не связывала тело воедино. Она не успела испугаться, потому что пустота уже не умеет чувствовать.
Но чернота отступила, сознание вернулось, чтобы в бешеном, неконтролируемом страхе осознать – только что было самое ужасное мгновение ее жизни. Паника, объявшая тело, не желала униматься. А картина перед глазами прояснялась.
Черные частицы, на которые распались ведьмы, еще кружили по палате, формируя те самые тени, которые так настораживали Аврору с самого начала. Они медленно разлетались по углам, в дверной проем, в окно, пока комната полностью не очистилась.
Экзорцистка села на пол и обхватила себя руками, успев порадоваться, что эти руки у нее все еще есть. Серый свет лился из окна, утихающая капель отбивала дробь по подоконнику. В палате они остались втроем – Кира все еще стояла на том же месте, в немом шоке разглядывая собственные ладони. Крис сидел в углу, таким бледным Аврора его еще не видела.
– Рой, – глухо сказал он. – Рой очнулся.
Глава 21. Восьмерка Жезлов. Кира и Крис
Окончательно пришла в себя Кира только на пароме. Серое небо сливалось с серой рекой, серым Городом на горизонте, серыми мыслями. К ее удивлению, страха не было совсем. Она потеряла его в своей палате на второй день заточения. До этого дня она каждый раз удивлялась, как ее лицо умудрялось оставаться почти спокойным в тот момент, когда адреналин в крови поглощал все мысли, а сердце стучало, как у кролика на бойне.
Но после похорон бабушки, после безумных ночей, которые она в одиночестве исступленно металась по дому, ее лицо будто окаменело. Оно не отражало мыслей и эмоций, которые хотелось спрятать. Не отражало и те, что со всей силы рвались наружу и спрятанными быть не хотели. Но Крис просил ее – и она позволяла лицу отражать только то, что не причинит вреда. То есть – почти ничего.
А теперь она лишилась и страха. Чувство вины еще точило на задворках сознания, но Кира усилием воли отделила и его от себя. Если она сейчас примется ныть, что она не хотела этого делать, – это никому не поможет. Не она, так другая сила выпустила бы на волю то, что копилось в пустых телах ведьм. Давно мертвых ведьм.
Крупицы хаоса еще горели внутри нее, когда они покидали остров. Как дыры от пуль, место в душе, просто переставшее существовать. Будто само мироздание рассыпалось, развоплотилось, погибло – и все это внутри нее. Но по мере отдаления от проклятой больницы, все приходило в норму, оставляя лишь след тоски, невероятной печали и боли. На языке крутились странные слова, но она по привычке не давала им вырваться.
То, что она видела – было величественно, всеобъемлюще… и противоестественно. Кира четко знала, что она видела. Крохотную версию конца Вселенной, зерно, с которого все начнется.
Страха все еще не было. Вернее, она видела его на лицах спутников, которые они прятали. Умом она понимала, что должна испытывать то же самое. Хаос – Рой, как назвал его Крис, – обрел свободу. И глупо думать, что он просто исчезнет, растворившись в потоках чужих жизней. Уж скорее он попробует растворить их сам.
Армия спасения знатно продолбалась – сказала Аврора, когда они садились на паром. И Кира кивнула, точнее тут не скажешь.
С того дня, когда она решила не искать легких путей – их больше и не осталось. Но одновременно внутри все ярче разгоралась уверенность, что она сможет. Пока неясно, что и как. Но она сможет.
Кира повернулась к Крису. Он стоял у самого борта, опираясь на хрупкий поручень, и вглядывался в Город. Из хвоста выбилась пара слегка вьющихся прядей, и теперь их трепал ветер. Она поймала себя на безотчетном желании подойти и заправить их. За желанием последовал такой привычный в последние недели острый укол боли. Нельзя, нельзя, нельзя… Любой шаг с ее стороны может его погубить.
Она чувствовала, что с каждым днем дилер становится все призрачнее. Он прощался с жизнью, и она никак не могла в этом помочь. Но точно не собиралась сдаваться, и уж тем более отдавать его неведомым силам без борьбы.
Внутри нее взрывались ракеты, оглушительные ядерные бомбы сносили последние границы… И холодная зима надолго укрывала лицо. Мир вокруг был готов рухнуть, пасть ниц перед тенями, которые уже скользили повсюду. И на этом пепелище где-то в глубине души просыпалась она сама.
Та Кира, которая не плакала, не пасовала перед трудностями, не бежала в страхе. Не сдавалась при первых признаках накатывающей боли. Не скрывалась от всего мира в собственной крохотной квартирке на окраине, как многие годы прежде. Не замолкала при первой же ноте конфликта.
Та Кира, которую уже не ранило одиночество, преследовавшее ее всю жизнь.
Отвергнутая друзьями, которых так и не успела толком завести, покинутая амбициями, которые не успела в себе развить, находящая отраду лишь в выдуманных мирах или за светящимся экраном в виртуальных реальностях – прежняя замкнутая Кира не была настоящей. Она просто спала и ждала, когда ее разбудят. Ощетинившись колючками, отталкивала каждого, кто был на это способен – и, страшно подумать, могла бы провести так всю жизнь.
Нет, уже не страшно. Что бы ни творилось вокруг, сама мысль, что теперь она «пришла в себя», успокаивала. Вырвалась из купола, в котором никогда не хватало воздуха, чтобы нормально дышать.
Паром причалил, но тех троих, что зашли на него сегодня утром, уже не было. «Все всегда уезжают навсегда. Вернуться невозможно – вместо нас всегда возвращается кто-то другой»[18] – вспомнилась цитата из любимого Макса Фрая. Эта история всегда казалась ей чем-то большим, чем просто книга, и каждый раз рвала душу на осколки самыми банальными вещами.
Аврора в задумчивости остановилась на берегу и повернулась к спутникам.
– Чайку? – Она подняла бровь вместо улыбки. Будто траур преследовал их от самой больницы, и улыбаться было тоже нельзя.
Кира повернулась к Крису. Она уже приняла решение ехать, но озвучивать его не спешила. Сказывалось слишком много молчания за недолгую жизнь. Но это пройдет.
Дилер кивнул и направился к машине. Почему-то тоже молча, наверное, это заразно.
Добирались они около часа. Крис ехал медленно, соблюдая все правила дорожного движения (мир однозначно сошел с ума) и пару раз без спросу закурив прямо в салоне. Аврора поморщилась, но ничего не сказала. А Кире нравился запах его сигарет.
Она вглядывалась в любимый Город