Эзра помрачнел.
— А ваш сын уцелел?
— Надеюсь. Однако благополучие моего сына в этом решении роли бы не сыграло, а моего мнения никто и не спрашивал. Ти-Эйч-Кью (Главный Штаб Времени) спасает отдельных людей лишь тогда, когда они незаменимы для планируемых операций. Ричард, насколько я понимаю, это именно вы, а я всего лишь новобранец, пребывающий в отпуске по болезни. Я не посвящен в высокую политику, которая (по моему разумению) способна подвергнуть Луна-Сити уничтожению с целью нарушить неизвестные мне планы Ти-Эйч-Кью. Возможно, об этом лучше осведомлена миссис Гвендолин-Хэйзел. Я не знаю…
— Вы правы, я это знаю. Но на Терциусе, Эзра, вы не должны меня называть «миссис», даже если подразумеваете что-то совсем невинное! Но в любом случае я вас благодарю. Ричард, Штаб обязан был действовать столь радикально, ибо инфекция могла мгновенно распространиться. Ее пресекли великолепным образом: получилось, что в момент, когда мы все улизнули на Гэй, нас всех «убило» тепловой бомбой в номере отеля. — Этот парадокс заставил меня закашляться, но Гвен невозмутимо продолжила: — Нельзя было ждать ни секунды больше, микробы-убийцы могли просочиться в город множеством путей, что само по себе было чревато возможностью повлиять на исход операции «Адам Селен»! Поэтому они и решились. В противном случае Корпус Времени не приложил бы усилий к спасению ни отдельных людей, ни даже целых городов. Ричард, они ведь вполне способны были спасти Геркуланум и Помпеи, если бы захотели, или Сан-Франциско, или Париж… Но они не сделали этого. Не пожелали.
— Любимая, — медленно проговорил я. — Не хочешь ли ты сказать, что Корпус Времени способен «предотвратить» уничтожение Парижа в 2002 году, хотя это произошло целых два столетия назад? Пожалуйста, не надо!..
Хэйзел вздохнула.
— Дружище Ричард, — вмешался Эзра, — наберитесь терпения, не возражайте и выслушайте меня.
— Чего? О’кей. Стреляйте.
— Разрушение Парижа произошло более чем две тысячи лет назад, а вовсе не двести.
— Но ясно же…
— Для землянина сейчас стоит год 4400 по григорианскому календарю, а по иудейскому летоисчислению — 8160-й. Меня это совершенно обескуражило, но никуда от этого не деться. К тому же, здесь мы в семи тысячах световых лет от Земли.
Хэйзел и Минерва серьезно и внимательно ожидали моей реакции. Я попытался собраться с мыслями и наконец выдавил:
— У меня лишь один дополнительный вопрос, Тийна…
— Нет, больше вафель не будет!
— Я не о вафлях, милашка. Вот мой вопрос: нельзя ли еще чашечку кофе? На этот раз — со сливками.
— Держите!
Заказ материализовался на постельном столике. Хэйзел вспыхнула:
— Ричард, все это чистая правда. Все!
Я отпил свежего кофе.
— Спасибо, Тийна. Кофе в самый раз. Хэйзел, любовь моя, а я и не спорю! Глупо спорить с тем, чего не понимаешь. Поэтому давайте перейдем к более простым сюжетам. Несмотря на жуткие инфекции, о которых вы поведали, я чувствую себя достаточно бодро, чтобы вскочить с постели и отстегать нерадивых рабов. Минерва, можете ли вы мне сказать, сколько еще я должен пробыть в этом параличе? Вы мой лечащий врач, не так ли?
— Нет, Ричард, не я. Мне…
— Сестричке поручено ваше счастье, — вмешалась Тийна. — Это важнее.
— Афина более или менее права…
— Я права во всем и всегда!
— …но иногда необычно выражается. Тамара ведает вопросами морального духа в госпитале Айры Джонсона и клинике Говарда. Она была здесь, когда вы более всего в ней нуждались, и выходила вас. Но у нее много помощников, ибо Генеральный директор Иштар полагает, что моральный дух (или, если хотите, называйте это «ощущением счастья») — центральный вопрос лечения и омоложения. Так что я (как и Морин, и Мэгги, которых вы еще не видели) ассистент Тамары. Есть и другие помощники, решающие проблемы, связанные с ощущением счастья. Это Либби и Дийти, и даже Лэз и Лор, прекрасные специалисты, когда это нужно. И ничего удивительного — они же сестры Лазаруса и дочери Морин! Да, конечно, еще есть Хильда.
— Пожалуйста, остановитесь. У меня голова закружилась от обилия названных вами лиц, которых я никогда не видел. По-видимому, этот госпиталь набит штатом, излучающим «счастье». И все эти ангелы счастья — женщины. Верно?
— А как иначе? — презрительно изрекла Тийна. — Где же вы еще ожидаете найти счастье?
— Ну, ну, Тийна, — неодобрительно проронила Минерва. — Ричард, мы, женский персонал, заботимся о моральном духе мужчин. А Тамара обучает мужской персонал обращению и наблюдению за пациентами — женщинами. Противоположность пола не является абсолютной необходимостью для поддержания духа, но она очень облегчает решение поставленных задач. И все же мужского персонала у нас значительно меньше, ибо женщины болеют реже. Среди клиентов, подвергающихся омоложению, бывает поровну мужчин и женщин, но женщины, становясь вновь юными, почти никогда не испытывают депрессии…
— Ты слушай, слушай, — вставила Хэйзел. — Это только закаляет нас!
Она слегка похлопала меня по руке и слегка ее сжала, но я не прореагировал из-за присутствия посторонних.
— …между тем как мужчины переносят, по крайней мере, один критический стресс в процессе омоложения. Но вы хотели узнать насчет блокады позвоночника? Тийна!..
— Я ему предлагала.
— Минуточку, — произнесла Хэйзел. — Эзра, вы уже показали Ричарду ваши новые ноги?
— Пока нет.
— Не могли бы вы это сделать? Пожалуйста!
— С восторгом.
Эзра встал, повернулся кругом, поднял костыли и постоял без их помощи. Я не очень-то разглядывал его ноги, когда он вошел в комнату (не люблю пялиться), а когда он сел за стол, ног не стало видно вовсе. Единственное, что я заметил при его появлении — он был в коричневых шортах и таких же носках-гольфах, не доходивших до края штанин. Между шортами и гольфами блеснули белые чашечки колен.
Он разулся и стоял босиком, и я наконец уразумел, что «гольфами» показалась мне коричневая кожа голеней и ступней, «подшитых» к обрубкам его ног.
Он говорил, видимо, продолжая не услышанные мной слова:
— …тремя методами. Новая конечность или любой орган могут быть выращены заново, но это требует долгого времени и великого мастерства, я уже говорил вам. Но они же могут быть получены из собственного клона любого лица, который до поры до времени сохраняет состояние покоя («стазиса»). Говорят, что такая пересадка не труднее, чем наложение заплаты на штаны. Но поскольку у меня здесь клона, конечно, не было (или еще не было), то они нашли мне нечто подходящее в донорском банке…
— На «мясном рынке»?
— Да, Тийна… Огромное количество частей тела под рукой, все в точности оприходовано и рассортировано компьютером.
— То есть мной!
— Да, Тийна!.. Для гетерогенной пересадки[42] подбираются органы, наиболее подходящие по всем параметрам тканей и крови. Они должны еще подойти по размерам, но это легче всего. Тийна может вытянуть из «мясного рынка» такое, что ваш организм примет за собственную плоть. Или почти за собственную!
— Эзра, — произнес компьютер, — вы можете носить эти ножки не менее десяти лет, я славно их приладила. А за это время подрастет ваш собственный клончик. (Если он, конечно, понадобится!)
— Да, это ваших рук дело, спасибо вам, Тийна!.. Имя моего благодетеля — Эзраэль Нкрума. Мы с ним оказались двойниками во всем, кроме пигментной окраски.
Эзра осклабился.
— Он что, потерял ноги? — спросил я.
— Да нет, — вдруг посерьезнел Эзра. — Просто умер. По самой распространенной здесь причине: несчастный случай. Он был альпинистом и сорвался с горы, разбив голову. Даже умельцы Иштар не смогли его спасти. А уж они старались вовсю, ибо доктор Нкрума был хирургом этого же госпиталя. Но у меня не подлинные ноги Нкрумы, а то, что выращено в его клоне и что ему так и не понадобилось…
— Ричард!
— Что, дорогая? Я хотел бы спросить Эзру…
— Ричард, я сделала кое-что, не посоветовавшись с тобой…
— Ах вот что! И мне следует снова тебя отшлепать?
— Это ты решишь сам… Я хотела, чтобы ты увидел ноги Эзры, потому что без твоего ведома я поручила им снабдить тебя новой ногой!..
Должны же существовать какие-то нормы, ограничивающие количество эмоциональных шоков, обрушивающихся на одного человека в течение суток! В свое время я был обучен всем армейским методам обуздания сердцебиения и снижения кровяного давления, то есть того, что является следствием потрясений. Но потрясения, к сожалению, не ждут, пока к ним подготовятся, и все известные методы, как правило, летят к черту.
На этот раз я просто дождался, пока мое дыхание войдет в норму. Я наконец смог произнести почти не срывающимся голосом: