— Мальцев, если мы сейчас не отвезем твою маму в больницу, все может плохо закончиться, — хорошенько встряхиваю его, — просто поверь мне. Это нужно сделать немедленно. Слышишь?!
Мгновение Сережа смотрит мне в глаза и резко поворачивается к матери.
— Так, мам, одевайся, мы едем в пятую больницу, она тут недалеко, — командует он.
— Не выдумывай, — пытается возмутиться Тамара Федоровна, — ты чего, Лешкиным фантазиям веришь?
— Верю, — Серега тверд как скала, — даже если это и не перитонит, тебе все равно провериться нужно. Леха прав, а я дурак, что пошел у тебя на поводу. Короче, ма, одевайся, поехали.
Тамара Федоровна, недовольно фыркнув, уходит в другую комнату переодеваться, а Мальцев бежит открывать ворота. Через несколько минут мы уже выезжаем из его частного дома. Закрыв вход, Серега прыгает в свою «копейку». «Жигуленок» резво несется по улицам, сопровождаемый удивленными взглядами прохожих. Слава богу, машин на дороге мало и неприятностей удается избежать. Через десять минут «копейка» тормозит возле пятой больницы.
Тамаре Федоровне становится хуже, и мы с Мальцевым подхватываем ее под руки. Врачи реагируют быстро. После нескольких уточняющих вопросов девушка из регистратуры называет номер кабинета, куда мы приводим побелевшую от нового приступа боли женщину. Врач выгоняет нас наружу. Некоторое время из кабинета слышатся неразборчивые голоса. Затем в дверь заходит парочка санитаров. Через минуту они уже увозят Тамару Федоровну на каталке.
Доктор выходит в коридор и приглашает Серегу войти. Я остаюсь ждать его в коридоре.
Через пять минут взволнованный Мальцев выходит из кабинета.
— Ну что, Серега, как дела? — обеспокоенно смотрю на товарища.
— Ты был прав, Леха. Нужно было давно мать в больницу везти, — голос парня подрагивает от эмоций, — очень похоже на перитонит. Врач сказал: имеется характерное вздутие живота. Но точно станет ясно после рентгена и анализов крови. Если диагноз подтвердится, будут делать операцию прямо сейчас.
Молчим.
— Если с ней что-нибудь случится, я, я… — Мальцев замолкает, глотая воздух. Его лицо перекашивает страдальческая гримаса, — я никогда себе не прощу.
— Все будет нормально, Серег, — кладу руку на каменное плечо товарища, — мы привезли ее вовремя.
— Ладно, — с усилием выдавливает из себя парень, — маме все равно сейчас будут делать анализы. Я тебя отвезу в клуб, а потом вернусь. Краску и кисти заодно заберешь.
— Сереж, ты уверен? По-моему, ты сейчас не в том состоянии, чтобы управлять машиной. Я вообще сейчас могу с тобой остаться. Мало ли что.
— Я в порядке, — выдыхает Серега, — отвезу тебя и приеду сюда. И не спорь, хорошо? Я сам отлично справлюсь.
Внимательно смотрю на него. Похоже, Сереже сейчас нужно побыть здесь одному.
— Ладно, поехали, — вздыхаю, — но помни, если будет нужна любая помощь, можешь на меня рассчитывать.
— Я знаю, Леха, — громадная лапа стискивает мое предплечье, — спасибо.
— Батю хоть предупредишь?
Отец Сереги — Владимир Иванович — работает вахтовым методом на Севере. Трудится золотодобытчиком на каком-то прииске. Его по нескольку месяцев не бывает дома. Зато когда приезжает, отрывается на полную катушку. Первые несколько дней веселое застолье с родственниками и друзьями, потом увозит жену на недельку на юг или «окультуриться» в Москву. Доходы ему позволяют жить «на широкую ногу», тем более, как признавался Владимир Иванович, в Сибири ему тратить деньги просто не на что.
— После операции, — басит Мальцев, — раньше все равно не успею. Да и пока дозвонюсь в контору, пока его найдут, уже много времени пройдет.
— Понятно. Поехали тогда?
Мы выходим на улицу. После спертого больничного воздуха, наполненного резкими запахами лекарств, дышится особенно свободно. Серега вставляет ключ в дверцу верного «жигуленка», и через минуту мы уже мчимся к клубу.
Гляжу на часы. Пять минут пятого. Вполне успеваю. «Копейка» притормаживает около входа в клуб. Выпрыгиваю из машины, придерживая рукой сумку со сменной одеждой. Мальцев быстро выгружает из багажника краску, хлопает меня по спине в ответ на пожелание удачи и газует, срывая машину с места.
— Чего это он так резко? — вышедший из подъезда Потапенко недоуменно смотрит на быстро удаляющийся автомобиль.
— Мать у Сереги заболела. Он ее отвез в больницу, — лаконично отвечаю Вове, — завез меня и поехал обратно.
— Тамара Федоровна? — Вова встревоженно смотрит на меня. — Что у нее такое?
— Перитонит. Сегодня будут делать операцию.
— Надо будет туда поехать завтра. Может, лекарства какие нужны? — беспокоится Потапенко. — Я же Тамару Федоровну с рождения знаю. Не чужой человек все-таки.
— Пока не лезь. Увидишь Сережу, сам с ним поговоришь обо всем, а сейчас лучше помоги занести это в клуб, — подхватываю банку с краской и ведро с кистями.
Вова забирает остальные три емкости. В клубе уже все в сборе. Вероника, Аня, Миркин, Пашка, Ваня переодеты в сменную одежду. Девушки убрали волосы под платки, парни водрузили на головы треуголки, сделанные из старых газет. С трудом сдерживаю улыбку, уж больно забавно они выглядят в этом прикиде.
— Семенович открыл зал и уехал. У него сейчас тренировка с самбистами, на область готовятся. Вечером заедет посмотреть, как у нас дела, и клуб закрыть, — деловито сообщает Миркин.
— Понятно, — обвожу взглядом присутствующих, — вы хоть уже познакомились?
Амосов, Волков и Николаенко кивают.
— А как же, — улыбается Вова, — мировые ребята.
— Тогда давайте начнем «ремонтные работы».
Подольская деловито распределяет кисти, ведра и краску. Остаток — две банки отправляются в угол тренировочного зала.
Я и Ваня берем на себя кабинет. Вероника и Потапенко отправляются в помещение с турниками и шведской стенкой. Миркин устраивается в раздевалке. Аня и Паша деловито перетаскивают ведра с кистями в большой зал с борцовским ковром.
Работа спорится. Стены с облупившейся краской начинают сверкать яркой белизной, радуя глаз и поднимая настроение. Периодически народ заходит в раздевалку — перевести дух и глотнуть колодезной водички из пластиковой пятилитровой канистры, которую вместе с парочкой стаканов предусмотрительно притащил хозяйственный Потапенко.
Через полчаса краска из ведерка заканчивается. Забегаю в большой зал, где Аня красит стену, и замираю, боясь шелохнуться. Открывшаяся передо мной картина потрясает своим великолепием. Падающий из окна сноп света ярким лучом пронзает темное пространство