Прижавшись губами к её лбу, Энгель подался бёдрами вперёд, и она невольно подхватила его импульс. Волна удовольствия заглушила неприятные ощущения. Они стали двигаться вместе, сперва вдумчиво, изучая друг друга, но затем — всё более пылко и быстро. Смущение уступило место восторгу. Гидра только одного стеснялась — своих собственных громких вздохов — да и то лишь до тех пор, пока Энгель не поймал диатриссу на том, что она закусывает свои пальцы, и не отстранил её руку, чтобы слушать её голос.
Его дыхание становилось сбивчивым, но он всё равно шептал ей на ухо:
— Луна моя, прелесть моя, — и оттого её бросало в жар, и всё в ней сжималось ответной нежностью. Она могла лишь неразборчиво мурлыкать. Разум наполнился счастьем, мышцы свело удовольствием, и она в конце концов поняла, что не в силах даже пошевелиться в руках диатрина. К тому моменту, как он сам дрогнул и замер, прижимая её к своей горячей груди, она была совершенно обессилена от наслаждения.
Ей хотелось лишь одного: чтобы он остался здесь, с ней, под покровом алькова и темноты. Поэтому она цеплялась за его плечи даже тогда, когда он приподнялся, чтобы просто перевести дух.
— Ты, наверное, не поместишься тут? — прошептала она обеспокоенно.
Энгель окинул глазами её перину. Отчего-то сейчас, увидев его отдельно от себя, Гидра пришла в ещё больший восторг от того, что это её муж.
— Думаю, что по диагонали влезу, — усмехнулся диатрин и приподнял её, чтобы самому обустроить их пару на скромном ложе. Диатрисса была безмерно благодарна тому, что он не пожаловался на неудобство и просто молча прижал её к себе, вновь коснувшись губами её лба.
«Какое-то наваждение», — думалось Гидре. — «Не могу поверить, что это всё по-настоящему».
— Спи, — шепнул Энгель ей в волосы. — Всё будет хорошо.
— Хорошо, — повторила она согласно, впервые не желая спорить.
— Моя Шаа, — добавил он и с умилённой улыбкой уткнулся лицом ей в макушку.
По телу пробежала дрожь, но Гидра была слишком обессилена и слишком счастлива.
«Ещё не хватало шарахаться от таких-то нежностей! Мелиной не посмеет отнимать у меня подобную радость».
Ей показалось, что Энгель усмехнулся в ответ её мыслям — либо разговаривал со своими.
«Нам обоим есть, за что переживать, но не сегодня», — наконец подвела черту Гидра и безмятежно закрыла глаза.
И это был самый спокойный сон в её жизни.
Она проснулась, словно в своей самой сокровенной мечте, столь тайной, что сама о ней не знала; диатрин гладил её по голове, а, когда её ресницы дрогнули, прижался губами к её лбу. Это было пробуждение не такое, к которому она привыкла. Не резкое, как удар шпорами по бокам, а словно первый шаг в медленный бальный танец.
Она открыла глаза и тут же раскраснелась. Улыбка диатрина и его согнутая в три погибели поза заставили её смутиться. Но она тут же оттаяла, когда он обнял её вместе с одеялом, в которое она была закутана.
— Доброе утро, диатрин, — с напускной торжественностью молвила Гидра.
— Это моё лучшее утро, моя луна, — промурлыкал Энгель и лизнул её в нос.
«Такая близость — это и большое удовольствие, и большое смущение».
— Выйдет ли лучший день из лучшего утра? — поинтересовалась она, памятуя, что Энгелю пора решать вопрос с коронацией и одновременно готовить контрнаступление.
«И это мы ещё не обсуждали, как там диатрис Монифа».
Ответом ей был долгий вздох. Энгель положил подбородок на подушку и посмотрел на неё так влюблённо, что Гидра покраснела до самых ушей.
— Я понял, что самые важные решения уже приняты, — молвил он. — Попытка отказаться от короны была моей слабостью, и ты стала бы жертвой этой слабости. Я приму трон хотя бы для того, чтобы разделить его с тобой. А ты, как и всякий драконий марлорд, тоже кандидат на трон; а значит, ты вступишь в титул вместе со мной, а не как консорт.
Гидра заулыбалась и убрала упавшие на его лоб белые пряди. Диатрин продолжил:
— Естественно, вторым сомнением стало место проведения коронации, — задумчиво продолжил Энгель. — В сущности, марлорд и диатр Дорга — это мой первый титул, и я не смог бы поменять это на основании решений Эвана, поскольку Дорг — это столица Рэйки. Я думал об этом и решил, что не для коронации мы отправимся в Рааль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Он помедлил, словно утверждая это как приказ для собственного разума. Ведь ему наверняка хотелось придать значимости любимому городу — но не такой ценой. После чего продолжил:
— Третье — это разделение марлордств. Лавиль отойдёт Вазанту Мадреяру за его неоценимую помощь в войне. В мои титулы войдут марлордства Мелиной, Тис и Дорг, а ты станешь марледи Аратинги. Таким образом, нашим детям наверняка хватит, делить будет нечего.
«Детям?» — Гидра взволновалась, но послушно кивнула.
— Четвёртое — само контрнаступление. Как ни крути, даже если я рассчитаю примерное время готовности наших войск, мы всё равно должны решить насчёт Мордепала. Поэтому, когда пройдёт, я думаю, ещё дней пять, тебе бы следовало навестить Мордепала. Если, конечно, ты считаешь, что это возможно…
— Конечно, я считаю, — Гидра лизнула его в нос в ответ и заурчала, наслаждаясь тем, что его объятия стали теснее. — Он сожрёт меня, если узнает, что мы отправились биться с Тавром без него.
— Вы горячие натуры, — усмехнулся Энгель. — Но вы оба любите проявлять эту натуру во вред себе. Нужно убедиться, что Мордепал готов к бою. Иначе Сакраал нам не простит.
— Интересно, кто из них муж, а кто жена?
— Я бы сказал, но, боюсь, теперь уже сам не уверен, что самый яростный обязательно муж, а самый хозяйственный непременно жена.
Гидра фыркнула. Однако она не могла перестать улыбаться.
— Хорошо, — молвила она. — Пятое — как ты думаешь, Иерофант Мсара правда имеет какую-то власть над саваймами? Может запретить им, отогнать их?
— Об этом я не думал. И не хочу, признаться. Но я собираюсь ему сообщить, что Тавр или кто-то из его приближённых может быть занят колдовством. И если он что-то об этом знает, нам следует обменяться этим знанием. Последнее, разумеется, будет в твоём присутствии.
Он провёл пальцем по её брови и задумался, глядя на россыпь веснушек на носу.
— Но пусть моя нелюбовь к этому вопросу не отгоняет тебя, моя милая. Говори всё, что тебя тревожит на сей счёт.
— Разумеется, — некоторые проблемы не терпели отлагательств. — Откуда ты взял «моя Шаа»?
— Из… От… Хм, — Энгель посмотрел в потолок алькова. — Мне кажется, из какой-то баллады. По-моему, очень красиво звучит.
«Хорошо», — подумала Гидра. — «Проверим, какие на эту тему есть баллады».
Но сама ответила ему улыбкой, потому что подозревать его в чём-либо было совершенной глупостью. Подозревать следовало самого Мелиноя и его неожиданные проявления.
— А что, этот, с, простите, позволения, тигр тоже так выражается?
— Нет-нет, — соврала Гидра и прижала его к себе, чтобы он не успел настроиться на серьёзный лад.
«Я не позволю лхаму держать меня в страхе и найду, как побороть его!»
Этим утром Гидра почти не узнала себя в зеркале. Короткие волосы смотрелись странно у девушки, привыкшей к моде Аратинги. А румяные щёки и блестящие глаза были лично для неё чем-то совершенно новым.
Но предстояло привыкать.
Этим днём и диатрин, и диатрисса были очень заняты. Энгель созвал к себе совет и нотариусов, а Гидра наконец подыскала себе молодого менестреля по прозвищу Амадин, который славно подражал голосам попугаев. Он ничего не слышал о «моей Шаа», но взялся узнать об этом среди других музыкантов и принести диатриссе любое упоминание этого ласкового прозвища.
После обеда они с Авророй, нарядившись обе в сари, навестили городские госпитали. Многие из обожжённых Мордепалом, коли остались живы, уже не занимали больничные койки. Но те, кто до сих пор боролись за жизнь, выглядели ужасно. Лаванда оставалась среди них, невзирая на то, что ей уже ничего не угрожало. Она верила, что её оплавленную половину лица ещё можно восстановить и вернуть ей былую красоту. На что врачам нечего было ей ответить.