Тот беззвучно, по-рыбьи, захлопал жирными губами.
— Марцелл, иди за Юлией, — отрывисто приказал Цезарь.
Поллион растерянно огляделся.
— Это бабьи дела, кого они могут касаться, тем более в праздник?
— Судьба детей Рима касается каждого, — холодно ответил Октавиан. — Даже таких глупцов, как ты.
В триклинии оставалось несколько дюжин гостей, но все, кто явился в обществе Цезаря, собрались уходить.
— Мои поздравления, — проговорил Агриппа, не ведая о трагедии, разыгравшейся наверху.
Лицо хозяина приобрело оттенок непропеченного теста. Провожая нас через атрий к повозкам, он посетовал:
— Может, не стоит? Лучше бы вам остаться на ночь!
Октавия повернулась к нему и тихо ответила:
— Думаю, твоя дочь тоже была не против остаться на ночь. Когда начнешь дрожать — вспомни, как морозно сейчас на свалке.
На обратном пути к Палатину я все представляла себе, как дочка Горации замерзает у подножия Молочной колонны, в то время как остальные римляне попивают вино у трескучих жаровен и едят жаркое. А ведь когда все гости разойдутся, Поллион, чего доброго, заберется под теплое одеяло и потребует от жены знаков внимания, не замечая, как сквозь перевязь на груди сочится молоко… От этой мысли меня передернуло. Юлия тихо плакала, а Марцелл с Александром обменивались печальными взглядами.
По возвращении на виллу Юба, извинившись, покинул нас; Агриппа с Октавианом остались, и мы устроились в натопленной библиотеке, среди столов, накрытых чертежами Витрувия. Все долго молчали. Наконец Юлия подала голос:
— Может, основать сиротский приют? — спросила она.
Гревшийся возле жаровни Марцелл изумленно поднял глаза. Мы с братом переглянулись.
— Матери оставляли бы там нежеланных детей для усыновления кем-нибудь из граждан или вольноотпущенников, — продолжала девушка. — Селена уже рисует планы такого приюта.
— И в чем тут польза для Рима? — важно осведомился Цезарь.
— Мы спасали бы жизни, — вскинулась Юлия. — Жизни римлян.
— И увеличили бы число голодных ртов, ожидающих нашей подачки, — вмешалась Ливия.
— Нет, если найдутся усыновители!
— Кому это нужно? — фыркнула жена Октавиана. — Бесплодная женщина всегда может взять отпрыска у рабыни; ни к чему ей грязный подкидыш.
Октавия содрогнулась.
— Грязный? Малыш Горации?
— Откуда ты знаешь? Ты его видела? Уродец какой-нибудь…
— Девочка совершенно здорова! — воскликнула Юлия. — Я была там, и Селена тоже. — Она повернулась к отцу. — Если бы в городе был приют…
— Это слишком дорого, — перебил ее Цезарь. — Для подобных случаев есть Молочная колонна, плебеи довольны. Достаточно и того, что мы платим кормилицам.
— Но большинство младенцев умирают! — выкрикнула девушка.
— Такова воля богов.
Юлия бросила на меня взгляд, однако я сочла за лучшее промолчать..
— Ты достаточно делаешь для этих людей, — успокоила мужа Ливия. — Бесплатный хлеб, бесплатные бани, пожарные когорты, даже борьба с преступностью в Субуре. Что еще?
— Все, что в наших силах, — вмешалась Октавия.
— А может, тебе самой основать приют? — усмехнулась ее невестка.
— Так и сделаю, если брат разрешит.
Все посмотрели на Октавиана, трясущегося, словно в ознобе, хотя в библиотеке было натоплено.
— Жена права. Я и так достаточно делаю.
У Юлии заблестели глаза, и Марцелл нежно погладил ее коленку.
— А дочка Горации? — прошептала девушка.
— Девчонка, — пожал плечами Цезарь. — Неудачное начало праздников. Но я намерен завершить вечер хорошей новостью.
Трудно было даже представить себе, что за новость может рассеять собравшиеся тучи. Октавиан подал знак Агриппе, и тот объявил:
— Я женюсь.
Юлия ахнула. По-моему, она опасалась, не назовут ли ее невестой.
— На ком? — осмелилась выговорить девушка.
— На моей дочери, Клавдии, — пояснила Октавия.
— На моей сестре? — воскликнул Марцелл, изумленно глядя на мать. — Почему я не знал?
— Что ж, — чинно произнесла сестра Цезаря, — теперь знаешь.
Остаток праздников Юлия разыскивала дочку Горации у злополучной колонны. Семь дней подряд, преодолевая ветер и снег, поддерживая друг друга на скользкой мостовой, мы бродили по безлюдным улицам в сопровождении Юбы и преторианца, освещавших дорогу бронзовыми фонарями. На восьмой день Галлия пожелала знать, как девушка собирается поступить с младенцем.
— Возьму домой!
— Что? На виллу отца? — спросил Марцелл. — Юлия, будь благоразумна. Ее уже кто-то взял.
— Да, но кто?
Крик девушки отозвался эхом от мерзлых стен.
По случаю последнего дня сатурналий торговая площадь была закрыта, все разумные люди сидели дома, у раскаленных жаровен, попивая вино в ожидании жареного ягненка.
— Наверное, какой-нибудь добрый гражданин Рима, — предположил Александр.
— А если владелец грязного лупанария?
— Мы этого уже не узнаем, — подал голос нумидиец. — Теперь ее не вернуть.
Юлия молча уставилась на Молочную колонну, у подножья которой тысячи женщин вот уже много лет оставляли своих детей. Вокруг царило молчание.
— Кажется, будет дождь, — заметил Юба.
Мы проследовали за ним к ожидавшей повозке. На обратном пути дочь Цезаря продолжала думать о том пире у Поллиона.
— Надо было забрать Гайю у повитухи.
— И что бы ты делала дальше, хозяйка?
— Нашла бы малышке семью!
— Какую? — спросил Марцелл. — Где?
Девушка посмотрела на нумидийца.
— Что с ней будет, по-твоему?
Я поняла, почему она обратилась именно к нему. В нашей повозке Юба единственный мог приблизиться к истине. — Ее нашел и взял к себе какой-нибудь вольноотпущенник.
— Откуда ты знаешь?
— Патриции не живут возле рынка. И не гуляют в подобных местах вечерами, боясь огласки.
— А если этот вольноотпущенник — владелец лупанария?
— Тебе не кажется, что такие люди скорее отметят праздники в теплом доме, чем будут расхаживать по пустынной площади, разыскивая подкидышей, которых здесь предостаточно и в любой другой день?
Это немного утешило Юлию. Но даже на следующий день, когда сестра Цезаря устроила праздник по случаю нашего с Александром дня рождения (нам исполнялось двенадцать), девушка по-прежнему пребывала в тихой задумчивости.
— Может, зайдешь ко мне завтра? — любезно спросила Октавия. — Перед свадьбой столько хлопот!
Юлия подняла глаза. Она сидела возле потрескивающей жаровни, в которой тлели коричные палочки, наполняя триклиний благоуханием.