Но спокойно жить, зная о грядущих испытаниях и развале страны, я не смогу. Совесть и офицерская честь не позволят. Они будут терзать меня каждый день, раскаленным прутом вонзаясь в сердце. И поэтому я не сверну с выбранного пути. Даже сдвинутый маленький камешек может вызвать большую лавину, а использованный крохотный шанс — привести к победе.
— Шелестов! Ты в каких облаках мыслями витаешь? — насмешливый голос Нины Алексеевны отрывает меня от раздумий.
Завуч стоит недалеко от меня, рассматривая с непонятным прищуром мою физиономию.
Я вскакиваю с места. Отъезжающий назад стул с противным треском стукается деревянной спинкой об заднюю парту.
— Ничего подобного. Я вас внимательно слушаю, — смущенное выражение лица выдает меня.
— Да?! Тогда ты хорошо маскируешься, — ядовитый сарказм сочится из каждого слова завуча, — повтори, о чем я только что рассказывала.
— Александр Блок был ярким представителем «символизма», литературного декадентского течения, популярного в конце девятнадцатого — начале двадцатого века, — послушно повторяю я, — оно опиралось на мистицизм, веру в другой идеальный мир. Это было отражено во всех его произведениях, подчеркивающих душевное смятение поэта, его осмысление наступающего кризиса.
Блока я знал, любил, а перед уроком даже внимательно прочел главу «Русской советской литературы. 10 класс», посвященной великому поэту. Поэтому подсознательно фиксируя обрывки речи Нины Алексеевны, сумел грамотно и подробно ответить.
— Верно, — завуч удивлена, но старается сохранить каменное выражение лица, — можешь, когда захочешь. Садись.
Через пять минут нетерпеливо верещит школьный звонок, напоминая о конце урока. Складываю учебники. Вместе с Ваней и Пашей выхожу на улицу. К нам пристраиваются Николаенко с Дашей. Амосов торопливо дергает меня за плечо.
— Леш, ну что, мы сегодня идем в ваш клуб?
— В наш клуб, Паша, — поправляю его, — конечно, идем.
— Во сколько встречаемся? — деловито уточняет Аня, прислушивающаяся к нашему разговору.
— Подходите туда часам к четырем. Игорь Семенович уже откроет помещения, а я приеду с кистями и краской, — предлагаю им.
О планируемом ремонте в помещении клуба я рассказал ребятам еще перед первым уроком. Аня, Иван и Паша сразу же вызвались помочь. Жэк на Петроградской они хорошо знали, поэтому найти клуб, находящийся в соседнем подъезде, должны были без проблем.
— Ребята, давайте встретимся у жэка без пяти четыре, а там уже и Леха подъедет, — предлагает Волков. Николаенко и Амосов согласно кивают.
— Я могу и немного задержаться, — предупреждаю одноклассников, — ко мне товарищ заедет на машине. Краску и кисти у него брать будем.
— Кисти я тоже принесу, — встревает в разговор Амосов, — у меня они дома валяются.
— Отлично. Тогда давайте сделаем так. Вы меня не ждите. Заходите в клуб, переодевайтесь, Игорь Семенович вас уже знает, скажете, если что, со мной договорились и пришли помогать наводить порядок. А как я подскочу, так и начнем.
Одноклассники что-то рассказывают, возбужденно машет руками Амосов, а на меня опять накатывает ощущение нереальности происходящего. Три подростка и две девушки с комсомольскими значками идут по залитой солнцем мостовой и весело болтают, размахивая сумками с учебниками. После чадящего черным дымом здания парламента, моей гибели в «прошлой» жизни это кажется светлым сном о детстве, который вот-вот прервется, и я снова вернусь в суровую реальность, доживая последние мгновения и чувствуя, как с каждой каплей крови последние искорки жизни покидают истерзанное пулями тело.
* * *
— Здравствуйте, Тамара Федоровна, — здороваюсь я.
— Здравствуй, Лешенька, — миловидная женщина средних лет с доброй улыбкой смотрит на меня.
— Мам, мы за красками и кистями приехали. Помнишь, я говорил? — вклинивается в разговор Мальцев.
— Да помню я, сынок, помню, — устало вздыхает мать Сереги, усаживаясь на стул, — иди в сарае возьми. Там четыре банки стоят возле лопат и граблей. А кисти — рядом, в отдельном ведре.
— Да знаю я, мам, — басит Сережа. — Пошли, Леха.
— А гостя зачем за собой тащишь? Там и одному дел на две минуты. Иди сам, а я тут с Лешей поговорю, — предлагает Тамара Федоровна.
Серега согласно кивает и моментально исчезает. Только входная дверь гулко хлопает за ним.
— Может быть, чаю? — спрашивает мама Мальцева.
Она пытается привстать, но опять обессиленно опускается на стул. На лице женщины мелькает гримаса боли, и рука непроизвольно обхватывает живот.
— Что с вами, Тамара Федоровна? — обеспокоенно смотрю на маму Сережи.
— Ничего, такое уже бывало. Съела, наверно, что-то не то на дне рождения у свекрови, вот и живот уже третий день побаливает, — бормочет она, — пройдет все со временем.
Я смотрю на нее и замечаю расширенные от боли слезящиеся глаза, склеры, изборожденные кровавыми прожилками, капельки пота, выступившие на лбу, мертвенно-бледное лицо.
Очередное озарение ярким взрывом заполняет мозг, заставляя прикрывать глаза от нарисованной в сознании картины.
— Тамара Федоровна, вас ведь уже трое суток тошнит и температура повышенная. Нельзя так относиться к своему здоровью, — обеспокоенно смотрю на нее.
Женщина поднимает на меня глаза.
— Откуда ты знаешь? — изумленно бормочет она.
— Лех, поехали, я уже все загрузил в машину, — на пороге возникает Серега.
— Сережа, ты дурак? — спокойно интересуюсь у товарища.
— Чего дурак? — здоровенный Мальцев растерян.
— Какие на хрен краски и кисти?! — мой голос дрожит от ярости. — У тебя мать от перитонита загибается. Уже трое суток мучается. Почему врачей не вызвал?
— Так это, она говорила, что скушала что-то не то, само пройдет, — мямлит Серега, — такое уже раньше было.
— Нет, Сережа, ты точно дурак, — делаю вывод, — мало ли кто что тебе говорит. Пойми, со здоровьем не шутят. Это чревато. У твоей матери перитонит. Операцию надо делать в ближайшие часы, иначе может быть поздно.
— Леша, ну что ты фантазируешь? — Тамара Федоровна морщится от боли, но продолжает строго смотреть на меня. — Откуда ты знаешь, что это перитонит? Я же сказала, съела что-то не то. Не в первый раз уже такое. И поэтому врачей вызывать Сережке я запретила, нечего их попусту гонять.
— Извините, Тамара Федоровна, мы с вами потом на эту тему поговорим, а сейчас вам надо собираться, — я отворачиваюсь от женщины и хватаю Серегу за плечи.