подъехали к парадному входу, откуда к нам торопливо спускался привратник с необъяснимой тревогой на лице. Покинув карету, я услышала какие-то крики, доносящиеся со второго этажа здания. Лицо мужчины совсем вытянулось. Он явно не знал, что делать и как реагировать, а судя по тому, как сидел на нем новенький камзол, лишь недавно поступил на службу к семейству Адегельских.
Оглядевшись, я заметила, что место совсем не изменилось с моего последнего визита. Надеюсь, сестре нравится в гостях у эльфов. Пускай там нет светских раутов и подковерных дамских интриг, лощеных кавалеров, блестящих побрякушек и шелковых платьев с кружевами и буфами, там есть нечто другое, намного более ценное – безопасность. Для нее и для всех остальных членов семьи. И пока эльфы привечают близких мне людей, следя за неукоснительным исполнением мною договоренностей, я спокойна. И искренне надеюсь, что, когда придет пора ослушаться короля, они не оставят нас в грядущей беде.
Над моей головой раскрывают зонтик (хотя снег так слаб, что тает на подлете) и аккуратно, но крайне медленно ведут к дверям. Привратник витиевато говорит о несвоевременности визита. Мол, мне здесь всегда рады, но прямо сейчас не самое лучше время для посещений. Кэрру нездоровится, и, может, мне лучше передохнуть на первом этаже в гостиной за горячим чаем и десертом, а потом вернуться во дворец?
Его пространную и крайне вежливую речь я обрубила одной фразой: «Мне угодно навестить захворавшего дядю». И все.
Передав привратнику верхнюю одежду, я освежилась в уборной и наказала Акселю ждать на первом этаже. Отослав дворецкого, пытавшегося помешать мне подняться на второй этаж, где явно разгорелся скандал, я направилась прямиком к лестнице. И чем выше поднималась, тем лучше слышала крики:
– Брось меня, ты мне здесь не нужна со своей дешевой жалостью!
– Я ни в коей мере не жалею тебя! Ты сам виноват во всем, что случилось! И охота была лезть на рожон из-за меня?!
– И чувством вины! Хватит ко мне цепляться! Убирайся ко всем морвиусам!
– Тем самым?! Может, ты считаешь, что я одна из них?!
– Виль… проклятье, да я не то…
– Не смей так меня называть! Для тебя я кэрра Винелия Барбская, и никак иначе!
– Да брось ты, Виль!
Послышался звон, что-то разбилось, а потом стало тихо. На цыпочках приблизившись к приоткрытым дверям спальни, я увидела презабавную картину: Акрош с повязкой на глазах держал в объятиях ослабевшую Винелию и целовал с такой страстью, что опрокинулись вазы и перевернулся бокал с вином, а следом попадали и стоявшие на полу пустые бутылки.
Пара не замечала ни звона, ни разлившегося аромата спелого винограда с алкогольным духом, ни свежести, которой потянуло из раскрывшегося окна. Они вообще ничего не замечали, пока слепой не застонал от злости, отталкивая девушку и поворачиваясь к ней спиной. Он рухнул на кровать и в бессильной ярости ударил кулаком по смятым подушкам.
– Уходи, кэрра Винелия Барбская. Нечего тебе делать рядом с ненавистным калекой. Я заслужил это наказание и совсем не заслужил тебя. Уходи, пока я в силах тебя отпустить.
Она дотронулась было до его плеча, но он смахнул ее руку, и девушка вскочила, опрометью бросившись к дверям. Я только и успела, что встать за одной из них, чтобы она меня не заметила. Кэрра встала в проеме, с горьким сожалением говоря:
– Ты просто дурак, раз считаешь, что здесь я из-за вины или жалости. Но, видимо, иного ты от меня и не ждешь…
Она щелкнула каблучками и, сильно наступая на пятки, чтобы он отчетливее слышал ее шаги, ушла, склонив голову и поникнув, как увядшй цветочек.
А он остался сидеть на месте и только продолжал беспорядочно бить по подушкам. Устав, Акрош потянулся к прикроватному столику, пытаясь нащупать бутылку. От его неуклюжего движения она упала на постель, разливая терпкое, как кровь, вино. Мужчина выругался, а потом запустил ею в стену. И, судя по следам, это была не первая бутылка, отправленная в полет.
Я несмело постучала в дверной проем, и слепой тотчас замер, спросив: «Кто здесь?» И что-то добавил про шарлатанов, которым здесь нечего искать. Тогда я зашла и оглядела сонм пустых бутылок, от которых в воздухе стояло такое амбре, что даже приоткрытые окна и расставленные на подоконниках цветы не спасли, вызвав у меня очередной приступ тошноты.
Против воли руки потянулись к животу, и я обхватила его, будто пытаясь удержаться. Неужели простая сливовица может вызвать такое отвращение? Во рту вновь встал приторно-горький привкус, который в этой комнате совсем нечем было убрать. Я сглотнула, запрокидывая голову, а потом, игнорируя новые вопросы хозяина, метнулась к окнам, раскрывая их на всю ширь и вдыхая зимний воздух, после чего смогла, наконец, представиться.
– Добрый день, кэрр Акрош Адегельский. Вас решила навестить племянница, кэрра Селеста Каргат.
– Забавно, но таких девиц я не знаю. Однако мне знакома подопечная короля, которую также зовут кэрра Селеста Каргат, и которая вскорости станет каргатской королевой. А из племянниц знаю лишь Калисту Адегельскую, ставшую женой моему племяннику Деяну Адегельскому.
– Ох, да иди ты… к морвиусу со своими претензиями! – разозлилась я. – Вот еще, стану я тут в игры с тобой играть! Считаешь, что я пришла поиздеваться над тобой за все, что ты сделал мне? Или припомнить, как именно встречал ты в прошедшее равноденствие моего почившего мужа? Я много чего могу припомнить. Но, как ты, наверное, знаешь, я не из тех, кто любит злорадствовать. Тем более учитывая, через что мы вместе прошли. И уж точно не стану танцевать на могиле врага, коим тебя не считаю, – раздраженно говорила я, прохаживаясь по комнате, испытывая легкое удовлетворение от того, с каким напряжением он прислушивается к моим шагам. Он даже не понял, что я раздвинула все занавески в комнате, впуская неяркий полуденный свет зимы.
Осталось всего восемь дней до конца срока, и этот обратный отсчет болью отзывался в потяжелевшей груди.
– Тогда говори, что тебе надо, – прохрипел он, из-за холода подтягивая к груди одеяло, игнорируя мокрые пятна от вина.
Я подтащила поближе табурет и опустилась на него, закидывая одну ногу на другую и скрещивая на колене пальцы. Вблизи Акрош был хорош. Даже с повязкой. Пережитое не смогло стереть с лица лихую гневливую удаль, от которой все придворные дамы приходили в неистовый восторг. В отсутствие Артана, заняв его место и выйдя из тени своего семейства, он засиял, как настоящее серебро: тяжелый, злой, но полный гордости и удалой смелости. Он стал самим