Читать интересную книгу На передних рубежах радиолокации - Виктор Млечин

Пётр Степанович Плешаков

В конце 1952 года (если не ошибаюсь) меня вызвал Геннадий Яковлевич Гуськов, в то время начальник лаборатории, и сказал: «Виктор, тебе предстоит провести собеседование с военными, изложишь им особенности работы нашей станции, в частности, их интересует антенная система и, вообще, СВЧ тракт. Предварительно обсудишь детали с офицерами 5-го управления. Пропуск они тебе обеспечат».

Я не был военным и решил усомниться в такой постановке дела: «Слушай, это лучше всего сделать тебе самому, ведь ты главный конструктор». Не входя в обсуждение, Гуськов ответил лаконично: «Ты прекрасно справишься»,

5-е управление тогда располагалось в правом крыле первого корпуса, но по нашим пропускам туда не пускали. Через несколько дней мне позвонили, встреча состоялась. Во время беседы я обратил внимание на проходившего мимо меня офицера. Это был плотный, приземистый человек с густой шевелюрой. Военная форма на нем несколько отличалась, в сторону большей простоты, от строгой, приглаженной формы других офицеров и, если можно так выразиться, готовности к быстрой смене обстановки. Сапоги «гармошкой», со спущенными голенищами. Мы переглянулись, офицер улыбнулся, возможно, он видел меня в Институте.

Второй раз я увидел этого офицера примерно через полгода на заседании НТС. Когда я вошел в комнату, где проходило заседание НТС, увидел его сидящим в стороне за небольшим столом. До начала заседания разговаривали приглашенные, а он, не обращая ни на кого внимания, облокотившись на руку, думал о чем-то своем. Заседание вел, насколько я помню, Г. В. Кожевников, тогда начальник отдела, а впоследствии главный инженер главка. Он сказал примерно следующее: «некоторое время назад в Северную Корею, где ведутся боевые действия, была направлена наша группа для обследования сложившейся там радиолокационной обстановки. Сейчас группа вернулась и готова доложить о результатах своей поездки. Давайте послушаем руководителя группы товарища Плешакова».

Плешаков говорил недолго, деловым тоном и, как бы отстраненно, опуская детали поездки и подробности своего личного участия. Рассказывая о проведенной работе, он подчеркнул, что наши летчики несут потери из-за применяемых американцами новых радиолокационных прицелов и что необходимо срочно разрабатывать аппаратуру предупреждения от облучения.

Весной 1953 года я поменял местожительство и поселился в большой коммунальной квартире в районе Арбата. Как-то утром, идя на работу по Гоголевскому бульвару, я почувствовал, что кто-то меня догоняет. Обернувшись, я увидел Петра Степановича Плешакова, который, улыбаясь, спросил: «Что-то раньше я вас не видел здесь?» Я ответил, что недавно переехал, и мы направились к станции метро. Разговорились: он сообщил, что перешел работать в Институт, осваивает новое направление и, как бы в подтверждение, показал мне книгу на английском языке, которую держал в руках. Перелистав ее, я убедился, что она совсем недавно издана, уже после появления в Советском Союзе книг известной массачусетской серии. Так мы познакомились и на какое-то время стали соседями по микрорайону.

После перехода в Институт Плешаков стал сравнительно быстро расти по службе. У меня было много знакомых в коллективе, куда он пришел, и я стал все чаще слышать одобрительные отзывы о нем. «Ну, что ты, – говорили они мне, – Петр может и то, и это». И они подробно рассказывали, в чем заключается «и то, и это». Постепенно я составил себе представление о причинах успехов Плешакова. Это прежде всего высокая работоспособность…

Тогда еще молодой, не многим более 30 лет, здоровый, он мог работать и работал с раннего утра и до позднего вечера. Другим качеством тогдашнего Плешакова было то, что он никогда не чурался черновой работы. Выходец из простой семьи, с ранних лет приученный к труду, он привык работать над поставленной задачей сообща, ему была чужда психология превосходства начальника над подчиненными…

Однако, может быть, самым главным свойством Петра Степановича, проявившимся в те годы и впоследствии развитым, был его дар предвидения и умение обозначать цели. Его успехи были замечены, и, насколько помню, он даже «перепрыгнул» через одно воинское звание. Вместе с тем он был достаточно простым и доступным человеком. Как-то встретил его и говорю: «Вас называют реформатором. Заказчик ставит в пример вашу систему оформления отчетных документов. В чем суть?» Посмотрев на него, я увидел одно: смущение. «Ну, что вы, никакой я не реформатор, все это выдумки», – и, вкратце, изложил суть дела.

В 1958 году Институт был переведен в систему ГКРЭ, а Плешаков назначен его директором. По-видимому, у него уже был подготовлен план действий, согласованный с руководством. Он стал довольно активно проводить его в жизнь. Изменения касались всех сторон деятельности Института. Прежде всего он занялся перепрофилированием ряда направлений работы; часть коллективов переходила в другие организации и, наоборот, новые люди с новыми идеями появлялись в Институте. Эту часть работы Плешаков осуществлял последовательно, но без нажима, я бы сказал – либерально.

Он вообще старался, насколько я знаю, не травмировать людей, к специалистам относился внимательно.

Вместе с тем требования к дисциплине сотрудников он ужесточил, усилил структуру охраны. К этому же времени относится его деятельность по расширению рабочих помещений Института. Его попытки использовать территорию находившегося рядом медицинского учреждения не увенчались успехом: районные власти были против. Взамен ему предложили здание Академии внешней торговли. Однако для этого требовалось не только получить согласие Министерства внешней торговли, но и компенсировать потерю утраченного метража. Дело усугублялось тем, что в здании, к тому же, жили семьи сотрудников Академии, которым надо было предоставить жилье по полной норме. Мне в то время приходилось бывать в кабинете Плешакова и быть свидетелем его телефонных переговоров с аппаратом Минвнешторга. Министром тогда был член ЦК КПСС Н. Патоличев. Дозвониться до него было нелегко, имя Плешакова – малоизвестно, тем не менее он смело «шел в бой» и, в конце концов, добился своего: здание Академии передали Институту.

В этот же период мне пришлось познакомиться и с методами работы Плешакова по новым техническим проектам. Оказавшись на посту руководителя, Петр Степанович Плешаков сразу же стал загружать коллективы работами по новой тематике. Среди прочих к новым работам приступили отделы Рапопорта, Горшунова и наш отдел, которым руководил Гуськов. Работа, порученная нам, называлась «Остров». Я запомнил эту работу еще и потому, что мне пришлось вместе с представителями заказывающего управления объехать в жгучие морозы 1958–1959 гг. ряд районов Урала и Сибири в поисках исполнителей отдельных систем.

Гуськов в это время находился в непрерывных командировках, главным образом в Тюра-Таме, и я вынужден был с нашими наработками обращаться к Плешакову. Он очень придирчиво, внимательно рассматривал предложения первого, начального этапа работы, следуя, по-видимому, поговорке «Что посеешь, то и пожнешь».

Однажды я оказался невольным свидетелем жестокой оценки Плешакова на совещании с представителями отдела Рапопорта. Несмотря на то, что в недавнем прошлом Петр Степанович сам работал в этом коллективе, он неодобрительно воспринял предложения выступавших. Обсуждение Плешаков заключил примерно так: «идите и переделывайте». Работа «Остров» шла еще некоторое время, но в 1960 году было принято решение о переводе отдела Гуськова в другую организацию, после чего работа была закрыта.

Надо сказать, что идеи, выдвинутые в то время и поддержанные заказчиком, несмотря на определенные трудности, оказались весьма плодотворными. С позиций сегодняшнего дня, я бы сказал, что они носили стратегический характер, и в этом большая заслуга Плешакова, который был не только одним из главных инициаторов проведения работ, но приложил немало усилий для успешной реализации выдвинутых технических решений.

Должен отметить, что в личном плане я обязан Петру Степановичу, который поддержал мою диссертационную работу и способствовал ее завершению. Затем, в 1963 году Плешаков вместе с Н. П. Емохоновым помогли решению моего жилищного вопроса, за что я им был весьма благодарен.

Вместе с тем я не хочу создавать впечатление, что Плешаков был этаким «ангелом во плоти». Вовсе нет. Он мог применять и порой применял жесткие решения. Он не терпел разгильдяйства, используя в случае необходимости непопулярные административные меры, наказывая за нарушение финансовой дисциплины, а, при попытках злоупотреблений, мог и уволить.

Приведу эпизод, свидетелем которого я был. В 1962–1963 гг. мы проводили работу «Партитура», научным руководителем которой был Б. Д. Сергиевский. Плешаков всячески поддерживал эту работу, а на этапе летных испытаний несколько раз приезжал на базу «Ермолино», где мы тогда обосновались. Командиром или руководителем был некто Голиков, в прошлом военный летчик, активный участник Отечественной войны. Голиков помогал нам в работе, у меня с ним были хорошие отношения. Базу «Ермолино» длительное время курировал центр, возглавляемый B. C. Гризодубовой, но в период наших испытаний база административно подчинялась нашему Институту. По-видимому, до Плешакова доходили сведения о неблагополучии на базе. Он приехал на базу «Ермолино» вместе с секретарем парткома (тогда И. Леонард) и сразу же стал обследовать состояние дел. К вечеру Плешаков подверг Голикова резкой критике. На следующий день Голиков, увидев меня, сказал: «Разнес нас Плешаков», – «Какие претензии?» – спросил я. – «Недогрузка летного состава, недостатки в финансовой сфере». В этот день Плешаков решения не принял и уехал в Протву. Приехав через несколько дней, он подписал приказ об освобождении Голикова от должности. Голиков говорил: «Я опытный летчик, я возил Сталина». На это Плешаков, якобы, ответил: «Вы, может быть, хороший летчик, но плохой руководитель». История имела продолжение. В один из дней к воротам Института подъехал автомобиль. Когда ворота открылись, женщина, управлявшая машиной, не обращая внимания на охранника, подъехала к Директорскому подъезду. В ответ на претензии подбежавшего охранника она сказала: «Я Гризодубова. Пропуск мне не нужен. В СССР нет организаций, куда меня бы не пускали». И пошла в кабинет Плешакова. Разговор, по-видимому, был нелегким. Говорили, что Гризодубова потом даже жаловалась Л. И. Брежневу.