есть результат скоординированного взаимодействия бесконечно сложных факторов.
Психическое действие совершается на столь же сложных основаниях. При всей мнимой простоте раздражителя любая его особенность, сила и направление, временное и пространственное, цель и пр. опосредуются конкретными психическими условиями, иными словами, установкой; эта установка, в свою очередь, состоит из сгруппированных элементов, столь многочисленных, что их невозможно пересчитать. Эго выступает в качестве главнокомандующего, штабом будут его рассуждения и решения, доводы и сомнения, намерения и ожидания, а зависимость эго от внешних факторов равнозначна зависимости командующего от почти непредсказуемого влияния генштаба и закулисных политических махинаций.
Полагаю, мы не усложним избыточно нашу аналогию, если дополним ее отношением человека к миру. Индивидуальное эго может считаться командиром небольшого войска, которое сражается против окружающей реальности (эта битва нередко ведется на два фронта – тут и борьба за существование, и подавление собственной мятежной и инстинктивной натуры). Даже тем из нас, кого не причислишь к пессимистам, наше бытие кажется прежде всего борьбой, схваткой. Состояние мира видится желательным, и, когда человеку удается примириться с собой и с мирозданием, это становится поистине замечательным достижением. Потому, откликаясь на более или менее постоянное нахождение в состоянии войны, мы нуждаемся в тщательно упорядоченной установке; если же кто-то сумел все-таки обрести душевное равновесие, его установка по-прежнему требует дальнейшего развития, если он намерен сохранить такое состояние хотя бы ненадолго. Для души куда проще находиться в постоянном движении, в непрерывном потоке событий, чем пребывать в длительном покое, ибо в последнем случае – каким бы возвышенным и идеальным это состояние ни казалось – ей грозит удушье и невыносимая скука. Значит, мы не станем обманывать себя, если предположим, что состояние душевного умиротворения – то есть бесконфликтный, гармоничный, созерцательный и сбалансированный настрой – всегда, покуда он длится, зависит от наличия особенно развитой установки.
Быть может, кого-то удивит, что я предпочитаю говорить об «установке», а не о «мировоззрении». Дело в том, что, рассуждая об установке, я благополучно избегаю вопроса о том, определяется ли она сознательным или бессознательным мировоззрением. Человек способен командовать собственной армией и успешно биться за существование вовне и внутри себя, добиваться даже сравнительно длительного состояния мира, не обладая сознательным мировоззрением, но нельзя достичь того же самого без установки. Мы вправе говорить о мировоззрении только тогда, когда предпринимается сколько-нибудь серьезная попытка выразить установку, понятийно или наглядно, чтобы стало ясно, почему и для чего мы так поступаем и живем.
К чему тогда, могут спросить, мировоззрение, если без него вполне можно обойтись? На тех же основаниях можно спрашивать, к чему нам сознание, если оно не обязательно. Ведь мировоззрение, в конце концов, есть не что иное, как расширенное или углубленное сознание. Причина, по которой существует сознание и по которой налицо потребность его расширять и углублять, очень проста: без сознания жить хуже. Вот почему мать-Природа наделила человека сознанием, этим причудливейшим среди всех ее странных творений. Даже почти лишенный сознания дикарь способен приспосабливаться и утверждаться – в своем первобытном мире, а при других обстоятельствах становится жертвой бесчисленных опасностей, которых мы, находясь на более высокой ступени сознания, без труда избегаем. Конечно, более развитому сознанию грозят опасности, неведомые первобытному человеку, но не подлежит сомнению, что именно сознательный, а не бессознательный человек покорил планету. Считать это преимуществом или бедой, со сверхчеловеческой, если угодно, точки зрения, – решать не нам.
Развитое сознание обусловливает мировоззрение. Всякое осознанное понимание мотивов и намерений есть зачаток мировоззрения; любое накопление опыта и знания есть шаг в направлении мировоззрения. Создавая образ мира, мыслящий человек одновременно изменяет самого себя. Человек, для которого Солнце по-прежнему вращается вокруг Земли, принципиально отличается от того, для которого Земля является спутником Солнца. Размышления Джордано Бруно о бесконечности пространства не пропали втуне: из них зародилось одно из важнейших начал современного сознания. Человек, космос которого висит в эмпиреях, ничуть не похож на того, чей разум озарен видением Кеплера. Тот, кто по-прежнему сомневается, сколько будет дважды два, не такой, как тот, для которого нет ничего убедительнее априорных истин математики. Иными словами, нам не безразлично, каким именно мировоззрением мы обладаем, поскольку не только мы создаем картину мира, но и она исподволь нас изменяет.
Представление, которое складывается у нас о мире, есть образ того, что мы называем миром. В соответствии с этим образом мы ориентируемся в жизни и приспосабливаемся к реальности. Уже говорилось, что это происходит неосознанно. Простой солдат в окопах не осведомлен о деятельности штаба. (Правда, мы сами для себя есть и штаб, и командующий.) Почти всегда требуется волевое решение для того, чтобы отвлечь разум от сиюминутных неотложных забот и направить его на более общие заботы, связанные с установкой. Если этого не сделать, мы, естественно, не осознаем собственную установку и не обретем, следовательно, мировоззрения, но получим бессознательную установку. Мотивы и намерения, которые не принимаются во внимание, остаются бессознательными, и все кажется чрезвычайно простым, происходит как бы само собой. В действительности же здесь протекают очень сложные процессы, которые опираются на мотивы и намерения, изощренные до предельной степени. По этой причине многие ученые отказываются от мировоззрения, которое признают ненаучным. По всей видимости, этим людям и в голову не приходит, что именно они делают. Фактически имеет место следующее: умышленно оставляя себя в неведении относительно руководящих идей, они цепляются за более низкую, первобытную ступень сознания, нежели та, что соответствует их истинным возможностям. Критика и скепсис далеко не всегда служат признаком интеллекта – нередко бывает наоборот, особенно когда ими прикрывают отсутствие мировоззрения. Очень часто это означает нехватку морального, а не интеллектуального мужества, ведь нельзя смотреть на мир и не видеть в нем себя, а раз человек видит мир и видит себя, для этого необходима изрядная смелость. Поэтому отсутствие мировоззрения безусловно пагубно.
Обладать мировоззрением – значит создать образ мира и образ самого себя, знать, каков мир и каков я сам. В буквальном смысле это, пожалуй, чересчур. Никто не может знать, каков мир или кем является он сам. Но cum grano salis[105] это значит наилучшее знание, которое почитает мудрость и чурается необоснованных предположений, произвольных утверждений и назидательных поучений. Такое знание ищет хорошо обоснованные гипотезы, но не забывает о своей ограниченности и подверженности заблуждениям.
Если бы образ мира, создаваемый нами, не воздействовал на нас самих, то можно было бы довольствоваться какой-нибудь красивой и приятной картинкой (scheine). Но подобный самообман бьет по нам рикошетом, делает нас нереальными, глупыми и бесполезными. Склоняясь к ложной картине мира, мы