легинсах и разноцветном пончо, легко и свободно развевавшемся при каждом движении. Дочка, которую, как мне было уже известно, звали Мемфис, была одета в широкие камуфляжные брюки милитари и короткий обтягивающий топ, весьма выгодно, чтобы не сказать непристойно, подчеркивавший ее пышный бюст. Они спросили у меня, знаком ли мне этот парк и могу ли я посоветовать им, по какой дорожке лучше пойти.
Я ответил, что, к сожалению, не могу им помочь, потому что мне еще не довелось совершить прогулку по парку. Сказал, что почти не выходил из отеля и я не столь энергичен и предприимчив, как они, а некоторым оправданием для меня служит тот факт, что я приехал сюда работать.
— Управляющий сообщил нам, что вы писатель, — сказала дама. — Это замечательно!
— Он мажордом, — уточнил я, — и умеет хранить чужие тайны как никто другой.
— Кстати, меня зовут Джессика, — представилась она. — А это Ричард. Мы живем в Кристал Тауншипе, штат Мичиган. А нашу дочку зовут Мемфис. Правда чудесная девочка?
Я тоже представился и сказал, что очень рад с ними познакомиться. Оба взрослых произнесли в ответ какие-то любезности. Мемфис промолчала, но, протянув мне руку и жуя жевательную резинку, бросила на меня вопросительный, с оттенком иронии взгляд, как будто и правда ждала услышать от меня серьезный ответ на заданный матерью риторический вопрос. Или, возможно, я это просто вообразил. Впрочем, почему бы не дать ей этот ответ.
— Ваша дочь, госпожа Джессика, — сказал я, — заставляет примириться с прошлым, озаряет сиянием настоящее и наполняет верой в блистательное будущее.
Госпожа Джессика была тронута. Мемфис расхохоталась. Посмотрела на меня таким взглядом, словно я был ее младшим братиком, который хоть и рад попетушиться, но с девушками общаться не умеет, так что его надо всему учить. Но это я уже точно выдумал.
— Почему бы вам сегодня вечером во время ужина не сесть с нами за стол? — спросила Джессика. — Мемфис хочет тоже стать писательницей. Представляете? Собственно, она уже писательница. У нее есть собственный блог, в котором она выкладывает рассказы. Хоррор. Мы с Ричардом предоставляем ей свободу художественного творчества. Правда, Ричард? Но это редкая удача, что здесь, в отеле, мы встретили настоящего писателя. Может быть, вы дадите Мемфис несколько полезных советов? Она будет очень рада.
Мемфис ничего не сказала.
— Для меня большая честь, что вы так в меня верите, — поклонился я. — В благодарность за ваше общество и за общество вашей очаровательной дочери я готов выполнить все ваши просьбы. Но сегодня вечером я, к сожалению, не смогу. Я уже договорился поужинать вместе с Пательским. А вот завтра вечером, если вам подходит, приму ваше приглашение с величайшей радостью.
— Великолепно, — сказала Джессика.
Мемфис посмотрела на меня таким взглядом, как будто просила прощения за мать. Я был почти уверен, что этого не выдумал.
Они попрощались со мной и пошли гулять.
3
Я все больше и больше дорожил нашими редкими встречами с Пательским. Мне хотелось бы видеться с ним почаще, но он очень стар и плохо ходит. Ему стоит огромных усилий выйти из собственного номера и спуститься к простым смертным. И хотя во время наших встреч он со свойственной ему любезностью всячески показывает, что находит разговор интересным и занятным, я знаю, что быть в моем обществе для него — жертва и он предпочел бы остаться у себя в номере, чтобы читать и работать.
Я пытался расспросить его поподробнее, кто он и откуда, но он ничего не сообщил, кроме того, что его собственная история тесно переплетается с историей Европы. В прошлом он преподавал в университете, но где именно и что — не сказал. Его перу принадлежит нескольких статей и книг, но все они, по его словам, маловажны и найти их невозможно, «как они того и заслуживают». Я спросил его, чем он занимается в настоящее время. Пательский ответил, что ввиду возраста считает себя обязанным наконец-то постараться понять несколько вещей. Я не могу отнести его ни к какой конкретной области знаний. Он историк, сочетающий фантастическое знание фактов с бесстрашием в формулировке провокационных мыслей об общих закономерностях; он философ, никогда не впадающий в соблазн цитировать философов; он великолепно начитанный литературовед, экономист и политолог. Не исключаю того, что он может быть также юристом, астрономом, математиком, химиком, физиком-ядерщиком, и мне это неизвестно только потому, что о данных областях во время наших встреч разговор никогда не заходит.
Из всех людей, что мне встречались на моем жизненном пути, Пательский более всех приближается к ренессансному идеалу homo universalis, который в наши дни полностью ушел на задний план, заслоненный миллионами испещренных буковками и снабженных ссылками страниц научных публикаций, являющих собой триумф веры академического мира в количество: к идеалу, признанному окончательно недостижимым вследствие нынешней гиперспециализации, подразумевающей, что каждый ученый строит всю свою научную карьеру на бесконечном подковывании одной и той же блохи, скрывая под предлогом профессионализма презрение к блохам других ученых.
Хотя Пательский имеет полное право требовать от окружающих признания собственных высокоавторитетных суждений, он продолжает интересоваться мнениями других, которые по определению являются менее квалифицированными и менее продуманными. Но еще больше я восхищаюсь тем, что, несмотря на его старомодную, уникальную в наши дни ученость и ограниченный радиус действия в заставленной книгами комнате, в нем бросается в глаза ожесточенная, жадная причастность ко всем событиям, происходящим в современном мире. В отличие от большинства людей, он использует свои знания не как алиби, позволяющее не высовывать носа из области, в которой он, благодаря профессионализму, может сохранять иллюзию контроля над вещами, а как инструмент для понимания настоящего дня.
Я рассказал ему, что Абдул поведал мне свою историю. Он ее уже знал. Сказал, что отлично помнит тот день, когда Абдула привезли в гранд-отель «Европа». Что это было совсем недавно. Поразительно, как быстро парень выучил язык. Я сказал, что у него хороший учитель. Пательский ответил, что это так, но что необходимость — еще более эффективный педагог, чем господин Монтебелло. Я спросил, что он думает о проблеме мигрантов.
Пательский засмеялся.
— Этот вопрос весьма многогранный, — сказал он, — который тем не менее оказывается очень простым, если вы простите мне дешевый парадокс. Думаю, что любой человек готов помочь другому человеку, находящемуся в беде, но любой