Читать интересную книгу Зелёная земля - Евгений Клюев

ослепляют крупье – и крупье, ошибаясь,

отдаёт им недельную выручку, ибо

лучше эти убытки, чем крупные клетки!

И, болтая, весёлые американцы,

не кивнув даже в сторону фрекен Рулетки,

отправляются дальше – рассовывать бабки

по игральным машинам, и так по дороге

оставляют весь выигрыш тут, в тупике же

(в той же кассе, как любят шутить старожилы).

Вообще же тупик, если вдруг приглядеться,

очень сильно похож на мешочек с деньгами,

перевязанный так прихотливо и туго,

что измучишься, но нипочём не развяжешь, -

может быть, потому-то тебя тут обычно

застигает отчаянный приступ удушья

и, назад повернув, ты спешишь на свободу -

к небольшому мосту Это Всё Не Напрасно.

R

Мост всегда под охраной: три старые сфинкса

(раньше было четыре, четвёртый скончался)

стерегут его вот уже пару столетий -

от кого непонятно… но мало ли, дескать!

Говорят, на мосту Это Всё Не Напрасно

хорошо предаваться пустым размышленьям

о каких-нибудь не существующих в мире,

но высоких вещах – типа власти и славы.

Так оно потому, что, вися над каналом,

мост опор не имеет (вот разве три сфинкса)

и всё время чуть-чуть подымается в небо:

говорят, миллиметра два-три за столетье

(значит, нам ничего пока не угрожает,

да и рост современников выше, чем предков).

Что до сфинксов, ревнителей местных порядков,

то они справедливы, хотя и суровы,

и напрасно людей за штаны не хватают:

размышляй о высоком себе, ради Бога,

если больше совсем ни на что не пригоден

(это, кстати и есть твой – клинический – случай).

Так возьми себе что-нибудь в голову… скажем,

хоть такую Предельно Высокую Глупость,

как любовь к своей родине (к чьей же иначе!):

ведь на то и придуманы долгие ночи,

чтоб растрачивать их на подобные чувства.

Вспоминай же!.. Иметь превосходную память -

значит помнить о том, чего не было прежде,

у тебя идеальная память: ты помнишь

то, чего вообще никогда не бывает.

Например, вот… счастливое долгое детство

с элегантным и грамотным выходом в юность

или зрелость – с плодами на тонком фарфоре,

подаваемыми на столы (для гурманов),

и так далее… мост подымается в небо

раньше времени – и направляется к раю.

S

Так сходи же скорее: с моста ли, с ума ли -

пробил час, как в романах писали когда-то

(жалко, правда, что не сообщали, который

пробил час… а заманчиво было узнать бы!)

Но часы тут, на набережной Ах, Постойте,

постоянно показывают полвосьмого -

потому и по нраву тебе это место,

это место и время… а утро ли, вечер -

выбирай, что захочешь: ведь ты тут хозяин!

Как рассадишь случайных людей по скамейкам -

так и будут сидеть: не меняючи позы

и вперившись глазами в чужие пределы

по ту сторону моря, песка и тумана.

Как развесишь по мачтам судов легкокрылых

паруса, под какими углами наклонишь -

так и будут висеть, невзирая на ветер,

на прогнозы синоптиков и всё такое.

Или как разбросаешь по берегу мусор -

так и ляжет: он тоже в твоём подчиненьи…

даже чайки, как пешки, ныряют за рыбой

столько раз, сколько скажешь: «Ныряйте за рыбой!»

И стоят на полвечности тонкие стрелки,

и ты ходишь по берегу и повторяешь:

«И был вечер, и было… (поправив латерну)

было утро», – но дней не считаешь: их много,

и ты сбился со счёту – давно, в прошлой жизни.

T

А ещё есть длиннющий такой перешеек -

называется он Что Же Это Такое:

почему называется, мало кто помнит,

но ты помнишь: ты дал ему это названье,

потому что… а впрочем, кому ты обязан

объяснять, почему и зачем и откуда!

Да никто и не требует, в общем, отчёта:

принимают как есть – ну, и слава-то Богу,

ибо ты и не мог бы ни в чём отчитаться,

даже если б под дулом стоял пистолета.

Но до этого, впрочем, пока не доходит,

а дойдёт – так придётся, должно быть, признаться,

что процесс на-зы-ва-ни-я в целом бессмыслен -

как на-ни-зы-ва-ни-е ракушек на нитку.

И кому бы потом ни отдать эти бусы,

никакой они ценности не представляют -

если только на память… о лете, о взморье,

о длиннющем, как трюк затяжной, перешейке!

Здесь обычно безлюдно – лишь толпы туристов

набираются недорогих впечатлений

от холодной воды, суетливого ветра

и пустынного вида на плоские дали:

всё бесплатно – и только тщедушная скрипка

просит несколько крон за начало сонаты,

по-вто-ря-е-мо-е бесконечно – по мере

поступления групп и их исчезновенья.

И опять тебе не удаётся дослушать,

в чём там дело, в конце этой самой сонаты,

и тебя раздражает её невниманье

к твоему к ней вниманью: сложны отношенья

между вами – и, чёрт побери, драматичны!

А туристы… да что же возьмёшь с них, с туристов?

Правда, судя по очень коротеньким звонам,

выканючивает-таки бедная скрипка

на биг-мак и на яблочный пай – и тогда ты

запускаешь, как голубя в небо, купюру,

на которую можно купить весь Макдоналдс,

и, схватив её, скрипка срывается с места,

поперхнувшись второй половиной сонаты…

Ну, раз так, то пора и тебе собираться

в путь-дорогу назад вдоль всего перешейка -

в направленьи к району Ничуть Не Бывало.

U

Это недалеко и всё время под горку:

по огарку свечи, по цветку из бумаги,

по отсутствию всякой подмоги ты сможешь

распознать это место, Ничуть Не Бывало.

Тут старинное кладбище – с множеством духов,

пролетающих в воздухе лёгкой чредою -

чередуясь то с тенями, то с облаками,

то с дымком сигарет твоих марки Оставьте.

И у каждого духа в руках есть линейка

или ножницы – это уж кто как захочет,

потому что одни подстригают кустарник,

а другие глядят, хорошо ли подстрижен,

то есть, ровно ли – с точностью до миллиметра.

От такой геометрии хочешь не хочешь,

а зальёшься слезами – и тотчас же духи

прекратят свое щёлканье и исчезают,

будто просто казались, а не подстригали.

Правда, падает с неба платок запоздалый,

но глаза уже высохли – так что… спасибо.

Как посмотришь вокруг: кто ж тут только не умер!

Просто диву даёшься… практически каждый:

даже вечно живые – за именем имя -

превратились из собственного в родовое.

Но когда ты увидишь своё – на граните

(на пустынной границе минувшего века)

ничего не останется как улыбнуться

и подумать, что собственность – странная птица:

перелётная, стало быть, птица такая…

а потом, докурив сигареты Оставьте,

вдруг понять, что умерших не так уж и много, -

если, скажем, считать по количеству ножниц,

снова лязгающих вдалеке над кустами.

V

Путь отсюда – к аллее Весьма Сожалею,

уходящей от кладбища в сторону света… -

это, значит, и всё, что ты знаешь о курсе

бесконечной аллеи Весьма Сожалею.

Утверждают, что это пропащее место

и никто до конца ещё не добирался,

но подумай: чего только не утверждают!

Это, видимо, так же нестрашно и страшно,

как туннель, по которому мы после жизни

понесёмся – и тоже ведь в сторону света:

уж такое у нас, мотыльков, назначенье.

А пока… продвигайся как можно быстрее -

и пройдёшь всю аллею: тут важно не медлить,

не внимать голосам, колотящимся в спину,

потому что там нет никого… всё обманы!

Всё сирены-мурены, путаны-гетеры

притворяются прошлым твоим, чтоб ловчее

и вернее заставить тебя обернуться

на минутку, но знаем мы эти минутки!

Значит, в сторону света, на ласковый сполох,

к серебристому брегу, откуда регатой

отплывают: рогатый игрушечный месяц,

стайка светлая звёзд и любимые люди,

находящиеся по ту сторону света…

Вот и всё… а они говорили: аллея

бесконечна! Но, вспомнив какую-то частность,

ты на миг отвлечёшься – и в ту же секунду

на проезжей окажешься части дороги:

пред лицом светофора, а вовсе не Бога.

Что тут… ах, перекрёсток ДаСколько Же Можно!

W

Ничего-то ты в Городе, дурень, не знаешь!

Например, перекрёсток Да Сколько Же Можно

как ни учит тебя уму-разуму – разом

ты готов позабыть всё, чему научился, -

даже эти азы: красный, жёлтый, зелёный!

А всего-то и было: шальная идея,

залетевшая в полуживое сознанье -

рыжеватая прядь, лаконичнейший локон…

ради них ты вернулся? Ах, глупый ты, глупый!

Так следи, получается, за светофором:

он теперь господин твой – и ныне, и присно,

и во веки веков… своевольный, лукавый!