Читать интересную книгу Поворотный день - Владимир Богомолов

А сегодня он спокойно едет по этой выбитой мостовой и под легкий цокот Мишки думает о том, что вот такой же белесоватый пух стелился под ноги им с Марией, когда он провожал ее в далекий хутор Колдаиров. На крыльце их встретили мать и отец. Рано поседевший, кряжистый, как карагач, казак неспешно спустился со ступенек и протянул руки к дочери, трижды ткнулся густой бородой в изможденное тифом лицо Марии. Потом повернулся к жене и распорядился:

— Чего окаменела, мать? Принимай блудную дочь. Пока мать, всхлипывая, целовала дочь, отец, как дотошный хозяин скотину, разглядывал Дундича. Он не знал, как вести себя с зятем, о лихости которого был наслышан.

Не спешил в объятья тестя и Дундич. Откровенно говоря, не таким представлялся ему Алексей Петрович, хуторской атаман и есаул красновцев. Вспоминая рассказы Петра, Дундич надеялся встретить чуть ли не былинного богатыря со звероватым лицом. А перед ним стоял хоть и крепкий, но уже стареющий человек с большими черными глазами, которые подарил дочери. Не было в тех глазах ни ненависти, ни счастливой искры, рожденной встречей. Была виноватость. Точно такая же, какую видел он в глазах Марии в первый день их знакомства.

— Ну, что же мы стоим посреди база? — как бы опомнившись, заговорил хозяин. — Проходи в дом. — И, подумав, как теперь называть приехавшего, выдавил: — Зятек. Там и погутарим.

Но поговорить толком им не пришлось. Перекусив налегке, молодых отправили в горницу отдыхать.

Вечером старик часто и подолгу задерживался то в коровнике, то в курятнике, то в сарае, тщательно складывая кизяки.

И лишь утром, прощаясь возле калитки, произнес то, что, наверное, хотел сказать при первых минутах:

— Ты не дюже серчай на меня за то, что я немало вашей кровушки пролил… За веру свою воевал. Только ваша вера сильнее оказалась. Ваш верх вышел. Словом, так: спасибо тебе, что с Марией у вас все честь по чести. Возвертайся. Будем друг к дружке притираться… Петру при случае передай: пущай простит отца. Я его давно простил.

При этом разговоре он не находил места своим рукам. Понимал Самарин, что при проводах должен обняться со служивым: ведь не в гости уезжает — на войну. В крайнем случае, хоть поручаться. Ан нет, не хватило духу. Руки его то вскидывались, то зарывались в бороде, то прятались за спину. И чтобы как-то благополучно завершить расставание, старик велел женщинам прощаться, а сам, глядя под ноги, ушел в хлев, будто позвало его туда что-то неотложное.

Две недели минуло с той поры, а Дундич ясно видит перед собой встречу и проводы в хуторе.

Его мысли прервал Буденный, окликнув с балкона двухэтажного каменного особняка:

— Поспеши, Иван Антонович, я ж тебя как господа бога жду.

Уже в комнате, раскуривая козью ножку, Семен Михайлович поинтересовался, как Дундич отвез молодую жену, и, услышав ответ, сразу приступил к делу:

— Тридцать шестой остался без командира. Придется тебе принять полк.

Но Дундич вдруг заупрямился:

— Не могу я командовать полком. Говорю по-русски плохо, писать не умею, читать не умею. Маринка пишет, прошу Петра: читай, пожалуйста. Дорогой Семен Михайлович, дозволь в разведку!

Пуская сизый дым через широкие ноздри, Буденный нетерпеливо проговорил:

— В разведку через неделю пойдешь. А сейчас принимай полк. «Не умею, не умею»! передразнил он своего любимца. — А я умею? По приказали, и командую армией. Знаешь, есть такое слово: надо? — Семен Михайлович придавил указательным пальцем козью ножку и сердито произнес: — Понимаешь, отчаянная твоя голова, надо!

— Понимаю! — подтянулся Дундич.

— А через неделю вернешься в свой дивизион, — подобрел командарм. — Ну, поехали.

Так Дундич вновь появился в тридцать тестом полку, с которым прошел от донских хуторов до Воронежа, Донбасса, Ростова, Майкопа. Теперь этому полку предстояло освобождать города и села Западной Украины от белополяков.

Дундич отлично понимал, что война с панской Полыней — последняя война молодой Советской республики. Правда, в Крыму заперся барон Врангель, в лесах и степях Украины еще бродят недобитые банды националистов. Но бойцы чувствовали и верили, что идут последние месяцы войны, скоро на огромной территории от Тихого океана до Карпатских гор наступит мир. И чтобы приблизить этот праздник, Дундич не хотел сидеть ни одного дня без дела.

Вскоре после взятия красными Новограда-Волынского армия двинулась на Ровно. Но белополяки, хотя и не могли смириться с потерей своих бастионов, теперь больше думали не о захвате Киева, а о спасении Варшавы. Вот почему, оголив другие участки фронта, бросили они сюда основные силы. Если в мае здесь существовало равновесие, то в июне против изможденных полков красной кавалерии сражались полнокровные дивизии улан и пехотинцев. И все-таки Первая Конная продолжала теснить, их.

После двухдневного штурма тридцать шестой полк ворвался в Ровно. Над ратушей затрепетал красный флаг.

…Дундич выехал на окраину города и сказал своему ординарцу:

— Штаб разместим здесь.

Он указал на двухэтажный дом под черепицей. С фасада к дому примыкали широкая лестница и большой железный балкон.

Дундич привязал Мишку к перилам и легко взбежал на балкон. Наполовину застекленная дверь была полуоткрыта. Он заглянул в комнату и сразу заметил беспорядок, который за эти годы привык видеть в домах, покидаемых беженцами. Особенно боялись красных ясновельможные паны. А перед бегством старались переломать всю мебель, порубить сады, выбить стекла, разрушить печи и стены.

Хозяева этого дома не успели расправиться со своим жильем. На столе лежал ворох белья, на диване громоздились узлы, в серванте стояла посуда.

Дундич наклонился через перила и сказал бойцам:

— Заводите коней во двор, располагайтесь внизу, а телефон давайте сюда. Начальнику штаба скажите, чтобы шел наверх.

Уже через несколько минут в комнатах был наведен порядок. Узлы бросили в чулан, расставили по местам стулья, вставили в окна недостающие стекла. Над крыльцом прибили красный флаг, а на двери фанеру с надписью «36-й кавполк 6-й кавдивизии 1-й Конармии».

Дундич подошел к открытому окну и выглянул на улицу. Собственно, улица уже кончилась. Перед ним раскинулось городское кладбище с деревянными крестами, мраморными памятниками, каменными надгробьями. Где-то там есть свежая могила конармейцев, погибших при штурме города Ровно. А сколько братских могил разбросано по всему пути красной кавалерии! Пожалуй, не счесть. От его интернационального отряда осталось трое: он, Негош и Князский…

От тяжелых мыслей Дундичу стало душно. Он расстегнул воротник гимнастерки. Нервно качнул головой и отошел от окна. Штабисты уже собрались вокруг карты.

Пятый день Дундич командует полком. На просьбу прислать замену командир дивизии Тимошенко ответил:

— Ты же лев, Дундич. Неужели льву нужен начальник? — И хитро посмотрел на серба.

— Я скоро уйду в штаб армии, — серьезно предупредил комдива Дундич.

— Вот когда уйдешь, тогда буду ломать голову о замене. А пока командуй.

И вот он командует. А какое же это командование, когда-ты хочешь идти и идти без остановки вперед, а тебя, словно коня в ночном, стреножили и не разрешают дальше окрестностей Ровно выезжать, да еще велят готовиться к обороне?

После обеда выехали к железной дороге, соединяющей станцию с сахарным заводом. Здесь решили занять оборону. Дундич увидел на далеком взгорье группу всадников. Подумал: «Тут как тут. Александрию отбили, теперь к Ровно подбираются».

Вдоль берега неширокой Горыни Дундич со своими бойцами проехал ближе к Шпановским высотам. Земляной форт, остатки древней крепостной стены были очень удобны для длительной круговой обороны. Кроме того, с форта все было видно на много верст кругом. Командир полка тут же решил занять форт и оставить там небольшой дозор с пулеметами.

— За мной! — скомандовал Дундич и направил своего коня к кургану.

Всадники двигались цепочкой по узкой меже. Справа и слева стояла рожь. Глядя на хлеба, Дундич вспоминал донские раздольные нивы, восковые волны пшеницы. «Теперь колдаировцы в поле. — подумал Иван, убирают урожай. Марийка пишет: «Жду к ноябрьским домой». «Раньше будем!» — мысленно обещает он. Говорят, что Городовиков вырвался уже за Луцк, дошел до Львова. «Разгромим панов, скажем рабочим и крестьянам: «Правьте своей Польшей». А сами вернемся домой. И тогда не только поляки все трудящиеся на земле поймут, что новая Россия, революционная, ленинская, друг меньших народов».

Размечтавшись, Дундич не заметил, как Мишка вынес его на гребень холма к замшелым стенам. Действительно, обзор отсюда был не худший, чем с колокольни городского собора. И еще раз подумал Дундич, что Шпановский форт отдавать врагу нельзя.

Около железнодорожного полотна загремели одиночные выстрелы. Поднес к глазам бинокль. Из леса к насыпи бежали бойцы, отстреливаясь.