Сяодин.
Я незаметно стукнул его по боку, отчего он искоса глянул на меня. И я б непременно выбранил его за подобные дерзость и самоуправство, кабы не заметил, как нервно сглотнул наш собеседник. И, хоть собирался поступить совсем иначе, я воскликнул:
— Да неужто сянь Байху угадал?! Что ж вы молчали? Известно вам что-либо о той женщине?
— Нет! Клянусь вам Золотым Мудрецом, я ничего о том не знаю! Только то, что, когда я стал пересчитывать средства господина, оказалось, что пропали деньги, о которых не было составлено никакой записи, и никто мне не мог ничего разъяснить. Лишь старик-привратник нехотя признался, что к усадьбе приносили паланкин с алыми занавесями, и что, быть может, на него сянь Пао и потратился.
Мы с Сяодином невольно переглянулись. Странные дела получались. Ведь вдова покойного чиновника уверяла, что супруг её так и не решился ввести в дом наложницу. Лгала она или ж ошибалась, пребывая в неведении?
— И куда потом девалась эта женщина?
— Не знаю! Я ведь даже её не видал ни разу!
Да уж, чем дальше в бамбуковый лес, тем больше тумана. Одно я понял наверняка: напрямую из этого прохвоста ничего не вытянуть. Подумав, я спросил, появлялись ли в доме иль среди знакомых чиновника Пао новые люди незадолго до его кончины. Управляющий его помялся и почти против воли сознался, что с несколько недель тому назад господин позвал его и велел принять на службу какого-то человека, попросив при этом держать это в тайне от его жены, и вообще о том болтать поменьше.
— То был мужчина? — с сомнением спросил я.
— Да.
— И где он теперь?
— У себя, верно. Ежли ещё не отошёл к вратам.
— К вратам?.. К вратам града Кэн-вана?
— Да нет же! — воскликнул сянь То и тут же прикрыл рот ладонью, а затем, подавшись в нашу сторону, зашептал: — Сянь Пао взял его на службу ночным сторожем.
— Начто ему это? Ужель в доме у вас собак не водится?
— Водятся, как же иначе? Я ведь о том же его спросил. Кто может ночью явиться? Кому следует открыть иль кого не пущать? Но он ничего не ответил. Лишь то, что этому человеку известно то, что более неизвестно никому, и что более о нем выпытывать ничего не следует, ни мне, ни другим. Когда придет время, надобно будет всё сделать чин по чину и отпустить его с миром. Вот и всё.
Рассказ этот показался мне даже более странным, нежели всё, что я услышал прежде. Потому я попросил дать нам переговорить с этим таинственным ночным сторожем, и сянь То, неловко улыбаясь, провёл нас в сад, когда ж мы приблизились к воротам усадьбы, велел подождать, а сам скрылся среди деревьев и кустарников. Несколько мгновений спустя он вернулся и смущенно попросил нас следовать за ним.
Мы с Сяодином переглянулись, и, положив ладони на рукояти своих мечей, последовали за управляющим дома Пао. Он, казалось, не замечал нашей напряженности и, проведя нас вдоль стены, наконец, остановился, указал на какой-то тёмный валун и промямлил: «Вот он, почтенные сяни». Мы уставились на валун…и вдруг тот пошевелился, и, едва мы различили его голову, как он вскинул её и уставился на нас своими чёрными, словно остекленевшими, глазами.
От неожиданности я вздрогнул. Да и облик этого мужчины в тусклом свете фонаря, висевшего где-то поодаль, показался мне зловещим — бледное лицо, огромные коричневые тени под глазами и тонкие губы в трещинках. Он оглядел нас злобно, с ненавистью взглянул на сяня То и…закашлялся, пряча рот в рукаве. Мы с Сяодином невольно сделали по полшага назад. Верно, и в памяти моего младшего товарища ещё свежи были воспоминания о страшном море, что прокатился по стране в последний год правления императора Чжу Мао.
Прокашлявшись, загадочный ночной сторож глухо и совершенно спокойно произнес: «Ужель это столь важное дело? Ведь я сказал, что болен. Вы, сянь То, не щадите себя, но почто играете жизнями других?». Управляющий нахмурился и с явным неудовольствием изложил служителю его почившего господина суть да дело. Тот слушал, вперив взор в говорившего, и я не мог отделаться от чувства, что где-то уже некогда видывал подобный взгляд. Покуда я о том размышлял, сянь То договорил и сказал, что сторож ответит на все наши вопросы. Я тоже кашлянул, собираясь с мыслями, и спросил:
— Как твоё имя?
— Хуан Юе, сянь, — ответил сторож, теперь обратив тот же взор на меня.
— Ты знаешь, кто мы, и что здесь делаем?
— Нет. Мне довольно и того, что вас впустили сюда добровольно.
— Расскажи-ка нам, кто ты таков, как свёл знакомство с господином Пао, зачем ему понадобился ты, когда в последний раз ты видал его перед его гибелью, и что знаешь о ночных нападениях в городе.
Взгляд у названного Хуан Юе сделался равнодушный, словно он ушёл в свои мысли, и я прекратил для него своё существование. Он был до крайности немногословен и, казалось, каждое слово давалось ему с превеликим трудом. И, хоть по ходу его повествования, сянь То то краснел, то бледнел, ночной сторож без всякого стеснения поведал нам, что долгие годы провёл в заточении, а после по случайности обзавёлся покровителем, который и попросил сяня Пао взять его на службу. Чем уж покровитель его писаря убеждал, ему, по словам его, было неведомо, да и безразлично. С сянем Пао он виделся ранним утром, когда покидал свой пост и уходил отдыхать. Хоть управляющему и было велено помалкивать, а всё ж некоторые слуги сие могут подтвердить, ежли их правильно спросить. А о нападениях он знает ровно то же, что и все.
— И что ж знают все? — осмелев, поддел его я.
— Что лихо пришло в этот город. И что…
Он кинул взгляд на управляющего и замолк. И никакими понуканиями не сумел я от него более добиться хоть чего-то. На вопрос о том, откуда он родом, он ответил, что корни его в Цзыцзине, но большую часть своей жизни он провёл в Цзиньгуанди. Когда ж я задал ему вопрос о том, за что его подвергли наказанию, он