и, перевернув несколько страниц, прочитал название: «Танки идут вперед». При виде символа серии — головы тигра, из мультипликационных детских фильмов Диснея[4], — он скривился.
Валицкий снова коснулся его плеча. На этот раз мужчина неожиданно быстро открыл глаза, как будто только и ждал какого-нибудь сигнала.
— Вы пан… вы товарищ Юзаля? — исправил свою ошибку Валицкий.
— Да, — ответил тот, энергично усаживаясь на кровати, — я немного вздремнул. А вы как сюда попали?
— Обыкновенно, дверь была открыта.
— Хорошенькое дело, — сказал он. — Я Юзаля. В чем дело?
— Моя фамилия Валицкий, из «Газеты работничей». Главный велел мне с вами связаться, вроде бы он так договорился в воеводском комитете.
— Да, кажется, что-то такое было. — Юзаля вспомнил телефонный разговор. — Только я, ей-богу, не знаю, о чем он договорился. Честное слово, — он внимательно посмотрел на Валицкого, — что вы, собственно говоря, от меня хотите?..
— Я приехал написать статью о районе, такую, знаете, большую вещь, об отношениях между людьми. Ну, вообще…
— По-прежнему понятия не имею, какая во всем этом моя роль.
— У нас есть анонимки на Горчина, и не только, — выпалил наконец Валицкий, уже немного нервничая, — есть несколько жалоб, и, кстати сказать, весьма конкретных. Я хочу их здесь, на месте, проверить, и, может быть, что-нибудь удастся написать.
— Ах вот оно что, товарищ! Теперь я понимаю. — Юзаля немного помолчал. — Но что вам до всего этого? Дело Горчина взяла в свои руки контрольная комиссия, то есть я. Как только мы его закончим, хотя, кто знает, будет ли вообще какое-нибудь дело, ведь здесь может быть сколько угодно вранья и клеветы, вот тогда, может быть… может быть, мы с вами могли бы поговорить на эту тему. Но и это совсем необязательно… Ну, кому была бы нужна такая статья, кому бы она помогла?
— Неправда, читатели, люди…
— Что люди! На то и существует комиссия, чтобы следить за законностью, искоренять все проявления зла. И никому, наверное, не доставит удовольствия публичное копание в грязном белье. Вырезать больное место, вычистить, устранить зло — это и есть самая главная забота о людях. И о читателях вашей газеты тоже.
— Нашей газеты, товарищ. Ведь мы орган воеводского комитета, — злился все больше Валицкий, не предвидевший такого оборота дела. Он не рассчитывал на то, что председатель примет его с распростертыми объятиями, но такой встречи не ожидал. — Мой главный договорился обо всем с секретарем по пропаганде воеводского комитета.
— Ну и что, если и договорился, — рассмеялся немного развеселившийся от его запальчивости Юзаля. — Но со мной-то он не договаривался, дорогой. А я иначе смотрю на такие вещи.
— Значит, вы мне не поможете?
— Скорее всего — нет.
— Жаль. В таком случае спокойной ночи. Извините, что помешал. — И Валицкий пошел к двери.
— Товарищ, — задержал его еще на мгновение Юзаля, — вы член партии?
— Да. И не со вчерашнего дня.
— Ну а таких простых вещей не понимаете, — покрутил он головой. — Эх вы, молодежь, сумасброды.
— Мне очень жаль, но у нас разные взгляды на «эти вещи».
— И что вы собираетесь делать?
— Как что? Мне дали задание, я его выполню. Нормальное дело. Я ведь сюда не отдыхать приехал.
— Ну так успеха вам, — сказал Юзаля.
Валицкий сбежал по лестнице в холл и вышел на улицу. Еще не было поздно, но город уже опустел. Характерная черта маленьких провинциальных городков: вечерами улицы пусты, мертвы, их не оживляют ни лампы дневного света, ни освещенные витрины магазинов. Валицкий шел быстро, сильно затягиваясь дымом сигареты. Его душила злость на этого чертовски уверенного в себе старика. Дело было не в том, что Юзаля сорвал ему все планы, что пошли насмарку надежды легко добраться до тех людей, которые писали эти документы, ну и, наконец, обыкновенная помощь, какой-нибудь совет, которым тот, опытный работник, мог бы его поддержать. Больше всего его взволновала, как ему казалось, странная точка зрения старика на то, что дело не может стать достоянием общественности, что местом для него могут быть только тихие кабинеты воеводского комитета и контрольной комиссии, длинные стеллажи архива с кипами документов, а не страницы газеты, даже партийной.
Валицкий, почувствовав голод, повернул обратно и ускорил шаги. Посмотрел на часы — до закрытия ресторана в гостинице оставалось еще минут тридцать.
Стефан невольно заметил, что он уже не думает о Юзале с неприязнью, его упрямство, несмотря на то что оно еще казалось ему бессмысленным и непонятным, стало, как ни странно, казаться ему симпатичным. Оно свидетельствовало о том, что Юзаля что-то из себя представляет, что это человек с характером, которого даже недвусмысленные намеки на то, что главный редактор все согласовал, не смогли ни на йоту поколебать в собственной правоте.
«Посмотрим, чья возьмет, — грозился Валицкий, — не думай, что ты напал на мальчика, который выразит сожаление по поводу такого оборота дела и свернет манатки». Он рассмеялся и с размаху открыл дверь в ресторан.
Здесь было два зала: один сразу у гардероба, в это время пустой, во второй можно было пройти по небольшому коридору и спуститься по ступенькам вниз. Он вошел в первый зал. Недалеко от входа, спиной к нему, сидел Юзаля и ковырял вилкой в салате. Он не заметил Валицкого. Стефан минуту раздумывал, не войти ли ему в соседнее помещение, но махнул рукой и подошел к столику.
— А, это вы, товарищ редактор, — улыбнулся Юзаля, — садитесь. Тоже хотите поужинать?
— Да, решил зайти. Что же вы так, только салат? Давайте возьмем по рюмочке, лучше спаться будет.
— Можно, почему же нет.
— Вот и прекрасно. — Валицкий с готовностью встал со своего места. — Пойду поищу официантку. Иначе мы можем просидеть здесь до утра.
— Только не слишком, редактор. Завтра нас ждет работа.
— Как это — нас?
— Ну, вас и меня.
— Не знаю, почему вас так трудно убедить, что это дело и нашей газеты.
— Почему трудно? Собственно говоря, вы ведь совсем и не пробовали. Только законченного осла нельзя заставить поверить в справедливое дело… Давайте выпьем за фиаско нашей миссии.
— Почему, товарищ председатель?
— Потому что я знаю Михала Горчина. И уверен, что он ничего не сделал такого, за что его нужно было бы бить.
— Я хотел бы иметь такого прокурора, как вы, если бы мне пришлось предстать перед судом.
— Вы меня не понимаете. Во-первых, я никакой не прокурор, во-вторых, Горчин такой же мой друг, как и ваш. Я говорю только, что я знаю его. Но если с ним будет что-нибудь не так, я первый ударю. И сильно.
— Интересно, почему же вы все-таки изменили свое мнение?
— Нет,