Решив, что бабуля диски выбросила, эту ситуацию все равно решили использовать для компрометации Россиля. Имевшийся у ЧАМовцев диск с фальшивой записью разговора подбросили в квартиру Даниловой.
И вот тут они сами себя перехитрили. Им показалось, что будет элегантнее, если убийственный компромат на Россиля найдет кто-то посторонний. Желательно, человек Рыжего Чубчика. Тогда сразу отпадали вопросы: откуда взялось? Пять покойников — Затовский с друзьями и старая Данилова — надежно хоронили тайну.
Обосновав необходимость недостаточной надежностью своих людей, ЧАМ попросил Чубчика прислать в Катеринбург своего сыщика. Тот согласился и велел начальству своей отраслевой страховой компании, чтобы та кого-нибудь выделила.
Ну, и прислали меня. Сначала я принял рассказ ЧАМа за чистую монету, — вновь проявил самокритичность Быков. — Причем, из-за вас
— То есть? — удивился Шеремех.
— Да вы так поливаете ЧАМовцев, что невольно тянет им посочувствовать... «Оборотни! Ренегаты! Оппортунисты!»
— А что не так? Разве не оборотни? Разве не они, пообещав создавать, на самом деле разрушают и обКАЛивают все?! — возмутился намолчавшийся журналист. - Главная вина ЧАМа перед людьми даже не в том, что он ворует. А в том, что из-за своего воровства он давно стал, по сути, убийцей! Развалив медицину, развалив ЖКХ, обложив всех непомерными поборами, он превратил жизнь горожан в рулетку. Они даже не понимают, что во многих городах люди уже давным-давно живут по-другому. А в Катеринбурге по прежнему хорошо живет не тот, кто хорошо работает, а тот — кому повезло. Да и то, пока и до него не доберутся. ЧАМ и его банда убивают души тех, кто только учится жить. Они заставляют их учиться подличать!
После пламенной проповеди Шеремеха некоторое время была тишина. Потом Быков подчеркнуто умиротворяюще, как принято говорить с психически нестабильными, сказал:
— Ну, так и я о том же... Слышали, что вас зовут «прививкой»? Что толку от вашей критики, если ни воровать, ни гнобить людей, она им не мешает? Что толку от ваших ежедневных многократных воплей, если вы не можете объяснить людям самого простого: не будет им служить тот, кто их презирает! А то, что ЧАМовцы своих избирателей презирают, это ж так очевидно. Достаточно увидеть, какие дороги они проложили к своим виллам, и какие хоромы себе выстроили.
— Ну и как же мне доказать людям, что они по сути живут в гетто, устроенном для них ЧАМом и компанией?
— Стоп. Это не моя профессия. Я это дело распутал, вам доложил, а вы уж как-нибудь сами. Кстати, та ваша передача про обед мэра — очень наглядная штука. Жалко, что она прошла в будни и не в очень удачное время.
— Ну, так и что же вас вывело на след?
— А вот ваши корявые дороги и вывели. Я понял, что если ЧАМ и переживает за будущее вверенного ему города, то только как-то извращенно. Потом мне тут помогли... Дали материалы об Илларионове и его убийствах. Ведь Затовский с друзьями — не первые, кого он убил. И мне трудно поверить, что ЧАМ и Кунгусов об этом не знали. Правда, вначале я неточности в их рассказах приписывал тому, что их самих дезинформировали. Но когда увидел вывеску на мэрии, их лимузины и дома... Мания величия и ежедневный пир во время чумы. В общем, я знаю таких. Как они жрут, так и воруют. Ну, а как только я перестал им верить, все сразу вырулило к истине.
— А куда вы дели ту фальшивую запись?
— Как куда? Отдал заказчику.
— Что-о? Вы отдали фальшивку ЧАМу?!
— Нет, конечно. Я отправил ее своему начальству, в Москву. У каждой профессии свои законы. Меня наняли найти. Я нашел.
— Но это же... Ведь они же... Почему?!
— Я не судья. А потом, это ваши тутошние разборки. Вы в них и разбирайтесь.
Шеремех задыхался от ярости. Как многим журналистам, ему и в голову не пришло спросить: а зачем отдал? Такие, как Кеша, часто заранее уверены в чужой глупости. Потому и смотрят вполглаза, и слушают вполуха, а изрекают - безапелляционно.
Мухи творчества
Шеремех при всем своей запальчивости и любви к экстриму довольно совестливый человек. И он решил, что обязан поведать землякам об истинной изнанке вроде бы хорошо известных им событий.
Знакомые терялись в догадках: что с ним происходит? Шеремех отключал телефон, сутками пропадал неизвестно где, а на работе появлялся с такими синяками от усталости под глазами, что гримеры изводили за день месячную норму белил и пудры. Его очередной суперпроект: кто быстрее залезет на недостроенную телевышку в ластах и с аквалангом — так и зачах на стадии подбора участников.
Многие решили, что он влюбился, и завел себе пассию, которая и высасывает у рупора екабевской демократии все соки.
Правда вскрылась, когда у издателя появилась рукопись книги Шеремеха, названная с присущей ему лихостью: «Тайны третьей столицы». В ней Шеремех рассказал все, что узнал от Быкова, присовокупив и свои размышления о судьбе самого везучего из всех проклятых городов.
Издатель, давний приятель Шеремеха, позвонил ему поздно ночью — только ему журналист дал номер телефона знакомых, которые были на даче, и в квартире которых Кеша отсыпался после месяца изнурительного труда:
— Извини, что бужу, — сказал издатель, — но тут время так поджимает, что не мог ждать до утра.
— Ты прочел? И как? — стараясь скрыть волнение, вдруг охрип Шеремех.
— Ну-у... — издатель, давний приятель Шеремеха, был из той же породы людей, которым всегда не хватает времени, чтобы экономить время. Поэтому он судил о рукописях, прочитав две страницы: первую и последнюю. — Мощно написано! Прямо, знаешь, Кафка и Салтыков-Щедрин в одном флаконе. Только с концовкой ты, извини, подкачал.
— Но это же, как в жизни: подлость всегда побеждает, потому что каждый думает только о себе! — с пол-оборота завелся Шеремех.
— Извини, парень, не могу с тобой согласиться.
— Почему?
— Потому, что людям и без тебя хватает негатива в жизни. Концовка должна быть оптимистичной и жизнеутверждающей!
— Но я же не могу врать! Пусть люди же знают, что было на самом деле! Пусть знают, что их начальники готовы пользоваться услугами сумасшедших, убийц и мастеров фальшивок — лишь бы сохранить власть!
— Не ори. Хорошая концовка - это твои проблемы. На то ты и писатель, чтобы суметь приободрить читателя. Но без хэппи-энда книга будет плохо расходиться. Уж я-то знаю.
— Но откуда я тебе возьму хэппи-энд, если такие, как ЧАМ, всегда на коне?!
— Извини, парень, но это — твои проблемы. Я же не спрашиваю тебя, где мне брать бумагу на твою книгу? Вот и ты не спрашивай, как ее дописать.
С некоторых пор, когда Шеремех не знал, как быть и что делать, у него появилась привычка ходить в скверик на Вознесенской горке.
Перекрестившись перед старым, обшарпанным храмом и поклонившись ему, он отошел к скамейке и стал ждать.
Обычно люди узнавали его, оглядывались, пытаясь вспомнить, откуда им знакомо это по лошадиному узкое лицо. Но сегодня они шли мимо, не замечая, словно Шеремех стал невидимкой.
Вот шумно, с матерками, прошла группа горланящих подростков. За ними, безразлично скользнув по журналисту взглядом, шла молодая мама, держа за ручку косолапо семенящего карапуза в трусиках и в короткой синей маечке.
Одна девица из шумной компании в довольно похабных штанишках допила пиво и небрежно отшвырнула алюминиевую банку на газон.
«Дерьмо людишки растут, — брезгливо подумал Шеремех. — Такие и в храме насрут, только дай им волю! Для них даже ЧАМ со своими психами еще слишком хорош...»
Вдруг малыш выдернул свою пухленькую, в трогательных перетяжках ручонку из пальцев матери и, забавно переваливаясь с боку на бок, полез в траву. Он поднял брошенную гуленой пивную банку и так же неуклюже, грозя вот-вот упасть, просеменил к ближайшей урне. Бросив туда банку, он повернулся к ошарашенной от умиления матери, и наставительно произнес: