Читать интересную книгу Ришелье - Франсуа Блюш

Никто никогда серьезно не упрекал министра-кардинала в бесчестном присвоении денег. Его доходы в 1642 году насчитывали не меньше 22 000 000 турских ливров[153]:

Земли……………………………………………… 5 000 000

Наличность……………………………………….. 4 000 000

Налоги с земель в Париже и окрестностях…..4 000 000

Службы……………………………………………..2 600 000

Долговые обязательства…………………………2 150 000

Дарованная государственная собственность..1 400 000

Ренты………………………………………………..1 100 000

Вклад в монастыри и дары………………………1 510 000

Разное…………………………………………………824 000[154]

Из этих двадцати двух миллионов следует вычесть более шести миллионов, переданных короне (возможно, 6 455 000 ливров).

Эта сумма также делится: 1 400 000 ливров, уступленных домену; 2 000 000, как минимум, — стоимость Пале-Кардиналь, подаренного Людовику XIII; около 1 700 000 — содержание дворца; 1 400 000 ливров ушло на разрушение особняка Силлери, чтобы закончить площадь Пале-Рояль; 750 000 ливров бриллиантов — среди которых знаменитый «Ришелье» стоимостью 300 000 — завещанных королю; 1 500 000 ливров наличности. Все вместе составляет 7 490 000 ливров, из которых 1 035 000 ливров составляют долги кардинала короне.

Капитал в данном случае является очень важным. Доходы от него и доходы Его Высокопреосвященства росли. Накануне его смерти они составляли 930 000 ливров. В качестве министра Ришелье получал 40 000 ливров. Его губернаторства приносили ему около 90 000 ливров. Доход от адмиральства, хотя и снизившийся, принес в 1642 году 89 000 ливров. Но самый большой доход (больше, чем земли и ренты) приносили бенефиции, составлявшие самую большую часть доходов кардинала: 318 360 ливров, как сообщает Бержен.

Этот автор настаивает на «контрибуции Церкви». Он не ошибается, но во Франции, относящейся к конкордату, бенефиции принадлежали вовсе не Риму, они находились в ведомстве короля. Жозеф Бержен, скрупулезно восстановивший «охоту за бенефициями», которую вел и в которой добился успехов Ришелье, был по-настоящему шокирован поведением своего героя. Эта охота предшествовала добыванию кардинальской шляпы. Ришелье коллекционирует комменды по всему королевству, изображая реформатора религиозных орденов, но никогда не пренебрегая материальным аспектом дела. Теоретически он трудится во славу Господа: «Я желаю увеличить свои бенефиции настолько, насколько это возможно, путями, выгодными Церкви, дабы те, кто придет после меня, имели повод за меня помолиться!» На практике он повышает свои ренты, деля на участки церковь, деля на участки Францию, приумножая свои источники наблюдения и осведомления.

Когда он оставляет Люсон в 1623 году, он передает его своему преемнику «на драконовских условиях». Затем он выискивает пребенды, завладевает ими, пользуется, передает другим, когда считает это выгодным. В 1642 году, после более чем двадцатилетних изнурительных переговоров, строгого управления, выгодных уступок (не говоря о дарах короля), министр-кардинал обладает коммендами с пятнадцати аббатств и четырех приорств. Авторы, сегодня представляющие Ришелье честным богословом, — не забыли ли они о его многочисленных пребендах?

Протестанты полагают, возможно оправданно, что покупка церковных бенефиций является симонией. «Симонией занимается тот, — писал Фюретьер, — кто покупает бенефиции или что-то священное за деньги». Страстный бенефициарист, Ришелье также не избег этого обвинения. Когда «Всемирный словарь» (1690) заявляет: «Две бенефиции под одной крышей несовместимы, множество бенефиций опасно», он гораздо ближе к заветам Тридентского собора, чем Ришелье, автор признанного катехизиса и кардинал Святой церкви.

Но стоит вспомнить, что большинство бенефиций этой странной коллекции были дарами короля. Таковы «пять больших аббатств», подаренных в комменду и упавших в его мошну в одном только 1629 году, потому что Людовик XIII пожелал «вознаградить с беспрецедентной пышностью» счастливца, ответственного за взятие Ла-Рошели.

Нельзя закончить эту главу, не упомянув Мазарини, «дофина» и преемника Ришелье. Этот последний также не замедлит показать себя «ненасытным и корыстным» в области сбора бенефиций, которые начнет набирать после Фронды. И тот же Мазарини составит состояние, почти вдвое большее состояния Ришелье: 38 000 000 против 22 000 000. Тем не менее, так ли дорого заплачено за Эльзас и Артуа, коллеж Четырех наций, Руссильон и Сердань? Оставляем это на суд читателя.

ПОПЫТКА ПОРТРЕТА

Подобное величие его замыслов, такая искусность в их выполнении должны заглушить обычную злопамятность и воздать его памяти похвалы, которых она, безусловно, заслуживает.

Ларошфуко

Все его пороки были пороками, с легкостью заслоненными его великой судьбой, поскольку они являлись пороками, которые могут лишь служить орудием великих добродетелей.

Кардинал де Рец

С расстояния в 360 лет, после стольких поисков, трудов, уточнений, хвалы и критики, можем ли мы наконец понять и описать Ришелье? Судить о человеке за рамками произведения? Хотелось бы попытаться; но понадобится большая смелость, чтобы решить, подобно кардиналу де Рецу, что он «возможно, самый умный человек своего времени» (Клебер Гаэданс). Написанный де Рецем портрет министра-кардинала не имеет ни единой морщины. Это «шедевр глубокой и жестокой психологии». Можно было бы даже добавить: жестокой, но достоверной, а также: жестокой и, однако, восхищенной.

Уже в своих «Мемуарах» будущий автор «Максим», Франсуа де Ларошфуко, хотя и будучи ярым врагом Ришелье, мечется между его осуждением и восхвалением, вспоминая, с одной стороны, «обилие крови», ослабление знати, фискальные налоги, обрушившиеся на народ, а с другой стороны, «взятие Ла-Рошели, укрощение партии гугенотов, ослабление Австрийского дома». В конце концов он предпочел хвалы ругательствам, подтверждая будущую максиму Вовенарга: «Где есть величие, там мы чувствуем его вопреки самим себе».

Рисуя портрет кардинала, де Рец имеет намерение вспомнить в первую очередь происхождение этого великого персонажа: он «имел благородное происхождение». Не таков случай Мазарини или Кольбера. Знатное происхождение Ришелье сокращает дистанцию, отделяющую его от короля, первого дворянина королевства. Сын обладателя голубой ленты[155], он никогда не считался выскочкой. В социальном плане он принадлежал к той знати, которую собирался взнуздать. Будучи дворянином, он знал, что значили в его время честь, влечение к битве, верность, война, дуэль. Связанный через мать с парижской буржуазией, он знал, что такое адвокаты и судьи. В его лице соединились три или четыре активных сословия. Он держал в руках двор и столицу. Он не собирался унижать знать. Он только хотел видеть ее деятельной, верной, дисциплинированной, готовой служить государству.

Вслед за этим де Рец воздает должное живому и рано созревшему уму будущего кардинала: «Искры его заслуг вспыхнули еще в юности», — и рассказывает о его учебе в Сорбонне, впрочем, очень кратко. Он забывает упомянуть о его епископстве в Люсоне, знаменитой речи на собрании Генеральных штатов, эфемерном управленческом опыте во времена Кончини, преданности — с выгодой для себя — королеве-матери. Де Рец полагает, что знает особенности его ума: «В уме он имел силу и живость». Это, очевидно, очень одаренный человек, который все быстро схватывает — слишком быстро, по мнению Людовика XIII, — а затем «принимает окончательное решение».

Ум раздражает дураков. Следует превратить его в инструмент завоевания и прельщения, а не высокомерия и провокации, о чем Его Высокопреосвященство забывает время от времени. Ум государственного человека в первую очередь совпадает со способностью к обобщению (чего не хватало Людовику XV, имевшему ум аналитический, но бюрократический). Но гений Ришелье более полон и тонок: ему приходится без конца, например при руководстве морским и торговым флотом, переходить от анализа к синтезу, а затем от синтеза к анализу. Он занимается этой умственной гимнастикой практически без перерыва и очень часто; это талант, который будет упрочен Кольбером. «Великие люди таковы до мельчайших вещей» (Вовенарг). Ришелье постоянно повторяет известную латинскую пословицу: De minimis non curat praetor[156].

Этот ум вертикального действия отточен опытом, поскольку «великие должности, — уверяет нас Вовенарг, — быстро обучают великие умы». Это подразумевает отсутствие предубеждений; это подразумевает постоянный прагматизм. Никто не был более одаренным и более опытным в этой области, чем министр-кардинал.

Однако ум — это еще не все, к тому же Ришелье в своем «Политическом завещании» предостерегает короля против блистательных и излишне умных офицеров. Государственный человек отличается и благодаря поступкам. Кардинал де Рец говорит о Ришелье: «Он принимал окончательное решение… У него не было ни ума, ни сердца, когда опасность миновала; он не имел ни того, ни другого до нее; можно сказать, он предвидел опасности заранее благодаря своей прозорливости, чтобы преодолеть их благодаря своей твердости». Ришелье ведет себя осторожно, то есть следит за собой и контролирует себя, обуздывая свои реакции торопливого человека, французского дворянина, человека активного. Эта осторожность становится повседневной в его отношениях — также повседневных — с королем. Поскольку все кардинальские планы (подчинение знати, непокорных, усмирение протестантских районов, снижение числа дуэлей, усиление суверенитета, победа над Габсбургами) могут не получиться, быть выполнены не полностью, оказаться неэффективными, без счастливого исхода. Всякий раз сперва приходится убеждать Его Величество в необходимости и срочности каждой инициативы. «Иногда гораздо труднее управлять одним человеком, чем большим народом». Тем более трудно управлять абсолютным монархом, единственное одобрение которого разрешает дела, вершимые от его собственного имени.