болтала не о долге… — И… Я тогда не заболела.
Он понятливо кивнул:
— …просто не хотела меня видеть.
— Я тогда была на тебя зла.
— И чем я провинился перед тобой? — Он сделал взмах рукой, и Вик была готова поклясться, что она снова, пусть на краткий миг, но видела вспышку. Серая долина все же аукнулась ей. — Сфера тишины — нас не услышат… А мы их — да. Так… Ты расскажешь?
— Ты, правда, хочешь знать, Эван?
— Виктория, мне кажется, что тайны только делают больно тебе и мне, приводя к ложным выводам.
Она честно предупредила, вглядываясь в синие, опять прищуренные глаза Эвана:
— Боюсь, тебе не понравится.
— Виктория?
Она отвернулась в сторону — нериссы, вообще-то, о таком не говорят:
— Мне тогда… Мне все уши прожужжали про твоих…
— Моих — кого?
— Лю… — начала было Вик, резко поворачиваясь к Эвану, но тот не дал ей договорить — прижал к её губам свой указательный палец:
— Шшш… Я понял. И… Вики, у меня была невеста. У меня не было никаких романов, слово чести. Про юность сказать такого не могу, но, когда я начал ухаживать за тобой, у меня никого не было.
— Я уже поняла.
Гитарист принялся что-то наигрывать на гитаре — мелодичное, пронзительное, что-то прошептав при этом.
Вик тихо подалась к Эвану:
— Он что-то сказал? Я не владею вернийским.
— Он сказал, что тальмианцы ничего не понимают в любви и романтике.
Ближайший гребец чуть дернул плечом — кажется, он был полностью согласен с мнением своего друга.
— Можно подумать, что он понимает, — возмутилась Вики.
Кормчий за спиной громко объявил:
— Мост князей!
Гребцы словно по команде приподняли весла над водой. Лодка замедлила движение, сейчас её несла вперед только река, крайне медлительная в этом рукаве.
Многочисленные фонарики вдоль бортов погасли, и под высокий мост лодка заплыла в полной темноте.
Кормчий еще сказал что-то о одиноких сердцах и робких первых поцелуях, когда это случилось.
Чьи-то теплые, чуть шершавые ладони прикоснулись к лицу Вики, легко поглаживая, а потом губы Эвана накрыли её рот и нежно поцеловали. Во всяком случае ничем иным это не могло быть. Хорошо, что благодаря службе в Восточном дивизионе Вик уже знала — синематограф лжет: от поцелуев дети не появляются. Они появляются от немного иного, но про эти знания она Эвану не скажет.
В голову, слегка кружащуюся, лезли всякие глупые мысли, и Вик с трудом сдержалась, чтобы, когда лодка выплыла из-под моста и Эван чуть отклонился назад, старательно рассматривая Вик и что-то ища в её глазах, не сказать: «Так вот для чего ты побрился!». Это было бы совсем не вовремя и не соответствующе моменту. И про неработающие механиты мысль тоже была плохой — ему незачем знать, что она разрядила бы их в него, а потом бы думала — почему она это сделала⁈ И про привычно текущий в Эвана эфир тоже не стоит говорить — он сам понял, что был чуть не атакован просто от неожиданности. И…
— Виктория, я люблю тебя, солнышко… И ничего не надо говорить в ответ.
— Совсем ничего, Эван?
— Совсем ничего, — подтвердил он, обнимая её за плечи и притягивая к себе: — ты замерзла… И не сказала…
От Эвана потекло тепло.
— А вопрос можно?
— Вопрос можно. — согласился он.
— И… Почему… Нет… Зачем? Когда!
— Не знаю, когда, солнышко. Совсем не знаю. Может, когда ты давала показания в суде по делу мультиубийцы из Олдона, а я сидел в зале суда и боялся за тебя. Или когда вы уехали всей семьей на отдых в Дад, а я не мог вырваться со службы, и… Мне чего-то не хватало. Или кого-то. Или когда тебя было семнадцать, и ты танцевала с лером Фицроем, а он потом эээ…
— Он после того бала заболел и уехал в поместье на поправку здоровья…
— О да, он тогда сильно заболел. — То, что у него самого тогда был огнестрельный перелом, Эван промолчал. О той дуэли даже Роб не был в курсе.
Глава 21
Полли, ложная и настоящая
Брок провожал взглядом паромобиль, пока он не свернул на улицу Босяков.
Ренар была магиней, причем не скрывала этого, а еще зачем-то копалась в столе нера Бина: не заметить слабые следы её эфира — совсем слепым надо быть. Спрашивается — на кого она сейчас работает? На брата и «Ангелов мщения» или на жениха, с которым у неё натянутые отношения, и полицию Тальмы? Впрочем, судя по её досье, которое попало на его стол, когда она приехала в Аквилиту, с братом у неё тоже отношения немного не сложились. Наверняка, обидно быть одной из тех Ренар и оказаться не у дел лишь по причине того, что в Тальме женщины не наследуют имущество.
Вин Одли, сержант Особого отдела, вышел на улицу и потоптался возле Брока. Специально кашлянул и спросил:
— Кого не поймал, Брок?
Ему было можно так обращаться — они служили бок о бок пять лет подряд, и не раз стояли спина к спине против контрабандистов и всякой швали. Одли пришел в полицию из армии, отдав долг Тальме и решив, что с него хватит чужой страны и чужих идеалов. Ему было тридцать пять, он был холост и свободен, как ветер. И, как Броку, служба в полиции заменяла ему все — семью, друзей и дом.
Брок задумчиво сказал:
— Да так… Хотел поговорить с некой Ренар, а она испугано сбежала.
— Ты у нас сегодня просто пугало! — хохотнул Одли, вспоминая циркача Азуле.
Брок поморщился — ему тоже вспомнился пропахший потом и страхом силач в допросной, умолявший его пощадить:
— Не напоминай. — Думал ли этот Азуле, что мальчику было точно так же страшно умирать там в Полях памяти? — Мне утром еще пятерых пугать.
— Да не бойся, можешь скинуть на меня. В Центральном с этими шутниками цацкались, у