В результате, как это всегда бывает с долгожданными событиями, война началась внезапно. «26-го у нас еще никаких разговоров о скорой войне не было, — писал в частном письме вскоре после случившегося ген. А. М. Стессель, — хотя все были уверены, что война будет»{1256}. Флот и армия находились почти в безмятежном состоянии. Жена командовавшего эскадрой вице-адмирала О. В. Старка праздновала день ангела, в связи с этим был назначен бал, куда было приглашено много морских офицеров, эскадра отдыхала от учений, ходили слухи о подготовке новых. Первые выстрелы приняли за очередную учебную тревогу{1257}. Ничем другим эти выстрелы с точки зрения офицеров и быть не могли — война ведь не была объявлена{1258}. Все меры, которые предпринимались по приказу Алексеева, воспринимались на флоте несерьезно — скорее как прихоть начальства, теперь за это пришлось расплатиться{1259}. Впрочем, в армии дело обстояло не лучше — после тревоги войска вышли без патронов или с набором для караула{1260}.
Атака противника длилась 17 минут, с 23.33 по 23.50, ответный огонь был открыт в 23.47, т. е. через 4 минуты{1261}. Стоял полный беспорядок, артиллеристы поначалу отказывались открывать огонь, думая, что произошла ошибка и принимая вражеские миноносцы за свои{1262}. Прожекторные команды действовали неумело, обнаружить миноносцы противника им не удалось. Стреляли все корабли, и просто чудо, что первая линия не пострадала от собственной артиллерии. На флагманском «Петропавловске» не сразу разобрались в том, что происходит, и, приняв стрельбу за панику постоянно сигнализировали о прекращении огня{1263}. Большая часть береговых батарей оказалась бесполезной — орудия тяжелого калибра не могли начать стрелять по причине отсутствия масла в компрессорах — шла плановая замена{1264}. «Японское нападение было полным сюрпризом для всех. — Отметил 28 января(10 февраля) в своем дневнике начальник походной канцелярии Наместника Г. А. Плансон. — Вообще никто не ожидал такого нахальства: посланники еще не выехали — японский из Петербурга, наш из Токио»{1265}.
В результате ночной атаки было убито 1, утонуло 6 и умерло от ожогов в госпиталях 6, отравлено газами при взрывах 32 матроса{1266}. Материальные потери нашей эскадры оказались гораздо более значительными — на внешнем рейде Порт-Артура были серьезно повреждены 2 русских эскадренных броненосца — «Ретвизан» и «Цесаревич» и крейсер «Паллада», японцы потеряли 1 миноносец{1267}. «Цесаревич» принял через пробоину столько воды, что получил крен в 18 градусов. При увеличении крена на 2 градуса броненосец мог опрокинуться{1268}. Японский флот действовал энергично и профессионально. Того докладывал в Токио: «Люди сражались во время боя с большим пристутствием духа, точно дело проходило на маневрах»{1269}. За 17 минут 8 японских миноносцев выпустили 16 торпед, 3 из которых обнаружили на следующий день плавающими на внутреннем рейде{1270}.
Вторая и третья атаки миноносцев, проведенные в 00.30 и 00.50 9 февраля, были отбиты флотом без потерь, но повреждения от первой были весьма значительны{1271}. Как отметил один из офицеров флота — громадные пробоины громадных броненосцев пришлось чинить «с микроскопическими возможностями порта»{1272}. В Порт-Артуре не было сухих доков, и поэтому ремонт поврежденных кораблей считался невозможным. Сбылось предсказание Макарова, сделанное накануне: «Если мы не поставим теперь же во внутренний бассейн флот, то мы вынуждены будем это сделать после первой ночной атаки, заплатив дорого за ошибку»{1273}. Утром 9 февраля японская эскадра перехватила у Порт-Артура пароход «Манджурия» с грузом дял крепости. В руки противника попало 27 тыс. снарядов и 800 тыс. порций мясных консервов{1274}.
Узнав о нападении на эскадру, Николай II издал 27 января(9 февраля) 1904 г. Манифест «Об открытии военных действий против Японии». «В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашего мира, — говорилось в нем, — Нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр соглашений по Корейским делам. Возбужденные по последнему предмету переговоры не были однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических отношений с Россиею. Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собою открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать нашу эскадру, стоящую на рейде крепости Порт-Артура. По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии»{1275}.
Что касается Токио, то официальное объявление войны последовало только 10 февраля{1276}. Императорский эдикт возложил ответственность за конфликт и его начало на политику Петербурга, сорвавшего своими проволочками подписание соглашения по Корее и Манчжурии: «Нераздельность Китая является для Нашей Империи существенно необходимой, не только в виду Наших традиционных отношений к этой стране, но и потому, что независимое существование Кореи важно для безопасности Нашей Империи. Россия, несмотря на свои торжественные обязательства по отношению к Китаю и неоднократные заверения перед прочими державами, все еще занимает Манчжурию и укрепляет свои силы в этой провинции, стремясь к окончательному ее присоединению. С поглощением Россией Манчжурии станет невозможным поддерживать территориальную неприкосновенность Кореи и потому пропадет всякая надежда сохранить прочный мир на Дальнем Востоке. Мы полагали решить вопрос посредством дипломатических переговоров и тем сохранить продолжительный мир. С этой целью Наши подлежащие власти обратились с предложением к России и в течение 6 месяцев велись непрерывные сношения по сему поводу. Россия не только не отвечала на наши предложения уступкою, но своими затяжками задерживала решение вопроса и, хотя наружно говорила о желании мира, но в то же время, для осуществления своих эгоистических замыслов, вела спешные военные и морские приготовления. Мы никак не можем допустить, чтобы Россия с самого начала имела серьезное искреннее желание мира. Она отвергла предложения Нашего правительства. Целость Кореи находится под угрозой. Гарантий для будущего, которые Мы тщетно старались получить мирными переговорами, Мы можем искать только обращением к оружию»{1277}. Так началась русско-японская война 1904–1905 гг.
Глава 17. Планы сторон. Слабые и сильные стороны русской военной машины
«Мы знаем, что Россия могущественное государство и по своим ресурсам сильнее Японии, — сказал один из первых японских пленных офицеров, — но Россия сильна в Европе, здесь же, по сию сторону азиатского материка, она слабее нас»{1278}. Для переброски русских сил из Европы в Азию требовалось время. Японский план действий исходил из необходимости максимально использовать те преимущества, которые создавала для Японии эта ситуация. В Токио осозновали невозможность для себя вести затяжную войну, для которой страна не имела достаточно ни материальных, ни финансовых, ни людских ресурсов. По расчетам командования армии шансы на победу равнялись 50 %, командование флота прогнозировало, что завоевание моря обойдется в потерю половины судов. Военное руководство и правительство думали о том, как закончить войну еще до того, как она началась{1279}.
400-тысячная хорошо обученная и хорошо вооруженная армия с офицерским и унтер-офицерским корпусом, имевшим опыт японо-китайской войны, должна была высадиться на континенте и быстро разгромить русские силы в Южной Манчжурии, не севернее Ляояна, а также овладеть Порт-Артуром с его неоконченными укреплениями. В первый период войны русская армия уступала японцам в живой силе — она имела от Владивостока до Порт-Артура до 133 тыс. человек. Японцы планировали разгромить эти силы до подхода подкреплений из России. В случае, если бы им это удалось, шансов восстановить положение до того, как противник овладеет Харбином и разорвет связь с Владивостоком, у России практически не было.
Расстояние от Сызрани, где начиналась Сибирская железная дорога, до Ляояна равнялось 6968 верстам. Экспресс от Москвы до Владивостока шел тогда 14 дней. Для перевозки армейского корпуса требовалось 96 составов, армейский состав от Москвы до Харбина добирался 30 дней, в теории для переброски корпуса по одноколейке требовалось 45 дней, на практике выходило от 50 до 60 и даже 69 дней. Эшелоны снабжения находились в пути еще дольше — до 2–2,5 месяцев. При этом в начале войны по Транссибу ежедневно на восток можно было отправлять всего лишь 4 воинских поезда, включая перевозку военных грузов (в конце войны это число увеличилось в 4–5 раз). Свои проблемы оставались и на КВЖД — в мае 1904 года ее пропускная способность равнялась только 9 парам, из которых на воинские эшелоны приходилось 5 пар. К 1(14) июля она была доведена до максимума, составив соответственно 8 и 12 пар поездов.