подождите минуту, – строго сказала Царевна и направилась к зеркалу. Хорошо, что она ещё не раздевалась – не придётся звать служанку, той знать вовсе незачем… Царевна оправила волосы, надела капор и тщательно завязала ленты под подбородком. Отражение взглянуло на неё голубыми глазами, блестящими от радостного волнения. Она никогда ещё не выходила из дома ночью…
– Я бы посоветовал вам захватить шаль, – заметил Чародей. – Там, наверху, может быть свежо.
Накинув на плечи тёплый риенштадский платок, Царевна вернулась к окну. Чародей галантно подал ей руку; приняв её, она села на подоконник, деловито оправила пышный подол и свесила ноги с другой стороны. Увидев, что она колеблется, Чародей мягко сказал:
– Ничего не бойтесь. Я вас держу.
Падать до земли было далеко, но взгляд этих светлых глаз был таким спокойным, что Царевна поверила.
Глубоко вдохнув, она ступила на пустоту – и осталась на ней стоять. Было немного страшно, но Чародей бережно и крепко держал её за руку, и почему-то Царевне показалось, что, пока он не отпустит её руки, всё будет хорошо.
Они стояли там, между небом и землёй, над садом, над спящим дворцом, под распростёртыми крыльями Огнептицы, и Чародей спросил:
– Вы готовы?
Замирая внутри, Царевна ответила:
– Да.
И звёзды сдвинулись со своих мест.
Глава вторая: Пустая клетка
Проснувшись, Лексий не сразу понял, что́ его разбудило.
Он подумал было на Базилевса, который орал где-то поблизости, как потерпевший (весну толстяк почуял, что ли?), но вдруг чётко осознал, что открыл глаза ровно за миг до того, как ночь прорезал первый кошачий вопль. И что нечто, вырвавшее его из мути сна, на самом деле было гораздо тревожнее. Словно запах дыма – или нет, запах газа, который ты забыл выключить с вечера, и теперь в любой момент может рвануть…
О том, чтобы повернуться на другой бок и заснуть обратно, не могло быть и речи. Необъяснимая паника выгнала его из постели, а потом и из комнаты. Наспех одеваясь и хлопая за собой дверью, Лексий сам толком не понимал, чего он намерен искать. Помощи? Но какой, если ничего не случилось? Объяснений? Кого-то, кто поднимет его на смех и будет прав? Да, кажется, ему сейчас было нужно именно это – чьё-нибудь отрезвляющее общество. Люди, которые посмотрят на него с недоумением и скажут: «тебе что, кошмар приснился?», и он поймёт, что просто сам что-то себе выдумал…
Друзей он нашёл, вот только легче не стало. Он застал их в гостиной, куда их, кажется, в любой непонятной ситуации влёк инстинкт; встрёпанные, не до конца проснувшиеся и решительно не понимающие, что горит и куда бежать, они, не сговариваясь, собрались здесь, и при взгляде на их лица Лексий вдруг очень отчётливо понял: ему не почудилось.
Тарни, бледный и встревоженный, высказал вслух то, что вертелось у каждого на языке:
– Ребята, вы ничего не слышали?
Ларс успокаивающе положил руку ему на плечо, но он и сам, если честно, выглядел немногим лучше. Да и Лексий, наверное, тоже, потому что Элиас вдруг очень внимательно посмотрел на него и, нахмурившись, посоветовал:
– Ты если падать собрался, лучше сразу сядь.
Лексий ответил бы ему что-нибудь любезное, но у него вдруг правда закружилась голова. Со всем миром в эту самую секунду творилось что-то неладное, настолько неладное, что от этого становилось физически дурно, сердце спешило и не получалось нормально дышать. Ох, прекрати, не хватало только обмороков на ровном месте!..
Он попытался взять себя в руки и рассуждать логически. За кого и за что он может так бояться? Его друзья стояли перед ним, вполне живые и здоровые; мысли скакнули к Ладе, к Раду – но ему хватило мгновения, чтобы понять: беда, которую он смутно, но так сильно чувствует, имеет мало общего с его личными привязанностями и частной судьбой.
Она гораздо больше.
Лексий зажмурился и потёр лоб ладонью.
– Что-то случилось, – беспомощно проговорил он. – Что-то… очень неправильное…
Невесть откуда взявшийся Базилевс, переставший вопить, вдруг испытал острую потребность в общении и теперь жался к людям, беспокойно путаясь под ногами. Боги, этот бесстрашный боевой котяра никогда так себя не вёл, его не под силу было напугать ни лаю собак, ни грозе, ни взрывам фейерверков на Айдун… Когда Тарни взял его на руки – и как только поднял? эта туша же весит центнер, – зверь заискивающе заурчал, тычась мордой ему под подбородок. Нет уж, чёрт побери, весь мир – ещё ладно, но внезапно сошедший с ума кот – это уже серьёзнее некуда…
– Так, – рассудительно заявил Ларс, – вот что: не мы одни в этом городе умеем слушать. Пока господин Стэйнфор нас не поднял, не вижу смысла бегать кругами, тем более что мы с вами даже не под присягой. Если в самом деле есть из-за чего бить тревогу, нам сообщат. Идите досыпать. Лексий, в самом деле, особенно ты…
Ага, конечно, так он и поступил. Дважды.
Лексий не знал, спали ли другие этой ночью, но он лично не нашёл в себе сил. Когда все снова разошлись восвояси, он, совершенно разобранный, попытался куда-то себя пристроить и в итоге оказался в библиотеке. Там хотя бы можно было подбросить дров в ещё не погасший камин (должно быть, кто-то из младших учеников засиделся допоздна, в этот зимний набор в школе стало ещё более людно), а общество книг успокаивало – будто молчаливая поддержка кого-то надёжного, стоящего у тебя за плечом, когда тебе нужно говорить перед публикой, которой ты боишься…
Он просидел в библиотеке до утра – и потому был первым, кто услышал новости, принесённые господином Стэйнфором на рассвете: её высочество Амалия пропала.
Как?! – Да вот так. Ушла вечером к себе в комнату, а какое-то время спустя служанка, удивлённая, что госпожа не зовёт помочь ей раздеться, нашла там только открытое окно и полное, прямо-таки вопиющее отсутствие всяческих царевен. Прислуга клялась и божилась, что через дверь дочка Клавдия свои покои не покидала. Дворцовая стража не заметила ничего необычного, охрана, выставленная на ночь в саду во внутреннем дворе – тоже. Само собой, на дворце лежала волшебная защита, Клавдий точно не был ни дураком, ни человеком, привыкшим полагаться на авось, но, очевидно, кто-то как-то её обошёл. Если кто-то вообще проникал извне, потому что чужого бы уж всяко заметили…
Как бы то ни было, девушка как в воду канула. Ни следа.
Домашние знали царевнин чудной и взбалмошный нрав; поначалу её исчезновение сочли игрой