Речь идет не о больших, а о каких-то совсем гигантских деньгах, если шайка так легко расправляется с людьми. Вывод — нужно перепрятать старушку Хаберманн! И поскорее!
Лабрюйер опять телефонировал в сыскную полицию. Оказалось — Линдер уже подумал об этом. Была у него на примете квартира, где проходили иногда тайные совещания сыщиков и устраивались засады. Отчего бы там не пожить доброй женщине, которая при всей своей пугливости набралась отваги и опознала Дитрихса? Договорились, что рано утром Лабрюйер довезет ее до Зассенхофа и сдаст с рук на руки агенту Фирсту, которого пришлет к ипподрому Линдер.
Пока Лабрюйер занимался всеми этими делами, наступил вечер.
Печальный это был вечер. Артисты собрались на веранде дамской дачи и говорили о Лиодорове. Вспоминали его роли, его амурные победы, пытались понять — был у него ребенок от той худенькой блондинки в Ростове или дело ограничилось сплетнями. Естественно, немного выпили — как не выпить за упокой актерской души? И уныло разбрелись по своим комнатам.
Лабрюйер собирался встать пораньше — шофер обещал приехать из Риги часов в семь утра. Нужно было не только самому хоть чашку кофе выпить, но и вытряхнуть из постели Стрельского, который тоже пожелал встретиться с конюхом: ему не давали покоя какие-то ревматизмы.
Но не вышло.
Он как-то проворонил момент, когда Терская увидела Танюшу в окошке башенки. И их первый разговор, когда Терская еще очень миролюбиво уговаривала девушку слезть, проворонил. Естественно, актриса не поверила, что в Танюшу стреляли. На закате она опять пришла выманивать юную артистку из убежища, обещая ужин, конфеты и новую бледно-лиловую блузку. Как вышло, что они разругались в пух и прах, — сами потом не смогли бы объяснить. Скорее всего, стали припоминать друг дружке давние грехи.
Танюша в качестве главного и самого страшного аргумента привела свое замужество. Терская упрекнула ее в бесстыжей лжи и побежала искать Николева. Алеша страшно обрадовался, факт венчания подтвердил и, воспользовавшись благоприятной для него обстановкой, тоже забрался в башенку.
Лабрюйер поневоле слушал крики Терской, умиротворяющий бас Кокшарова, восторги Эстаргази и неуемный громовой хохот Водолеева. Потом все стихло — молодые остались в башенке, Терскую Кокшаров забрал к себе, Водолеев вспомнил, что в труппе траур, и пошел допивать со Славским кюммель.
Потом явились какие-то лица из прошлого, какие-то генеральские голоса принялись ругать Лабрюйера за непонятные грехи, и все это, к счастью, прервалось стуком в окошко.
Лабрюйер сел и выхватил из-под подушки револьвер.
— Александр Иванович! — жалобно позвала Эстергази. — Вы спите? Проснитесь, ради бога! К нам на дачу ломятся злодеи! Я убежала, в чем была…
И точно — она стояла под окном в ночной сорочке, матине с кружавчиками и с полной головой бумажных папильоток.
— Вам не приснилось? — спросил Лабрюйер.
— Какое там приснилось?! Топают, за дверные ручки дергают! Я в окно вылезла… Помогите, Христа ради!
— Хаберманша! — воскликнул Лабрюйер.
— Ей хорошо, она на втором этаже! — не поняв ужаса в голосе, ответила Эстергази.
Лабрюйер попытался, не выпуская револьвера из руки, натянуть брюки. Удалось с трудом. Нога, в которую втерли аптечное средство, уже не очень беспокоила. Взяв фонарик, он вышел во двор и направился к беседке.
— Вы куда? Калитка — вон там! — Эстергази, пытаясь внушить Лабрюйеру верное направление, даже схватила его за руку.
— Мне не нужна калитка.
К врагу нужно подкрадываться как раз с той стороны, откуда он не ждет нападения. Лабрюйер не читал трактата великого китайца Лао-цзы и не знал его стратегем, он сам мог бы написать похожий трактат о выслеживании, засадах и атаках. Следуя общей с китайцем стратегеме, он полез через забор и оказался во дворе дамской дачи.
Никаких злодеев он не услышал — возможно, они заметили, как Эстергази бежит за помощью, и отступили. Или же ворвались на дачу — но почему же там так тихо? Все-таки в доме живет еще хозяйка с семьей — вдовой дочерью и двумя внучками, услышь они что-то подозрительное — подняли бы шум на весь Майоренхоф.
Лабрюйер двинулся вдоль забора с револьвером и фонариком наготове.
Сперва он услышал легкий скрип калитки, а потом увидел человека, который медленно и осторожно входит во двор.
Человек этот был один и двигался так, как если бы шел по льду. Это ему не помогло — он споткнулся и упал на левое колено. Поднимался он с трудом, из чего Лабрюйер понял, что этот злодей немолод и, возможно, тоже нуждается в мазях конюха Карла Авотинга.
Он включил фонарик и направил луч прямо в лицо незваному гостю.
Гость был из той породы мужчин, у кого на лице написана способность отравить занудством и скукой всю окрестность в радиусе пяти верст. Опущенные уголки рта и бровей, оползающие щеки, самые унылые, какие только возможны, усы, глубоко посаженные глаза привели бы в восторг Стрельского — он недавно рассуждал о гриме для передачи мировой скорби.
— Господи Иисусе! — воскликнул мужчина.
— Кто вы такой? — спросил Лабрюйер.
— Я директор костромской мужской гимназии Валевич, а вы кто такой? — вопросом ответил почтенный господин.
— Я Александр Лабрюйер, артист труппы господина Кокшарова, — с издевательской вежливостью, позаимствованной у Енисеева, ответил Лабрюйер. — Что вам здесь нужно?
— Я ищу артистку, госпожу Полидоро.
— В такое время суток? Она что, назначила вам свидание?
— Нет, но я должен видеть ее и говорить с ней.
— Сдается мне, что вы такой же Валевич, как она — Полидоро. Молчите! Ступайте вперед, я пойду следом. При попытке бегства — стреляю.
— Да вы что, с ума сошли? — возмутился почтенный господин. — Да я сам вас в полицию сведу!
— Вот и прелестно, как раз туда я вас и хочу доставить! В Майоренхофский участок.
— За кого вы меня приняли?!
— Да уж никак не за директора мужской гимназии! Идите, идите! Ну?
— Перестаньте блефовать, сударь! Надо же, додумался! «Стреляю!» — господин передразнил Лабрюйера. — Вы не на сцене, милейший! Стрелять он еще будет!.. Вот послал Бог дурака…
— Руки вверх! — приказал Лабрюйер, показав в луче фонарика револьвер. — Вы сейчас с поднятыми руками через весь Майоренхоф у меня пройдете. Директор гимназии! Всяких мошенников видал, иноками притворялись, страховыми агентами, почтальонами, прислугой безместной, дворниками, графами, баронами, но чтоб директором гимназии?!
— Вы с ума сошли!
— А ну, пошел, пошел! Я и до мадам Полидоро доберусь! Ларисочка, где вы там? Будите Кокшарова, пусть телефонирует Линдеру — я сообщника Дитрихса поймал! Пусть свяжется с Майоренхофским участком!