Я не хочу обращать на это внимание. Следовательно – этого не существует. Неосведомленность играла против Виктора.
Машина давно выехала за пределы города и мчалась по проселочной дороге в сторону дачного поселка. Будто невидимая сила ветром вздула паруса его интуиции и не давала опомниться, проанализировать, потому что если не послушаться – будет поздно. Что-то страшное случится с Лизой, или с самим Виктором. А, может, со всеми людьми в целом.
И Виктор гнал автомобиль, полностью покорившись этой силе и не смея спорить с ней.
Чем ближе он подъезжал к дачному домику, тем он явственнее ощущал какую-то особую вибрацию в воздухе. Тишину осеннего вечера разбавляло низкое гудение, похожее на гудение высоковольтных проводов или далекий гул работающих турбин. Ни дуновения ветерка, деревья стояли неподвижно и скорбно, подпирая медными шапками завесу свинцовых облаков. Будто боялись чего-то. Боялись пошевелиться, чтобы не привлечь внимание… чего?
Виктор увидел их сразу – палисадник устилало движущимся черно-золотым ковром.
Осы.
Желудок Виктора будто в одно мгновение сделал сальто, во рту сразу появился кисловатый привкус желчи – вся съеденная за день пища требовала выхода наружу. Торий задышал через рот, и вместо того, чтобы остановиться, резко нажал на газ.
Автомобиль взревел, поднимая колесами живое черное облако насекомых и свежие астры. Виктор инстинктивно вскинул от руля руки, зажмурился, одновременно со всей силы вдавливая в пол педаль тормоза. Уши заложило от ревущего гула тысяч и тысяч потревоженных ос.
«И имя им – Легион».
Автомобиль ткнулся радиатором в забор, дернулся и остановился. По стеклам застучало, будто с небес просыпались мелкие градины, мир заволокло густой пеленой взлетающего роя. Некоторое время Виктор сидел, оцепенев и до скрежета стиснув зубы. Первобытный страх переворачивал внутренности, вопил об опасности. Но Виктор понимал, что гораздо лучше в его положении будет переждать время в машине. И лишь когда он понял, что в мире установилась тишина, а отголоски осиного гула – только биение его собственного пульса, Виктор позволил себе открыть глаза и оглядеться.
Мелькнул и пропал в тучах черный хвост роя. Между дворниками и лобовым стеклом лежали тельца нескольких мертвых ос. Но это и все. От смертоносной живой тучи не осталось и следа.
Тогда только Виктор выскочил из машины и, будто опасаясь возвращения насекомых, пулей взлетел на крыльцо своего дома.
Он сразу увидел выдвинутый ящик комода, осколки посуды на полу и валяющуюся здесь же преторианскую форму. А на диване, прижатая оседлавшим ее Яном, распласталась Лиза. Она издавала хрипловатые звуки, и голова с гривой растрепанных медовых волос металась по подушке.
Виктор даже не сразу понял, что это именно он испустил этот крик гнева и боли, от которого оба любовника отпрянули и воззрились на вошедшего мужчину. Ян сразу отошел в сторону, деловито подтянул брюки. Его лицо не выражало ни удивления, ни смущения. Чего никак нельзя было сказать о Лизе.
Она сразу подскочила с дивана, будто ужаленная (осой? васпой?), запахнула разорванную на груди блузку, и вдруг заплакала – громко, горько, навзрыд.
– Вон, – леденея от ярости, сказал Виктор, и добавил – будто выплюнул:
– Шлюха!
– Виктор, это не то, что… – плаксиво начала она.
– Вон! – заорал Виктор снова, и этот его крик мог вполне вспугнуть еще один осиный рой.
Он почувствовал, что его сердце словно оборвалось с поддерживающих его нейлоновых нитей, и теперь летело вниз, вниз… в бездну Эреба, в чернильную пустоту небытия, где нет места свету и радости, а есть только всепоглощающая боль.
– Виктор, прошу… – Лиза бросилась к нему, протягивая руки.
Боль скручивала его изнутри. Мир заволокло пеленой слез или, может быть, завесой тумана, который обычно сопровождает безумие.
Виктор видел, будто со стороны, как взметнулась его рука, как отвесила Лизе звонкую пощечину.
– Убирайся! – вышло из его рта даже не слово, а клокочущее шипение.
От удара она отпрянула. Но Виктор не видел ее лица. Почему-то вместо него перед глазами маячила потертая фотография трехлетней девчушки с белыми бантами и веснушками на вздернутом носу.
Виктор в бессилии опустился на диван и застонал мучительно и страшно. Кажется, хлопнула входная дверь – это Лиза выбежала из домика в звенящую тишину вечера. Но Виктору было все равно. Фотография трехлетней девочки перед его внутренним взором исказилась, пошла трещинами. Рассыпалась, будто части мозаики, и вместо лица девочки проявилось другое – лицо взрослого мужчины, с теми же бледными веснушками и белесыми бровями, со шрамами, выбегающими на щеку из-под косой повязки.
– Ненавижу! – в бреду прошептал ученый. – Как же я вас ненавижу!
Ян деловито застегивал пуговицы на манжетах, будто не случилось ничего. И это циничное спокойствие оказалось последней каплей.
Виктор налетел на него в порыве отчаяния и гнева, словно смерч. Кулак вошел в солнечное сплетение, потом впечатался в челюсть. Ян даже не пытался защититься, покачнулся, но не упал.
– Ублюдок! – орал Виктор. – Мерзавец! Урод! Н-на!..
Голова шла кругом. Виктор вкладывал в удары всю свою боль, все страхи последних дней. Ему хотелось разорвать подонка в клочья, чтобы он захлебывался собственной кровью, чтобы просил пощады, пока Виктор будет его бить, бить, бить до смерти…
Он запыхался, остановился. Натянутые жгуты мышц болели страшно, кажется, с костяшек сошла кожа, и Виктор не знал, его ли это кровь обрызгала диван или кровь Яна.
– Ты закончил?
Голос васпы прозвучал сипло, но все в том же бесстрастном тоне, что выводил ученого из себя.
– Это приятно, да? – продолжил Ян, приподнимаясь с пола и проводя пальцами по своим разбитым губам. – Теперь ты видишь. Как сладка власть. Как это опьяняет. Чем же ты отличаешься от меня?
– Тем, что ты выродок! – с ненавистью выплюнул Виктор, и снова занес руку для удара.
Но теперь Ян не позволил ему это сделать. Он обхватил ладонью его кулак, и сжал так сильно, что захрустели хрящи.
– Хватит.
Кость не выдержала давления и сломалась. Колени Виктора подкосились, он закричал от боли.
– Это тебе урок, – ровно произнес Ян. – Не спорь с тем, кто заведомо сильнее тебя.
– Подонок!
Виктор осел на пол. Его рука горела огнем. И тот же огонь выедал его изнутри, а на глаза навернулись слезы ненависти и бессилия.
– Отчего же? – возразил васпа. – Только оттого, что она выбрала меня? Не тебя, человека. А меня, монстра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});