под нейлон. Скользнул рукой по ее бедру. Ее ладони уперлись в зеркало, жар кожи оставил полосы на стекле.
Его рука сомкнулась вокруг осколка, и она сделала маленький, слабый вдох. От этого звука у него помутилось в голове. Это пьянило его. Вытащив его, он осторожно вернул ее платье на место. В груди у него все сжалось. Его руки дрожали от желания.
– Колтон.
Его имя вырвалось у нее, как мольба. Колтон хотел сказать ей, что он последний человек, который должен нести бремя благословения. В нем не было ничего, кроме смерти. Но потом она убрала разбитый осколок в сумку, и момент закончился, невозможное, сводящее с ума ощущение, что она вытекает из его кожи. Делейн смотрела на него в отражении, пока он медленно приходил в себя. Его дыхание выравнивалось.
– Кто ты? – спросила она.
Зажегся свет. Сигнал тревоги прекратился. Из динамика донесся усталый голос:
– Там все в порядке?
– В порядке, – сказал Колтон, поднимая пальто и одним быстрым движением ткнув большим пальцем в переговорное устройство. – Локоть задел кнопку.
– Да, хорошо. – В переговорном устройстве раздался треск. Лифт оживился.
Колтон повернулся, чтобы дать Лейн возможность собраться, и почувствовал, как у него заломило в груди. Он не должен был этого делать. Он не должен был уступать. Он ничего не мог поделать. Ночь за ночью он наблюдал, как она спит в его постели, в его одежде, в его объятиях. Его решимость раскололась. Она смотрела на него задрав нос, с пылающими глазами.
– Ты непостижим.
Позади себя он услышал ровное дыхание Лейн. Он оставался лицом к дверям, наблюдая за тем, как цифры сменяют друг друга, когда они пересекали этажи. Колтон потянул за манжеты, пока они не сели как надо. Часы на его запястье показывали, что они опоздали к витрине на десять минут. Но ему было все равно.
Медленно Лейн подкралась и встала рядом с ним, поправляя берет, чтобы он сидел как надо на гладком белом бобе. Воздух между ними был тонким и холодным. Двери открылись. В лифт проникли обрывки звуков. Звон столовых приборов. Гул разговоров. Звон клавиш пианино.
Его сердце бешено колотилось в горле. Так сильно, что Колтон подумал, не подавится ли он им.
Отдав пальто ожидавшему камердинеру, он вышел в гудящую толпу. Лейн шла рядом с ним, прижимая сумку к животу. Внутри лежал осколок разбитого мальчика, слишком холодный и слишком непостижимый. На этот раз, когда он протянул ей руку, она взяла ее. Ее пальцы казались невероятно маленькими в изгибе его руки на локте. В глубине души он знал, что будет жаждать этого момента всю оставшуюся жизнь.
– Пришло время для плана Б, – сказал он и повел ее за собой.
42
Он привел ее в художественную галерею. Делейн не знала, чего она ожидала, но точно не этого. В помещении было множество ослепительно красивых людей, одетых в великолепные вещи, но Делейн почти ничего не замечала. Она двигалась сквозь толпу, как будто по волнам блесток, Колтон вел ее за собой.
Колтон, который прижал ее к стеклу. Колтон, который, наконец, признал правду, прижавшись своими губами к ее пульсу. Колтон, который двенадцать долгих лет назад взял ее за руку в варежке и умолял не отпускать.
В животе у нее забурлило. Каждая ее часть чувствовала себя неустойчивой, как стекло, которое вот-вот разобьется. В голове стоял гул, полный голосов, полный призраков. Она не могла отличить мертвых от живых. Возможно, она никогда и не умела. Вежливая болтовня завсегдатаев и знатоков смешивалась с тупым звоном в ушах, журчанием призраков.
Призраков.
Несмотря на все, что она видела, все, что пережила, она никогда не верила в мертвых. Не верила. Призраки были уделом спиритических сеансов и досок, салонных фокусов, фильмов ужасов и школьных шалостей. Их не существовало в том виде, в котором они предстали перед ней сегодня вечером – призрачные лица, уходящие в эфир, как дым, с трудом сохраняющие форму на периферии. Она чувствовала себя опустошенной, более чем немного потрясенной. Ничто не имело смысла.
«На самом деле все имеет смысл», – пропел голос в ее голове.
Пошатываясь, она остановилась возле пустого столика. Делейн закрыла глаза. Это не заглушило дрожь в ее груди. Это не заглушило правду. Это мертвые говорили с ней. Это мертвые сгрудились в тени, не давая покоя. Это мертвые спустились к ней, целуя ее, заманивая в темноту.
Ползали у ее ног.
«Лейн, – шептали они. – Лейн, Лейн, Лейн».
Не друзья, не союзники, не причудливый плод каприза маленькой девочки, а души, разорванные и блуждающие. Они собрались у дверей, приглашая ее войти. Они цеплялись за ее лодыжки, как кошки. Они притягивались к ней так близко, словно она была светом, накаленным добела. Как будто все, чего они хотели, это тепла и внимания.
«Посмотри на нас. Смотри, смотри, смотри».
Почему она никогда не понимала?
«Ты не смотрела, – пропел этот голос в ее груди. – Ты не хотела видеть».
Открыв глаза, она обнаружила, что осталась одна. Колтон наблюдал за ней с соседнего барного столика, его рот представлял собой губительную, сужающуюся линию, взгляд был оценивающим. Она присоединилась к нему, скатерть развевалась, как призрак, а белый атлас поблескивал в смелом свете решетчатых светильников.
Пространство было суровым, белым и открытым, на стенах лежали тени, которые окрашивали пустые пространства вокруг освещенного искусства в обратные круги темноты. Она поставила клатч на стол и наблюдала за толстым бисерным пламенем в украшенном драгоценными камнями сосуде, чувствуя, что любой прохожий может увидеть, что она сделала, просто взглянув на него. Что она позволила ему сделать, прижавшись в темноте лифта. Ее лицо пылало. Сердце не переставало колотиться.
Напротив нее Колтон был воплощением спокойствия. Ни одного небрежного локона, ни единой складки на костюме. Пригладив рукой галстук, он подозвал официанта. Мгновенно между ними были поставлены два бокала с шампанским. Она заглянула в фужер с золотистой шипучкой, ее лицо и толпа отразились вверх ногами на хрупком изгибе хрусталя.
Колтон поднял свой бокал, и циферблат его часов засверкал золотым светом. Когда она подняла глаза, его взгляд был призрачно-темным, черным, как могила. Его горло сжалось после глотка. Колтон молчал, делая еще один глоток, не отрываясь от ее глаз.
Мертвецы ползали у ее ног. В ее костях свернулся зверь.
Она была в зеркальном мире, под зеркальным небом, с мальчиком, который мог пройти через ад. Ничто больше не имело смысла. Она не была уверена, что это когда-либо имело смысл.
– Говори, – приказала