Читать интересную книгу Монсегюр. В огне инквизиции - Татьяна Семенова

— Для рыцаря главное — кодекс чести. Он не может быть трусом. Он защитник. А защищать можно только с оружием в руках. Если все будут святыми, кто спасёт родную землю от врагов?

— Если все будут святые, врагов не будет.

— Вы, монахи, любите разводить речи о долге и нравственности. Вечно вспоминаете о вавилонских блудницах, о Содоме с Гоморрой. Но толку от ваших проповедей никакого. Зло, как видно, не искоренить святостью. Да и чего говорить о терзаниях, когда сам папа поставил борьбу с иноверцами и еретиками в богоугодное дело. Крестоносцы в Святой земле убивали сарацин и на то получили отпущение грехов. Обрели не только радость битвы, но и спасение души. Чего ещё нужно для спокойствия? А вот как быть с теми, кто воюет со своими же христианами?

— Был я на одной проповеди, где разъяснялось, как уберечься от зла храброму рыцарю.

— Любопытно послушать.

— Нужно не только самому воздержаться от грабежа, похищения людей и вымогательства выкупов,[119] но и удерживать от этих порочных деяний своих сотоварищей. Воистину доблестный рыцарь должен, помолившись, броситься на врага и повергнуть его. Он вправе захватить его имущество, но потом должен полностью вернуть награбленное. Пленив противника, он должен отпустить его с миром без всякого выкупа. Таким образом, рыцарь будет сущим монахом, который воздаст кесарю кесарево, а Богу богово.

Анри усмехнулся.

— Ну и многие ли рыцари последовали совету того проповедника?

— Увы, столь простой план личного спасения не нашёл отклика в душе воинов. Но я слышал о многих рыцарях, милосердных к побеждённым и воистину святых в своих деяниях. Ричард Львиное Сердце — вот образец для подражания. Он даровал жизнь своему убийце, за что достоин божьей милости и всяческого восхваления.

Эту историю знал каждый рыцарь, хоть и случилась она больше сорока лет назад. В ходе осады замка Шалю-Шаброль в Лимузене Ричард Львиное Сердце был ранен стрелой из арбалета. Когда крепость была взята, король приказал убить всех защитников замка, поскольку те оказывали яростное сопротивление и отвергли возможность «почётной сдачи».[120] Единственным, кому Ричард сохранил жизнь, был стрелявший в него арбалетчик. Призванный к смертному ложу короля, он должен был дать Ричарду ответ на вопрос: случайно он его убил или специально выслеживал на поле боя? Стрелок ответил, что выслеживал, потому что король в своё время убил его отца и брата, и эта была месть за них. Говорили, что Ричард будто бы простил его, велел отпустить на свободу и выдать 100 су — королевский подарок в знак христианского примирения. Однако сразу же после смерти короля капитан наёмников Маршадье приказал содрать кожу с прощённого арбалетчика.

— Согласен с тобой, монах, — кивнул Анри. — Ричард — великий рыцарь. Ну а что ты думаешь о нашей многострадальной земле? Доколе войны будут будоражить Лангедок? Когда наступит примирение?

— Война, как бы долго она ни длилась, всегда заканчивается миром. Плохо то, что люди добиваются признания своих ценностей с оружием в руках, силой заставляют следовать за собой. Они забыли, что Господь никого не осуждал и никому не угрожал, а только обратился к своим Апостолам и сказал им: «Не хотите ли вы идти». Так Он соблюдал закон, дающий человеку право выбора жизненного пути.

За разговором они не заметили, как добрались до деревни. Монах ещё раз поблагодарил Анри за помощь и пошёл своей дорогой.

Пообедав и немного отдохнув, рыцари двинулись дальше.

Начинало темнеть. Несколько всадников зажгли факелы, чтобы освещать путь. Путь был длинный, но относительно спокойный, и Саша, воспользовавшись этим, предложил Ивану всё-таки обсудить возможные варианты развития событий и пути их разрешения. Идея, крутившаяся в его голове и так поспешно отвергнутая после Ванькиного монолога, теперь снова начинала казаться ему вполне достойной обсуждения.

— Я думаю, что в любом случае вельможи на слово нам не поверят. Какие-то непонятные люди пришли с идеей фикс спасать сокровища Монсегюра. Причём заранее знают, что Монсегюр обречён, что всех сожгут на костре. Бред, да и только.

— Анри, может, и поверит.

— То, что ты рассказал о прошлом Анри, о подробностях его встречи с Пьером, уверяю тебя, не убедит достопочтенных сеньоров. Они могут решить, что ты каким-то образом успел пообщаться с Пьером и тот тебе всё в подробностях рассказал.

— Такие личные детали, о которых я упомянул, не рассказывают первым встречным, — возразил Ваня.

— Рассказывают, и ещё как! Я об этом долго думал. Вот один из вариантов: ты опоил Пьера каким-то зельем, и тот в беспамятстве выдал тебе всю свою историю. А что? Скажешь, неправдоподобно?

Иван почесал в затылке.

— Ну, до этого ещё додуматься надо. Когда это я успел повстречаться с Пьером? Почему именно его я опоил зельем? Откуда мне было знать, что меня в плен возьмёт именно Анри? Это же получается целый заговор.

— То-то и оно! Заговор. Красиво звучит. И, главное, очень в тему. Всё было продумано до мелочей. Ты лазутчик крестоносцев, и твоя задача убедить катаров вынести бесценные сокровища из крепости, чтобы захватить их. В плен к Анри ты попал специально, предварительно выудив информацию у Пьера. А все твои пророчества насчёт падения Монсегюра — липа. Всё это ты говорил для того, чтобы катары запаниковали и приняли решение вынести реликвии. Ну как? Логика есть? Вполне похоже на правду. И не думай, что Анри будет отстаивать твои интересы. Если ему всё разложат по полочкам, он быстро переменит своё мнение относительно тебя. Я, конечно, не могу с полной уверенностью утверждать, что именно так будут думать достопочтенные сеньоры, но некоторая степень вероятности всё-таки есть.

Оболенский обречённо посмотрел на Ветрова и вздохнул.

— Ну что за невезение. Стоит найти ключ к успеху, как кто-то меняет все замки.

— Просто ключ оказался пластилиновый. Чуть надавил — и нет его.

Ваня задумался. Вдруг лицо его просветлело, и он радостно сказал:

— Э, нет, я нашёл слабое место в твоей версии о заговоре. По правилам расследования, они должны будут допросить свидетелей. То есть Пьера. А тот скажет, что со мной не знаком.

— Твоё волшебное зелье вполне могло лишить его памяти о вашей встрече, — парировал Саша. — Не забывай, где мы находимся. В Средневековье. Они больше поверят в чудодейственный напиток, лишающий памяти и развязывающий язык, чем в твоё искреннее желание помочь в спасении бесценных реликвий. Тем более что ты чужеземец.

Оболенский опять сник.

— Что же нам делать?

— Давай рассуждать логически. Мы не в двадцать первом веке, а в глубокой древности. Сила убеждения здесь мало играют роль. Вспомни, на заре христианства многие ли апостолы смогли простым словом убедить людей? Апостол Пётр, проповедуя в Риме, был распят вниз головой при императоре Нероне. Павел был обезглавлен тем же римским императором. Андрея Первозванного распяли в Греции язычники. Иаков Заведеев по велению царя Ирода был обезглавлен в Иерусалиме. Филипп — распят вниз головой во Фригии. Варфоломей — запорот до смерти. Евангелист Матвей был убит мечом в Эфиопии. Лука, Симон Зилот, Иаков Праведный — все они погибли. Повезло лишь Иоанну Богослову, уединившемуся на острове после всех мытарств. Вернее, его туда сослали. Видишь, каков результат? А ведь святое дело люди делали. Но словом — не убедили. Однако христианство всё-таки стало главной религией в Европе. А почему?

— Что-то там с императором Константином произошло.

— Не что-то, а чудо. Константин с войском двинулся освободить Италию от Максентия. Продвигаясь с воинством по равнине, он увидел на солнце знамение креста с надписью — «сим побеждай». Это зрелище поразило Константина и всё его войско. Император недоумевал. Что означает это явление? Когда наступила ночь, во сне ему явился Христос. В этой битве Константин победил, хотя его войско было малочисленнее противника. После знаменательной победы он указом объявил полную веротерпимость. Христианам разрешалось строить храмы и открыто проповедовать. Затем последовал указ о принятии христианства в качестве государственной религии.

— Ну и к чему ты это говорил? К нам-то это какое отношение имеет? — пожал плечами Оболенский.

— Прямое. Словами здесь никого не убедишь. Чтобы нам поверили, мы должны явить чудо.

Иван даже рот открыл от удивления.

— Явить чудо? Ну ты даёшь! Я кроме фокуса с отрезанной головой ничего предложить не могу.

— Настоящее чудо, балбес.

— Саш, у тебя с головой всё в порядке? Мы что, должны по воде пройти как посуху? Или мёртвого оживить? Какие там ещё в Библии чудеса творили?

— Да при чём здесь Библия. Ты ничего не понял. Для средневекового человека чудо — это то, что превосходит его понимание.