нервическими желудочными симптомами, которые проявляются в болезненных спазмах, как при состоянии голода. Анализ выявляет у него инфантильную тоску по матери, так называемый материнский комплекс. Благодаря обретенному пониманию симптомы исчезают, но остается тоска, которую не победить простым объяснением – мол, это не что иное, как инфантильный материнский комплекс. Прежняя разновидность квази-физического голода и квази-физической боли теперь превращается в психический голод и психическую боль. Человек тоскует по чему-то, но осознает, что было бы совершенно ошибочно принимать это чувство за тоску по матери. Неумолимая и неутоленная тоска его снедает, и справиться с этой задачей куда труднее, чем свести невроз к материнскому комплексу. Тоска настоятельно требует внимания, порождает мучительное ощущение пустоты, которое время от времени забывается, но которое нельзя преодолеть силой воли. Она возникает снова и снова. Поначалу врач не понимает, откуда она берется и о чем пациент, собственно, тоскует. Предполагать можно многое, однако наверняка известно лишь одно: за пределами материнского комплекса нечто бессознательное выражает таким образом свое требование независимо от сознания и продолжает стоять на своем, невзирая на все попытки его унять. Это нечто я и называю автономным комплексом. Это источник той движущей силы, которая прежде поддерживала инфантильные притязания на мать, тем самым вызывая невроз, поскольку сознанию взрослого приходилось отвергать и вытеснять такие детские требования как неприемлемые.
Все инфантильные комплексы в конечном счете оказываются автономными элементами бессознательного. Первобытный разум всегда считал эти элементы странными и непостижимыми и, персонифицируя их в духах, демонах и богах, пытался исполнить их требования посредством сакральных и магических обрядов. Верно признавая тот факт, что этот голод или жажду нельзя утолить ни едой, ни питьем, ни возвращением в материнскую утробу, первобытный разум порождал образы невидимых, ревнивых и назойливых существ, более влиятельных и опасных, нежели человек, обитателей незримого мира, столь тесно все же переплетенного с осязаемой реальностью, что некоторые его духи способны селиться даже в нашей кухонной утвари. Духи и колдовство – почти единственные причины болезней у дикарей. Автономное содержание проецируется первобытным разумом на эти сверхъестественные фигуры. С другой стороны, наш мир полностью освобожден от демонов, однако автономные элементы и их требования никуда не делись. Отчасти они выражают себя в религии, но чем больше религия рационализируется и «размягчается» (а это почти неизбежная ее участь), тем извилистее и таинственнее становятся тропы, по которым в сознание все-таки проникают элементы бессознательного. Чаще всего образчиком выступает невроз, хотя мало кто этого ожидал. Под неврозом обычно понималось нечто незначительное, quantite negligeable[113] с медицинской точки зрения. Но, как мы убедились, это большая ошибка. Ибо за неврозом скрываются те могучие психические воздействия, которые определяют нашу установку и ее направляющие принципы. Рационалистический материализм – установка, которая, по-видимому, не вызывает подозрений – есть на самом деле психологическая противоположность мистицизма, тайный противник, которого надо победить. Материализм и мистицизм суть психологическая пара противоположностей, подобно атеизму и теизму. Это враждующие братья, два различных способа справляться с господствующим влиянием бессознательного, и один идет путем отрицания, а другой – путем признания.
Поэтому если меня попросят назвать самый существенный вклад аналитической психологии в наше мировоззрение, я скажу, что это признание наличия бессознательных элементов, которые выставляют требования, не подлежащие отказу, или оказывают влияние, с каковым сознательному разуму, volens nolens[114], приходится считаться.
Наверняка все мои предыдущие рассуждения покажутся неудовлетворительными, если я оставлю без определения нечто, именуемое мною автономными элементами, и не предприму ни малейшей попытки изложить эмпирические выводы нашей психологии относительно этих элементов.
Если, как считает психоанализ, возможно дать окончательный и удовлетворительный ответ, например установить, что исходная инфантильная зависимость от матери является причиной тоски, тогда такое признание должно повлечь за собой и исцеление. В некоторых случаях инфантильная зависимость действительно исчезает, когда пациенту удается ее осознать. Но отсюда не нужно делать вывод, будто так бывает всегда. В каждом случае остается нечто недосказанное – порой настолько малое, что можно считать такой случай практически исчерпанным, но порой настолько значительное, что ни пациент, ни аналитик не могут быть довольны результатом, и обоим кажется, что вообще ничего не было достигнуто. Кроме того, мне доводилось лечить многих пациентов, осознававших причины своих комплексов вплоть до малейших подробностей, однако это нисколько нам с ними не помогало.
Каузальное объяснение может быть относительно удовлетворительным с научной точки зрения, но психологически оставаться все-таки не вполне исчерпывающим, поскольку мы по-прежнему ничего не знаем о цели той движущей силы, что лежит в основе комплекса, – например, о значении тоски, – и не догадываемся, что делать дальше. Пусть я знаю, что причиной эпидемии тифа является зараженная питьевая вода, одного этого знания мало, чтобы остановить распространение болезни. Удовлетворительным наш ответ будет только тогда, когда мы узнаем, что же такое сохраняло в человеке инфантильную зависимость до зрелого возраста и на что оно нацелено.
Будь человеческий разум в миг прихода в мир tabula rasa[115], перечисленных затруднений вовсе бы не возникало, ибо в разуме не было бы ничего, не приобретенного или не вложенного извне. Однако в психическом индивида много всего того, что никогда не приобреталось, ведь человек не рождается как tabula rasa, а всякий человеческий разум не является предельно уникальным и единственным в своем роде. Мы рождаемся с разумом, который представляет собой плод развития бесконечных поколений предков. Разум и мозг во всем своем дифференцированном совершенстве формируются у каждого эмбриона, и, начиная функционировать, они неизбежно добиваются тех же результатов, которых предки уже добивались бесчисленное множество раз. Вся анатомия человека есть унаследованная система, тождественная конституции предков, и она непременно будет функционировать так, как функционировала у предыдущих поколений. Следовательно, шанс возникновения чего-то нового, существенно отличного от прежнего, бесконечно мал. Потому все факторы, существенные для наших близких и далеких предков, будут существенными и для нас. Это фактически насущные необходимости, заявляющие о себе как потребности.
Не стоит опасаться, что я намерен рассуждать об унаследованных представлениях. Я далек от этой мысли. Автономное содержание бессознательного (или доминанты, как я выражаюсь) не является врожденными представлениями: это врожденные возможности, даже принудительные необходимости воссоздания образов и идей, посредством которых данные доминанты издавна выражались. Конечно, в каждом уголке планеты и в каждую эпоху говорили на собственном особом языке, который бесконечно варьировался. Но не имеет принципиального значения, побеждает ли мифологический герой дракона, рыбу или какое-то другое чудовище; фундаментальный мотив остается тем же самым – общим достоянием человечества, а не эфемерным воззрением той или иной местности либо эпохи.
Итак, человек рождается со сложной психической предрасположенностью,