– Четырнадцать лет! Ты уже такой большой!
– Жених! – хмыкнула мать Вальбурги.
– Нет-нет, жениться еще рано, – отшутился Певерелл. – Я не готов стать дядюшкой.
– А отцом? – поинтересовался Рег, прямо посмотрев любовнику в глаза.
– Пожалуй, тем более нет, – отвел взгляд Най. – А вот тебе и в самом деле уже пора.
Зато неожиданно порадовал дядюшка Морфин. В протянутой им небольшой коробке к удивлению и восторгу ребенка оказался небольшой портрет. На нем художник изобразил невзрачную бедно одетую девушку.
– Вы совсем не похожи, но у тебя ее глаза, – сказал Морфин.
– Это?..
– Твоя мама. Меропа Мракс.
Девушка на портрете робко, но нежно улыбнулась им обоим.
– Спасибо, дядя. Най почти ничего не знает о моих родителях. А Вы…
– Говорить о них… тем более о НЕМ, я с тобой не собираюсь, – грубо прервал Морфин, собираясь уходить. – С днем рождения, – уже мягче добавил он.
***
Регулус вовсе не был идиотом, он прекрасно знал, что что-то происходит. Ни о какой женитьбе с Наем у них речь не шла, но слухи долетали и до него. Он не мог понять, почему вдруг так хорошо стали ладить между собой его брат и любовник. И Рег совсем не ожидал от Ная такой подлости, какую тот совершил на самом деле.
Зато он знал, что у его любимого снова возобновились кошмары. После Рождества он все чаще стал беспокоиться за психику Ная. Ночь за ночью Регулус просыпался от всхлипов, мольбы и отчаянного крика «Сириус!». Потом Найджелус стал запираться на ночь в своей комнате, не пуская Рега, а звукоизоляция в доме была слишком хороша. Зато к завтраку Певерелл спускался таким, будто спал на иголках или не спал вовсе. А затем вообще перестал спускаться к завтраку.
В феврале, однажды утром, Регулус проснулся с осознанием того, что секса с Наем у них не было уже около трех месяцев. Рег не страдал переизбытком гормонов и вполне мог поддерживать отношения и без постели. Он любил Певерелла не за отличный секс, но за привычки, характер, даже то, что не нравилось и раздражало, потому что без них это был бы уже не Най. Любил его всего, от макушки до кончиков пальцев. Конечно, Блек обожал прикасаться к любовнику, но это не значило, что он не может прожить без этого.
Но если любимый человек после многолетних интимных отношений вдруг отказывает тебе в близости так долго, то это уже неспроста. Регулус хотел знать, что происходит.
Сидеть напротив друг друга во время еды, читать, заполнять бумаги или просто обмениваться привычными шутками, приятными воспоминаниями, стало так тяжело. Хотелось схватить Ная за плечи и трясти, трясти, трясти… Хотелось сделать ему больно. Хотелось хоть раз воспользоваться разницей в весе и силой выбить из него признание. Если у Ная появился другой или другая, то Регулус хотел знать об этом! Если Най не любит его больше, то Регулус хотел знать об этом! Если у Ная проблемы, то Регулус хотел помочь ему!
Ему не хватало на это решимости. Он не мог сделать ему больно. Регулус лишь тянул время, притворяясь, что ничего не замечает. Ни синяков под глазами, ни отсутствия аппетита, ни все увеличивающуюся худобу.
Однажды он зашел в кабинет, когда Найджелус рисовал узоры ножом по голой руке и внимательно смотрел за тем, как стекает на лакированную крышку стола кровь, образуя нелепой формы красное пятно.
Два дня спустя домовики разбудили его среди ночи, прося придти в спальню хозяина. Лорд Певерелл случайно выпил несколько лишних таблеток снотворного. Регулус смотрел на пустой флакончик из-под таблеток и знал, что ни о каких случайностях речи и быть не может.
– Я хочу умереть, – сказал Найджелус. – Я хочу домой.
– Ты дома, – ответил Блек.
– Я люблю тебя, Сири, – сказал Най, оглаживая руками его лицо.
– И я люблю тебя, – ответил Рег.
– Я опять тебя подвел, но ты ведь не исчезнешь снова, да?
– Нет, я тебя не оставлю.
– Она, правда, очень, очень хорошая, ты увидишь.
– Хорошо.
Пока Том спокойно заканчивал третий курс, удовлетворенный словами Ная о том, что Регулус как соперник ему уже не страшен, Блек снова боролся с сумасшествием любовника.
За агонией спокойно наблюдала с портретов леди Певерелл.
Глава 21.
Примерно в середине апреля Тома неожиданно прямо с уроков вызвали в кабинет директора. Под недоуменными взглядами одноклассников мальчик поручил Вальбурге свои вещи и отправился за старшеклассником, которого за ним послали. По пути к кабинету он быстро припоминал, чем мог провиниться. Разумеется, профессорский любимчик не дрался и не участвовал в сомнительных авантюрах друзей. Разве что пару дней назад ему пришлось прогуляться ночью по школе, чтобы спасти обоих мисс Блек от неприятностей, инициатором приключения была Вальбурга, естественно. Но их тогда не поймали, это раз. За такие проказы не вызывают к директору – это два. Что могло случиться? В желудке мгновенно потяжелело без видимой причины.
– Директор Диппет, – вежливо поклонился мальчик, входя в кабинет. – Вы велели зайти.
Диппет кивнул и молча указал на сидящего в кресле напротив Морфина. Дядюшка был привычно мрачен и тих, однако сердце у мальчика на мгновение замерло, и он задержал дыхание. Зачем лорду Мраксу вообще приезжать? Сразу вспомнилось, что последнее письмо из дома он получил две с половиной недели назад. Это были всего несколько коротеньких предложений и мешочек с галеонами на мелкие расходы.
– Марволо, придется вернуться домой на некоторое время, – сообщил Морфин. – Боюсь, Найджелус в очень плохом состоянии. Он все время зовет тебя и…
– Най?! Что произошло? Почему мне не сказали раньше? – воскликнул Том. – Директор, нам можно воспользоваться камином?
Том мгновенно забыл обо всем на свете и ему стало так страшно, как никогда прежде. Даже когда он сидел в углу развалюхи в Хогсмиде год назад, а на него была направлена волшебная палочка маньяка, у него не тряслись от ужаса руки, не холодели пальцы. Ему показалось, что мир висит на ниточке, которая вот-вот порвется. Для него этот мир всегда вращался вокруг Найджелуса, если тот умрет, то Том просто последует в иной мир следом за ним.
– Что произошло? – спросил он у Морфина, когда они вышли из камина и стали подниматься по лестнице. Мальчика занимал только опекун, он даже не подумал переодеться, предупредить друзей или захватить какие-нибудь вещи из школы, сразу из кабинета директора переносясь сюда. Дом, любимый с детства, вдруг показался грязным, старым и неуютным. В особняке было неестественно тихо: никто не разговаривал, не шуршали домовые эльфы, не мурлыкали песни волшебные зеркала, молчали немногочисленные портреты. В лучах солнца, проникших на лестничный пролет сквозь окно, Том разглядел новые морщинки на лице дяди. Казалось, все и вся здесь уже погрузились в траур по хозяину. – Най простудился? Или был ранен в очередном своем путешествии?