Косте, поздравить, — продолжал Глебов, набирая темп, говорил быстро, громко. — Всем, всем сказал, даже бывшему уголовнику. Отпетый был раньше ворюга. Я ему два срока давал.
— Ну зачем же еще и уголовнику? — вдруг обозлилась Лиза, как будто в этой несправедливой злости она могла найти спасение.
— Мне его жалко стало. Он меня спросил, почему я такой веселый? А я ему: у меня появился сын! Шестнадцать лет назад, а я только сегодня узнал об этом. А ты бы, говорит, эту бабу спросил: где она раньше была? Он стал надо мной смеяться, покатывался от хохота: ну, мол, ты и балда. Потом я подумал: все мне поверили, один ворюга не поверил. Жалко его стало — стоит худой, желтый, злой. Жизнь прожил зря — никогда никому не верил… Нет, еще одного встретил Фому неверующего — нашего районного прокурора. Тоже тип. Все у него на подозрении.
Если бы Глебов в этот момент посмотрел на Лизу, увидел бы, как предательски потерянно было ее лицо, и все бы понял. Но он не посмотрел, не ожидал удара с этой стороны, витал где-то в прошлом, а может быть, в будущем.
Лиза судорожно искала выход из создавшегося положения. Страх сковывал ее решимость. Право же, она не могла признаться Глебову, когда-нибудь в другой раз, может быть, по телефону, решила она, или лучше отправить ему письмо. Обрадовалась, как хорошо она придумала: отправить письмо, и все тут! В письме можно пошутить, побить себя кулаком в грудь: мол, какая я негодяйка. Все это мгновенно прокрутилось у нее в голове, а теперь, подумала она, надо срочно, до возвращения Кости, отделаться от Глебова.
— Ух я растяпа, меня же Верка ждет, — сказала Лиза, наигранно улыбаясь. — Подружка. Извини, Боря, мне придется уйти.
— Ну и иди, — спокойно ответил Глебов. — А я его подожду.
— Как подождешь? Один?
— А что такого? — Глебов опять улыбнулся. — Не бойся, я его не съем.
— Тогда я отзвоню, — нашлась Лиза. Она сняла трубку и стала накручивать телефонный диск, потом сделала вид, что разговаривает с Веркой, вздыхала, поглядывая на Глебова, отказывалась к ней прийти, разыгрывая естественность, от собственного вранья мрачнела, раньше с нею этого никогда не случалось.
Глебов заметил перемену в настроении Лизы и, стараясь ее развеселить, спросил:
— А ты помнишь, Лиза, я ведь тоже когда-то пел?
— Не помню, — все еще мрачно ответила Лиза.
— Гори, гори, моя звезда! — вдруг пропел Глебов.
— Это не ты пел, а твой дедушка, — заметила Лиза. Она стояла на привычном месте у окна, карауля Костю.
— А ты веришь в наследственность?
— Верю, — ответила Лиза. — По материнской линии. Я ведь тоже пела.
— Какие талантливые родители у этого парня! — обрадовался Глебов.
Лиза увидела, как во двор вошли фанатки: значит, вот-вот должен был прийти Костя. Впереди фанаток бежала огромная овчарка. Ее черная спина блестела на солнце. Фанатки сгруппировались у ворот, о чем-то пошептались, потом от них отделилась Глазастая. Она махнула рукой собаке, и они вместе прошли вглубь двора, остановились около скамейки, на которой мирно беседовали две старухи. Глазастая развалилась рядом с ними, а овчарка уставилась на старух, раскрыв пасть и вывалив язык. Старухи не выдержали столь опасного соседства и, размахивая возмущенно руками, встали. Глазастая что-то приказала собаке, и та, приседая на задние лапы, залаяла — старухи припустили трусцой. А фанатки, толкая друг друга, разместились на освободившейся скамейке. Глазастая закурила, потом передала сигарету по цепочке, и каждая из девчонок сделала по несколько затяжек. И Зойка тоже. «Вот дряни, — подумала Лиза, — надо будет пожаловаться Степанычу». Но она тут же забыла про все, потому что поняла: наступил последний момент,