зная, что взрослый самец гонится за ним, что любое промедление грозит взбучкой и кто знает чем еще. Он пытался свернуть в одно из своих убежищ, но грозный вопль снова и снова предупреждал, что победитель этого не хочет. Выхода не оставалось. Бурый выскочил на улицу и понесся к тени-бродяге у остановки. Но и этот союзник его подвел: за те недели, пока Бурый его не видел, тень успела расточиться, забрав с собой и вонь, и бормотание, и последний шанс отпугнуть старшего кота. Люди шарахались при виде двух мохнатых комет, пролетавших под их ногами. Даже автомобили, должно быть, приостановились ради такого зрелища, ведь каким-то чудом Бурый успел проскочить на другую сторону улицы. Там он с размаху взлетел на карниз витрины, распушился, как щетка, и только тогда заметил, что преследователь остался на той стороне. Там, куда Бурому пути уже не было.
Раньше он не считал себя бродячим котом. У него была семья, были его тени, он знал всё и всех на территории, которую имел основание считать в каком-то смысле своей. Родные дворы были его домом. Теперь же ему оставалось только скитаться, наугад выискивая пропитание и стараясь не злить обитателей незнакомых мест, которые давно поделили этот город и не собирались уступать новичку. Становилось все холоднее и сложнее отыскать укромный уголок для сна. На дневках Бурый сжимался плотным клубочком, чтобы ничего не выставлять на растерзание пронизывающему ветру, но все равно оставался без сил намного быстрее обычного. Все вокруг отмирало: и зелень, и зависящая от нее жизнь. Быть может, безвозвратно. Бурый не мог отделаться от тягостного чувства, будто весь мир затягивает огромная жадная тень, которая выросла до небес и теперь силится поглотить все живое.
Но он продолжал расти и крепнуть, и удача не покидала его, то и дело подбрасывая подачки. Свободный от подчинения какой-либо иерархии, Бурый шел, куда хотел и когда хотел, пока морозы не поставили его перед необходимостью выбора. В одиночку, без надежного убежища, ему оставалось только сдаться и погибнуть. В холода кошки бывали не против лишнего теплого тела в укрытии, но ревностно охраняли ту пищу, которую удавалось добыть. Впереди Бурого ничего не ждало. И он пошел назад.
Он не ворвался в родные края открыто и дерзко, как хозяин. Просто явился одной ясной ночью и отыскал давно присмотренную лежку на теплотрассе. Занять ее никто не успел, и поначалу Бурый остался доволен затишьем перед новым столкновением со старшими. Но сутки спустя сородичи ему так и не встретились. Он видел замерзшие трупики воробьев и крыс, но никто даже не пытался ими поживиться. Все следы, какие он мог обнаружить, заметал снег. Один раз он заметил кого-то вдалеке, но тот моментально скрылся из виду. Бурый не стал торопиться. Он осматривал старые места постепенно, одно за другим, ожидая любого подвоха, который мог себе представить. Засада. Эпидемия. Отрава. И на всякий случай он отправился к дому, где жила благодетельница их семьи, а меловая черта отделяла от внешнего мира злобную тень, обитавшую в его родном подвале. Он был бы рад повидать даже тех котов, которые пытались отгонять его от еды. Но он не ожидал того, как именно прошлое его нагонит.
Труп лежал посреди газона, припорошенный снегом. Он окоченел в той же позе, в какой умер – распластанный, как под когтями крупного хищника, с широко раскрытой пастью. Сквозь снег ясно проглядывали широкие черные как ночь полосы. Крупные лапы бессильно вытянулись. На изрезанной старыми и свежими шрамами морде не хватало глаз, хотя кто их вырвал и зачем – уже было не понять. Патриарх окрестных дворов нашел свой конец, возможно даже не осознав, что его убило. Несмотря на то что останки промерзли насквозь, от этого места несло падалью, и Бурый бы убежал без оглядки, если бы не заметил недавний след и не почуял среди вони другой, хорошо известный ему запах.
След вел к тому самому углу, у которого его когда-то поджидал кот со шрамами. На долю секунды Бурому показалось, что они опять встретятся, что именно здесь должна была поселиться тень патриарха. Но впереди было пусто. Он сделал последние несколько шагов, заглянул за угол и увидел чудовище. Словно длинная бесформенная кишка просачивалась из треснутого подвального окошка. Она тянулась к брюху огромной тени, чернее самой непроницаемой тьмы, которая покачивалась над очередной жертвой, вжимая ее в снег. Даже на фоне этой тьмы Бурый разглядел – а может, учуял – останки полосатого кота-подростка с неестественно вывернутой шеей. Он зашипел, потом неожиданно для себя зарычал. Из глубины его существа теплой волной поднималась ярость. Тень безмолвно повернула к нему голову. И Бурый запрыгнул за ее границу.
Запах тухлятины захлестнул его обоняние, зато теперь он смог увидеть врага.
Когда-то это было безликое серое пугало. Его нелепые людские пропорции сохранились и теперь, как и тряпки, намотанные на руки. Но тогда, в подвале, котенок и представить не мог, что эта тварь научится ползать, по-паучьи переставляя конечности с кривыми когтями, как у вороны. И тогда посреди пузыря-лица не было незакрывающейся круглой пасти, которая с хрипом всасывала в себя воздух. Это был противник намного сильнее и страшнее кота. И когда тварь бросилась к нему, Бурый понял, насколько она быстрая. Он едва успел увернуться и заметался из стороны в сторону, тщетно пытаясь оторваться. Но куда бы он ни прыгнул, граница тени не приближалась, и с каждой секундой мертвенный холод сгущался вокруг Бурого, отнимая силы. Ему оставалось только дать отпор.
Рука твари обрушилась ему на спину, впиваясь в плечи и чуть не ломая позвоночник. Бурый отчаянно извернулся, чувствуя, как рвется кожа на спине, и вцепился зубами и когтями в серые пальцы. Его рот как будто забился пылью, а чудовище все с тем же глухим сипением вскинулось и отбросило кота. Он едва успел развернуться, чтобы упасть на лапы, зато теперь противник подходил к нему осторожнее. Эта тварь боялась боли – ну а Бурый сейчас ничего уже не боялся. Чудовище начало замахиваться.
Он прыгнул.
Голова твари была гладкой и скользкой, как комок внутренностей, но и такой же уязвимой. Его когти рванули холодную плоть, и она подалась, но сам он съехал прямо в зияющую пасть, и когда оттолкнулся задней лапой, ее насквозь прошили тонкие частые зубы. Бурый завопил – звук собственного голоса придал ему храбрости, и он яростно заскреб передними лапами, вскарабкиваясь выше. Пасть сомкнулась за ним, и кончик хвоста дернуло болью.