Господин Мадозе ломал голову, пытаясь разгадать тайну, интересовавшую его, пожалуй, больше, чем остальных его сограждан. Нет, неспроста вел такую замкнутую жизнь этот юноша, рано созревший и, по-видимому, немало переживший, раз он с таким недоверием относился к представителям человеческого рода…
Господину Мадозе уже перевалило за сорок, но он до сих пор оставался холостяком, хотя, казалось, мог бы взять в жены самую красивую и самую богатую невесту в Иссуаре: ведь он принадлежал к числу наиболее зажиточных горожан. Но обстоятельства, о которых читатели узнают ниже, помешали ему вступить в брак.
Люди, живущие вопреки законам природы, то есть ни к кому не привязываясь, дольше, чем другие, сохраняют привычки, свойственные детскому возрасту. Хотя любопытство старых дев вошло в поговорку, старые холостяки нисколько им в этом не уступают. Этих молодых людей, лишенных любви и нормальной семейной жизни, привлекает все, что хоть ненадолго может заполнить пустоту их монотонного существования, особенно если сословный дух в них не настолько силен, чтобы остальные представители их класса могли заменить им семью.
Хотя г-н Мадозе, как мы убедимся, был весьма тщеславен и приближавшиеся выборы давали его деятельной натуре обильную пищу, у него находилось время еще и шпионить за Гаспаром. Желание во что бы то ни стало выведать тайну юноши подстегивалось самолюбием. Узнать чей-либо секрет — значит получить в свои руки средство воздействовать на тех, у кого этот секрет похищен. Так рассуждал Мадозе, при любых обстоятельствах думавший прежде всего о своих интересах. Сначала эта загадка привлекала его сама по себе, но теперь ему хотелось раскрыть ее, чтобы выяснить, не может ли она принести ему какой-либо личной выгоды.
Глава 4. Слежка
Пока Гаспар находился у Артона, Мадозе спустился В свой винный погреб, где с некоторых пор проводил столько времени, что это стало привлекать внимание жителей Сент-Антуанского тупика.
Овернцы имеют обыкновение устраивать пирушки в погребах, чтобы совместно насладиться прохладой подземелья, пропитанной винными парами, а иногда и для того, чтобы ускользнуть от бдительного ока своих супруг, которые, увы, частенько мешают приятному времяпрепровождению поклонников Бахуса. Впрочем, у буржуа свои обычаи и нравы. Простой народ принимает их как должное, хотя сам им не следует.
Мадозе был из господ; к тому же он был богат, и никто не видел ничего предосудительного в том, что он захаживает в погребок, где у него хранились вина, и подолгу остается там один. Однако он настолько злоупотреблял этим преимуществом своего положения, что обитатели тупика невольно спрашивали себя: что может делать целыми часами богатый буржуа в винном погребе? Быть может, он готовит там речи, которыми ежевечерне поражает своих сограждан в республиканском клубе?
Погреб г-на Мадозе выходил в тупик и соседствовал с тем самым таинственным жилищем, о котором Бурассу говорил в трактире «Три воробья». Над нижним этажом дома находились две комнаты; одну из них Жан-Поль Алар и нанимал для своего племянника. К этим комнатам лестница вела прямо с улицы.
Господину Мадозе нетрудно было скрывать свое присутствие в помещении, где он устроил наблюдательный пункт, поставив стул на большой ящик. На уровне глаз он пробил в стене воронкообразное отверстие; через него можно было видеть и слышать все, что происходит в комнате Гаспара, не подвергая себя опасности быть увиденным или услышанным. С противоположной стороны Мадозе проделал такое же потайное окошечко,' выходившее во двор дома на Собачьей.
Благодаря терпеливым наблюдениям ему удалось мельком заглянуть в жизнь соседей, хотя в тайны ее он еще не проник. Но, твердо веря в правильность своих предположений, действуя наугад в расчете что-нибудь выведать и надеясь, что это будет способствовать его замыслам — ведь ему хотелось приобрести известность среди демократов, — он решил привлечь внимание своих политических друзей к новым жителям города, о которых говорил Бурассу.
Благодаря волшебной палочки романиста, друг читатель, ты находишься в более благоприятном положении, чем любопытные соседки Гаспара и даже сам г-н Мадозе. Давай же вместе войдем в заповедную обитель молодого бакалавра.
Его комнатка, узкое окошко которой выходило в тупик, была обставлена рош-брюнским мельником и выглядела довольно убого. Складная койка, некрашеный сосновый стол с раскиданными на нем книгами и бумагами, неуклюжий стул, маленькая чугунная решетка перед камином да тщательно запертый дубовый сундук, служивший комодом, — такова была вся обстановка этой полутемной каморки.
Мадозе не пришлось долго ждать на своем наблюдательном пункте: вскоре с озабоченным видом в комнате появился Гаспар. Первым делом юноша задернул окно желтой ситцевой занавеской, дабы ни один нескромный взгляд не мог проскользнуть в его жилище.
«Он не слишком-то удивляется отсутствию своей „крестной“, — подумал Мадозе, — стало быть, ее куда-то спровадили».
Гаспар открыл пустой стенной шкаф и прислушался. Ничего, по-видимому, не услышав, он вынул из кармана нож и стал водить им по стене. Раздался тихий звук, словно скреблась мышь. Юноша остановился и прислушался снова. Через некоторое время ему ответили с другой стороны тремя легкими ударами.
Лицо молодого человека озарила радость. Он слегка постучал в стену, после чего закрыл дверцу шкафа, достал из кармана ключ, отпер сундук, извлек из него синюю, с золотыми галунами, ливрею и, скинув крестьянское платье, облачился в нее; потом натянул желтые шелковые чулки, переобулся в башмаки с пряжками и, наконец взглянув на себя в зеркальце, надел замшевые перчатки.
Теперь Гаспар был готов; он как бы ждал выхода на сцену. Чтобы обмануть нетерпение, он взял книгу, но глаза его бесцельно блуждали по строчкам, а мысли витали где-то далеко. Он снова открыл шкаф, опять поскреб стену, но на этот раз никто не отозвался.
«Нынче все идет по-другому, — подумал соглядатай. — Быть может, мне посчастливится увидеть что-нибудь новенькое».
Гаспар зажег свечу и полистал книгу, не в силах сосредоточиться. Затем он принялся барабанить пальцами по столу, время от времени настораживаясь.
Уже совсем стемнело; извне не доносилось ни звука. Город погрузился в тишину; особенно тихо было в тупике. Гаспар вынул из жилетного кармана серебряные часы и взглянул на них.
— Покуда она не опаздывает, — сказал он вслух. — Она придет.
Со стороны шкафа послышались шаги. Юноша подбежал к нему, повернул ручку, которой Мадозе раньше не замечал, и в освещенном четырехугольнике обрисовался силуэт дамы в черном бархатном платье.