человек испугается, если к нему обратятся за помощью сто тысяч нуждающихся в его помощи. Всякий, кто выслушает историю Абдула, не сможет остаться равнодушным и сочтет правильным и справедливым, что для него нашлось место в отеле. Но люди, которые узнают из газет голые цифры, настаивают на принятии мер для защиты нас самих от чужаков. Один беженец — брат, но сто тысяч беженцев — угроза. А ведь это сто тысяч личностей примерно с такими же историями, как у Абдула. Если вы, писатель, стремитесь к тому, чтобы избавить читателей от страха перед массой и вызвать сочувствие к личности, то вы выбрали правильную профессию. Рассказывая их истории, вы можете превратить цифры снова в людей.
— Мне кажется, что даже в нашем поправевшем демократическом обществе большинство его членов все же поддерживает ту точку зрения, что настоящим беженцам надо помогать, — сказал я. — Проблема в огромном количестве экономических беженцев, которых снисходительно называют «искателями счастья».
— Не знаю, почему бегство от бедности не считается бегством, — сказал он. — Бедность может быть так же смертоносна, как и война.
— Вы считаете, что люди неправы, видя в массах беженцев угрозу? — спросил я.
— Это неправильная постановка вопроса, — сказал Пательский. — Точно так же бессмысленно спрашивать себя, правильно ли видеть угрозу в массе воды. Вода всяко откуда-нибудь да возьмется. Из моря, с гор или с неба. Воду невозможно удержать. Если мы воде дадим волю, то это может привести к катастрофе, но если нам удастся задать ей направление течения и пустить ее под контролем орошать наши поля, то она станет источником жизни и богатства. Миграцию точно так же невозможно остановить. Кто считает иначе, не знает истории человечества. Научившись стоять на двух ногах, мы немедленно отправились в путь. Выбравшись из нашей колыбели в Африке, мы заселили континенты. Миграция — это суть человека. Тот, кто думает, что способен остановить нынешнюю миграцию из Африки, не знает, сколь велико отчаяние эмигрантов. Человека, готового рисковать жизнью, ничто не остановит. Так что вопрос о том, является ли это угрозой, непродуктивен. Коль скоро иммигранты все прибывают и прибывают, то полезнее задуматься над вопросом, как направить эти потоки в некое русло и сделать так, чтобы они приносили нам пользу. Если мы от страха или из-за неуместного высокомерия откажемся разумным образом задействовать потоки мигрантов на благо нашего общества, они затопят нас, приближая к возможной катастрофе. Если же мы это сделаем, то миграция из возникновения новой проблемы превратится в решение уже существующей. Европа седеет. Убедительное доказательство тому я вижу каждое утро в зеркале. С нашим теперешним демографическим профилем мы скоро не сможем поддерживать здравоохранение и пенсии на должном уровне. Без мигрантов будущее Европы трудно себе представить.
— Но не приведет ли это к гибели нашей культуры?
— Любая культура представляет собой коктейль, — сказал Пательский, — причем его состав подвержен постоянным изменениям. Это и есть признак того, что она жива. Если вы хотите видеть культуру, окаменевшую до монолитной неподвижности и принципов, выбитых в мраморе, то идите и любуйтесь развалинами древнегреческих и римских храмов. До наших дней дожили именно те элементы этих умерших культур, которые были опошлены, заражены и коррумпированы двумя тысячелетиями иностранных влияний. Нынешний страх перед исламизацией Европы идентичен страху римских патрициев четвертого века перед христианизацией империи. Здесь можно процитировать Горация: «Греция порабощенная поработила своего дикого завоевателя». Вы понимаете, что я имею в виду. Столкновение двух культур ведет не к замене одной культуры другой, а к возникновению новой, в которой обе прежние волшебным образом могут быть объявлены победителями. Даже вооруженным до зубов испанским конкистадорам, несмотря на все их отчаянные попытки, не удалось полностью вытравить культуру исконных обитателей Южной Америки. Она вернулась к завоевателям через два века на их собственном языке в книгах Гарсиа Маркеса, чтобы заразить уже их культуру и воздействовать на их образ мыслей. Если произойдет исламизация Европы, то ислам при этом изменится не меньше, чем Европа. Независимо от вопроса о том, можно ли этому сопротивляться, на общемировом уровне такой ход событий с огромной долей вероятности можно рассматривать как прогресс.
— Такую точку зрения многие захотят освистать как экстремальное проявление культурного релятивизма, — сказал я.
— Назовем это лучше культурным реализмом, — улыбнулся Пательский. — В вопросах такого рода очень помогает хоть немного знать историю. Альтернативой культурному релятивизму является культурный абсолютизм, который одну культуру ставит выше всех других. Но такая точка зрения спотыкается в философском смысле о ту историческую данность, что все люди во всем мире во все времена считают свою собственную культуру выше всех других. И когда эта наилучшая культура под влиянием другой превращается в новую, то за кратчайшее время находятся ее фанатичные приверженцы, которые начинают защищать эту новую культуру огнем и мечом как превосходящую все остальные.
— Можно ли выдумать философскую аргументацию, оправдывающую противодействие иммиграции? — спросил я.
— Если считать философом Платона, — сказал он, — то следует сделать вывод, что это вполне возможно, потому что в своих «Законах» он говорит об ответственности лиц, стоящих у власти, за поддержание идеальной численности населения на управляемой ими территории с помощью эмиграции и иммиграции. Но это не этические рассуждения, а прагматические соображения, преследующие цель обеспечить благосостояние собственной группе. Впрочем, ввиду старения Европы на основе платоновского критерия как раз следовало бы допустить иммиграцию и даже содействовать ей. Но как только мы посмотрим на вопрос миграции с этической точки зрения, вся проблематика становится пугающе банальной. Любая мысль о справедливости основывается на представлении о равноценности индивидов. Поскольку этика универсальна и эгалитарна, она сама по себе подразумевает принцип открытых границ. Коль скоро все мы мигранты и никто из нас не может похвастаться предками, родившимися на тех же комьях земли, на которых мы живем, аргумента в пользу того, чтобы отказать другим в праве на миграцию, не существует. Есть много оснований рассматривать миграцию как одно из фундаментальных прав человека, потому что без права на миграцию все люди были бы обречены влачить то существование, которое им выпало в лотерее, где разыгрываются места рождения, а это невозможно согласовать с принципами справедливости. Кроме того, причиной миграции всегда бывает несправедливость. И неважно, было ли дело в преследованиях и насилии или в вопиющем экономическом неравенстве. Сюда добавляется тот факт, что мы, европейцы, часто сами виноваты в этой несправедливости. Многие мигранты бегут от войн, начавшихся из-за нас, или от режимов, которые мы из прагматических соображений поддерживаем.