в бедро, она не была в этом уверена.
Внутри нее бушевало что-то болезненное и безымянное. Что-то, чего она не понимала. Что-то такое, что она не готова была понять. После того, как она вернулась домой от Колтона в тот день – борясь со слезами в автобусе, мчась по обледеневшему тротуару, – она закрылась в ванной на втором этаже, и ее рвало до тех пор, пока внутри не осталось ничего, кроме воздуха.
Воздуха и этого вечного трепета. Призрачного мотылька.
Щебетание чего-то странного по ее костям.
– Делейн, – сказал он, пытаясь освободить ногу. – Пожалуйста, просто возьми платье.
Она поняла, чем оно было. Предложение мира, смехотворное перед лицом всего, что произошло. Что-то дорогое за что-то непростительное.
Лейн внимательно рассматривала пакет еще несколько секунд, прежде чем выхватить его через щель. Пакет зашелестел, как будто протестуя против смены рук. Как будто он знал, что его передают кому-то, кто не может себе этого позволить.
– Что в коробке?
Он проследил за ее взглядом до маленького синего квадратика в его кармане. Лента завилась в радужную спираль.
– Ничего, – сказал он слишком быстро, чтобы можно было поверить. Затем добавил: – Ничего важного.
– Хорошо.
Снова тишина. Ни один из них не двинулся с места. Она стояла, дрожа, в дверном проеме и смотрела на него. Он смотрел в ответ, его пульс бился в области горла. Солнце пробивалось сквозь облака, пронзая их новоноябрьской белизной, превращая заваленное листьями крыльцо в печь. Между ними три однобоких Джек-о’лантерна[3] ухмылялись из зияющих, мясистых пастей, их глаза были искусаны белками и выглядели странно.
– Мы проводили исследования в течение нескольких дней, – сказал он. – Мы не нашли ничего полезного. Пришло время для плана Б.
– Это платье – часть плана Б?
– Да. Во всяком случае, это его начало. – Он застегивал пальто, поглядывая на часы. Она никогда не видела его таким беспокойным. – Ты зайдешь ко мне вечером? Около семи?
– Зачем?
– Я скажу тебе, когда ты придешь. – Он пожал плечами.
– Не знаю, – сказала она. – Я думаю, это плохая идея.
– Почему? – в его голосе не было злости, только любопытство, и она не могла отказать ему в правде.
– Потому что, – сказала она, – каждый раз, когда я подхожу к тебе слишком близко, все начинает рушиться.
– Не все. – Он пожал плечами.
– Боже, Колтон. Оглянись вокруг. Из-за тебя меня угрожают исключить из Годбоула. Из-за тебя человек умер. Из-за тебя во мне что-то живет. Ты сказал мне однажды, что все, что ты сделаешь, это причинишь мне боль. Я должна была послушаться.
– Хорошо. – Он не придумал умного ответа, не давил и не уговаривал, не засыпал ее банальностями. Только смотрел с тихим разочарованием, горло сжалось в тугой ком. – Хорошо, – повторил он. Спустился по ступенькам, держась одной рукой за перила. Уходил без боя. – Я понял. Я оставлю тебя в покое.
Он был уже на полпути, когда она окликнула его, с замиранием сердца.
– Я сказала, что должна была послушаться, – сказала она. – Я не говорила, что послушаюсь. Я буду там в семь. Давай попробуем план Б.
40
Делейн стояла возле дома Колтона Прайса в черном берете и бежевом пальто, крепко сжимая лацканы из-за холода. Уже наступили сумерки, и небо пылало закатом, горизонт Бостона освещался красными лучами солнца. Один за другим начали зажигаться фонари, мерцая золотыми нитями на ветвях.
Она была здесь почти десять минут.
Ее ноги уже теряли чувствительность. Кончики пальцев онемели. Платье было коктейльной длины – идеальное для светского раута, соответствующее слишком дорогому пальто, подаренному ей Колтоном, но менее подходящее для безделья на пути резкого ноябрьского ветра. Холод пробирал ее нейлоновые колготки с непрекращающейся силой. Она не чувствовала себя обновившейся. Скорее чем-то переделанным. Делейн чувствовала только холод.
Дверь распахнулась в тот самый момент, когда она подняла кулак, чтобы постучать. Колтон стоял на пороге в костюме-тройке и пальто, его челюсть была крепко сжата, каждый дюйм костюма был безупречно подогнан.
– Я потерял терпение, – сказал он, наматывая шарф на шею. – Если ты не намерена набраться смелости и постучать, мы можем закончить наш вечер.
– О. – Она возилась с обрезанными кончиками своего боба, не привыкшая к такой длине. – Извини.
– По крайней мере, ты не опоздала. – Он спустился по ступенькам и вышел на улицу. – Я подсчитал, что у тебя будет достаточно времени для того, чтобы передумать и убежать.
Она встала в один ряд с ним, стуча каблуками.
– Я не планировала.
– Пока нет, но, может быть, потом. – Он одарил ее мрачной полуулыбкой и поманил за собой по задней улочке между своим и соседним домом. Улица здесь была узкой и сужающейся, пустой, за исключением ряда усталых мусорных бочек и недавно опустошенного мусорного контейнера. – После тебя.
Она смотрела вниз по неосвещенной дорожке, ее каблуки шатко балансировали на булыжниках, осколок кости впился в ногу в том месте, где она его засунула.
– Здесь?
Рядом с ней Колтон был нехарактерно взволнован.
– Где еще?
– Это пустой переулок.
– Что делает его идеальным местом для незаметного шага через небо. – Он проигнорировал шок на ее лице и посмотрел на часы. – Давай начнем. Я не могу ждать очередного морального кризиса, по крайней мере, три минуты.
Положив руку ей на поясницу, он повел ее в глубь продуваемой всеми ветрами аллеи. Мимо проехала машина, ненадолго осветив покрытые копотью кирпичи. В темноте мелькнула серебристая вспышка. Делейн отпрянула от него, ее зрение заволокло мутной пеленой.
– Я ничего не слышу. Мы не на лей-линии.
– Это верно, – сказал он. Он сжимал кулак, словно разминал руку после судороги.
– Я думала, это просто слухи. О том, что ты можешь открывать двери голыми руками.
Его черты были неясны под неуловимой синевой недавно наступившей ночи. Она уловила уголки язвительной улыбки, когда он сказал:
– У каждого из нас есть свои таланты.
– И ты можешь взять меня с собой?
– Могу. – Он стоял от нее дальше, чем обычно. Взгляд был темным, как у Эребуса[4]. – Но есть одна оговорка. Пройти через две ранее открытые двери и создание совершенно новой пары дверей – это совершенно разные вещи.
– Как это?
– У Ронсона путь уже открыт для вас. Вы проходите прямо через два смежных порога. Легко войти, легко выйти. – Он сжал ладони вместе. – Ты понимаешь?
– Немного, – нахмурилась она.
– Сегодня все по-другому. Нам нужно будет пройти через пространство между дверями. – Он развел руки в стороны, оставив между ладонями широкий темный промежуток. – Это будет отличаться от того, к чему ты привыкла.
– Хорошо. – Она