Читать интересную книгу На передних рубежах радиолокации - Виктор Млечин

В конце 50-х годов, когда заканчивался мой аспирантский срок и стоял вопрос о продолжении работы, Женя на совещании у директора поддержал меня, за что я был ему благодарен. В последние годы мы редко виделись, но перезванивались. В конце 1996 года он сообщил, что хочет со мной встретиться. Я обещал приехать, но наша встреча так и не состоялась. В начале 1997 года он скончался.

Несмотря на молодой возраст, Лев Буняк, имея к концу 40-х годов солидный послужной список, в котором можно было упомянуть этапы его пути: выпускник военного факультета, заместитель командира дивизиона «Катюш», аспирант, ведущий разработчик и даже (насколько я помню) секретарь парторганизации лаборатории. Буняк был другом Кияковского, они вместе заканчивали ВУЗ, а после демобилизации поступили на работу в институт. Небольшого роста, худощавый, но очень подвижный человек. При знакомстве с Буняком основное внимание привлекало его умение просто и доходчиво формулировать свои мысли. Говорил четко и достаточно логично. В его изложении выводы, которые он хотел донести до слушателя, были очевидны, поэтому оппонентам было трудно с ним состязаться. Тех из них, которые так сказать, «расползались по древу», Лева тактично прерывал, другие по уровню логического мышления не дотягивали до него. Речи свои Лева обычно обращал непосредственно к собеседникам и, если они находили отклик, сопровождал улыбками, что многим, особенно женщинам, импонировало. Свои ораторские способности Буняк умело дополнял знанием предмета и техническими подробностями, внушавшими уважение. Лева редко говорил о своем фронтовом пути, никогда не кичился регалиями, но если человек впервые видел его при орденах, обычно это производило впечатление. Все эти качества Буняка Расплетин использовал, направляя его как представителя лаборатории в общественные организации, на совещания к должностным лицам и т. д.

Злые языки говорили про Буняка «гигант слова», намекая на то, что он, мол, слабоват в деле. Но это было не так. Просто Лева всегда правильно рассчитывал свои силы, беря работу по плечу. Буняк проработал в институте около 40 лет, за это время, будучи главным конструктором, выполнил целый ряд разработок, насколько я знаю, не провалил ни одной. А ведь немало было главных конструкторов, терпевших неудачи, и притом серьезные. В чем причина положительного баланса в работе Буняка? О части этих причин я уже сказал. Скажу о других. Буняк обладал сильной интуицией, умел работать с заказчиком. Получив ТЗ и тщательно изучив его, он выявлял сомнительные и даже опасные моменты, убеждая заказчика в необходимости корректировки. Дотошно проверял особенности СВЧ приборов, на которых предстояло работать. Старался брать заказы, рассчитанные на небольшой коллектив, зная, что людей всегда не хватает. Умению опираться на собственные силы, смотреть в корень и правильно вести эксперименты Буняк научился у Расплетина. Это была «расплетинская» школа.

За несколько месяцев до болезни, сведшей его в конце концов в могилу, Лева пришел ко мне, мы долго беседовали, пили чай, он жаловался на нездоровье. Через некоторое время он уволился. Больше я его не видел.

В числе бывших фронтовиков, пришедших в лабораторию в 1949 году, был инженер Юрий Беляев После демобилизации он работал в другой организации, но, выдержав экзамены в аспирантуру, и при содействии Илюхина был зачислен к Расплетину. Поначалу трудился бок о бок с Илюхиным и даже взял близкую тому и модную тогда тему, связанную с разработкой широкополосного УПЧ на линиях с распределенными параметрами. Но вскоре они с Илюхиным разошлись во взглядах, а затем Беляев охладел и к выбранной диссертационной теме. Надо сказать, что Беляев был человеком настроения, и с той же страстью, с которой он доказывал важность выбранной им первоначально темы, он затем убеждал в ее бесперспективности. Переубедить его было трудно, но впрочем, никто этого не делал, так как разумно полагал, что отрицательный результат – это тоже результат.

Внешне Беляев представлял собой тип идеального мужчины с красивой прической и правильными чертами лица. Был достаточно спортивен; в прошлом играл в баскетбол, в описываемое время увлекался теннисом. Коренной москвич, жил до войны на одной из мещанских улиц. По-видимому, неплохо учился; так как показывал мне исписанные каллиграфическим почерком сохраненные им институтские конспекты. Обращала на себя внимание широта его интересов, любовь к литературе. Собрал неплохую художественную библиотеку, что при тогдашнем книжном голоде было непросто. Томик поэзии Некрасова, который он презентовал, до сих пор у меня хранится.

Однажды, встретив меня, сказал: «Я принял решение, буду заниматься модуляторами на линиях задержки, формировать короткие высоковольтные импульсы». И добавил: «Нигде не могу найти литературу. Может, подскажешь?» Я задумался и вспомнил: несколько лет назад, роясь в букинистическом магазине, приобрел изданную в 20 годах переводную книгу немецкого профессора Рюденберга о переходных процессах в электрических сетях. Пообещал ему принести эту книгу. Через некоторое время, ознакомившись с содержанием, Юра пришел ко мне. «Знаешь, ты меня очень сильно выручил. Прямо таки спас. Хорошая книга, я многое подчерпнул из нее». Поговорив о немецкой технической мысли, я ему сказал, что у меня был профессор Мантейфель, который утверждал: «Радиоспециалистам нужно знать только двухтомник Круга». Немец по происхождению Карл Адольфович Круг был автором стандартного в то время учебника по электротехнике. В середине 50-х Беляев защитил неплохую диссертацию.

Вспоминая о последних годах жизни Беляева и его болезни, не могу умолчать историю, которую он давно мне рассказывал, и которая касалась военной поры. Находясь в наступлении, личный состав подразделения, в котором он служил, несколько суток не спал. И когда объявили привал, люди легли и немедленно заснули. Было это весной, в распутицу, вблизи дороги. Ночью в этом месте проходили танки, и, не подозревая, что рядом спящие люди, маневрируя, стали их давить, Беляев был вдавлен в мягкую почву, что его тогда спасло, но пролежал несколько месяцев в госпитале. После этого он продолжал служить и закончил службу в Вене, где с трудом демобилизовался, так как был на хорошем счету.

В 1951 или 1952 году его вызвали в ГАУ и предложили немедленно надеть форму, преступив к работе старшим офицером (при этом повысили в звании). Он отказался. Когда пришла повестка из военкомата, Юра разволновался и пришел с повесткой к профессору И. С. Джигиту, тогда ученому секретарю. Джигит обратился к Бергу, указав на важность работы, которой занимался Беляев. После нескольких бесполезных попыток дозвониться до руководства, Аксель Иванович чуть ли не в последний день поехал с письмом в Большой театр, где пробился к начальнику генштаба генералу Штеменко, уговорив его написать нужную резолюцию. Так Беляев остался в институте.

Когда он заболел в 1978 году, долго не могли поставить диагноз. Он оказался катастрофическим. Вскоре Беляев умер. Эхо войны сразило его наповал.

Летом 1948 года, в момент моего прихода в лабораторию, у Расплетина была масса неотложных дел. Закончились госиспытания, и сразу же возникла проблема корректировки и передачи документов на серийный завод. Эта большая работа, которую необходимо было провести в кратчайшие сроки при непосредственном участии и под руководством главного конструктора, то есть самого Расплетина. Шли интенсивные обсуждения технических характеристик по новому заказу. Несмотря на свою занятость, Расплетин уделил мне поначалу достаточно большое внимание: рассказал о задаче, которую мне предстояло решать, затем распорядился выдать необходимые материалы, позвонил в БНТ и договорился об ознакомлении меня с новинками литературы. Дело в том, что в то время библиотека и читальный зал были под эгидой БНТ, и не всем выдавали наиболее ценные, то есть купленные за валюту, иностранные журналы и книги. Затем он сказал: «Приходите в любое время, не стесняйтесь». С этого момента я переходил в режим самостоятельного «плавания», и, зная, что работа с дипломниками создает дополнительную нагрузку на руководителя, старался, по крайней мере на начальной стадии, без особой нужды не беспокоить Расплетина. Окунулся в литературу, стал разбираться. Речь шла о динамических характеристиках блокинг-генераторов в режиме сверхкоротких импульсов.

Однажды я пришел к Расплетину со своими наработками. «Послушайте, – сказал он, – я об этом уже думал, но применительно к генератору тока.» В связи с этим он указал на свою статью в журнале «Известия электропромышленности слабого тока» за 1941 год и диссертацию. Журнала у нас не было, и я поехал в городскую библиотеку, после этого мы стали чаще встречаться. Порой спорили. Один из сотрудников, не помню кто, как-то сказал мне, когда я выходил из кабинета: «Слушай, ты заводишь нашего «рыжего» (прозвище Расплетина среди наиболее приближенных), а мы из-за этого не можем решить важные вопросы». Что я мог сказать в ответ? Во время тогдашних моих посещений Расплетина обращали внимание две характерных его черты: умение смотреть в корень проблемы и способность решать сложные вопросы, опираясь на знания фундаментальных законов. Он часто повторял: «Это невозможно, так как противоречит закону сохранения энергии (или законам Кирхгофа и т. п.)». Помню, как-то пришел к нему его друг и соратник И. Ф. Песьяцкий со своим отчетом: «Почитай». На следующий день встретились. «Ваня, – сказал Расплетин, – тут ты пишешь то-то, но это нарушение элементарного закона Кирхгофа, здесь обязательно потечет ток туда-то». Песьяцкий немного подумал и согласился. В то время Расплетин читал лекции студентам МВТУ. Рассказывая об этом, он мне говорил: «Надо читать просто, то есть понятно, и давать главное. Все остальное приложится».