плова казан, мать твою так!
— Но как же я его приготовлю? — разрыдался Емеля.
— Почем мне знать? — пожал плечами Цент. — Лох здесь ты. Вот и выкручивайся. Мое дело приказать.
— А что будет, если я не смогу? — пискнул Емеля, хотя мог бы и не спрашивать. Он и сам догадывался — ему не поздоровится. Возможно, последуют новые пытки и издевательства.
Но как же сильно он недооценил нового знакомого.
— Что будет? — спросил Цент, да так, словно бы ответ представлялся ему очевидным. — Ну, раз ты не сможешь, придется мне самому встать за плиту. Приготовлю плов, или что получится. На кухне у меня всегда рандом. Но это все же лучше, чем у Анфисы, дуры покойной. Вот та в плане готовки была сама стабильность — что ни блюдо, то параша. От ее кушаний помоечные коты и собаки нос воротили, потому как хоть и бессловесные твари, а тоже жить хотят.
— Значит, вы просто сами что-то приготовите, — облегченно выдохнул Емеля. Он не верил, что отделался так легко. Его даже не станут бить.
Однако радость его продлилась недолго.
— Приготовлю, приготовлю, — подтвердил Цент.
С этими словами он подошел к Емеле и стал бесцеремонно щупать его за разные телесные места.
— С виду тощий, а так-то есть мясцо, — приговаривал Цент, пробуя пальцем упругость филейной части Емельяна. — Вот с этого места можно изъять пару кило. Да с бочков жирок срезать, на бульон.
— А? — нервно вскрикнул Емеля, отшатываясь от страшного человека. — Что… что…. Что вы имеете в виду?
— Да ты не волнуйся, — поспешил успокоить его Цент. — До этого не дойдет. Тебе всего лишь надо приготовить мне плов. Это очень простое задание.
— До чего не дойдет? — не унимался Емеля.
В глубине души он уже догадался сам, но отказывался в это верить. Да и как можно было даже допустить саму мысль, что эти с виду разумные существа могут совершить акт беспричинной антропофагии, избрав его в качестве кормовой жертвы. Ладно, там, в каких-нибудь критических ситуациях, на необитаемом острове или в иной небогатой пищей среде. Суровый сурвайвал порой толкает людей на зверские поступки, но такова цена выживания. Но здесь и сейчас-то это зачем? Полная машина тушенки и сухарей. Жри хоть в три горла. Почему же во весь свой страшный рост поднялась тема каннибализма?
Тут Емеля взглянул на Цента, и его прошиб холодный пот. Он все понял. Этим страшным человеком двигал отнюдь не голод. Мотивы его лежали далеко за гранью понимания Емели, но одно ему было предельно ясно — изверг, не задумываясь, схарчит его чисто по приколу.
Подтверждая его худшие опасения, Цент ласково произнес, продолжая деловито щупать жертву за мясистые области:
— Доброго плова из тебя, как мне видится, не выйдет, ведь ты барашек только по мозгам. Но вот, скажем, харчо, вполне себе приемлемая альтернатива. Так что мой тебе совет — не тяни резину.
Следующие минут десять Емеля бестолково метался среди трех берез. Он попытался осторожно удалиться от лагеря, а после задать стрекача, но зоркий Цент отследил его поползновение, и как бы между делом намекнул, что отменно стреляет по убегающим в панике целям, притом предпочитает метить им по нижним конечностям, дабы ненароком не даровать жертве легкую смерть.
Время шло, а пловом и не пахло. Емеля тихо выл от отчаяния, когда до его ушей долетел голос Цента.
— Еще пять минут, и тебе точно харчо, — предупредил он строго.
— Меня нельзя есть! — воскликнул Емеля. — Я ведь человек!
— А ведь твоя правда, — вдруг согласился с ним Цент. — Доброго харчо из тебя не выйдет. Только мясо испортим. Придется обойтись без изысков.
Он взглянул на щуплого мужчинку и скомандовал:
— Владик, тащи бревно!
— Какое? — испуганно спросил тот.
— Подходящее, — ответил Цент, и его тщедушный спутник все понял. А вот Емеля нет. Но недолгим было его непонимание. Вскоре Владик вернулся, волоча за собой толстый стволик молодого деревца.
— Отлично! — похвалил его Цент. — А теперь тащи из тачки изоленту. Нет, стой. Она вонять будет, да и резина, все-таки, токсичная дрянь. Лучше проволоку.
Емеля наблюдал за всеми приготовлениями с немым ужасом, и терялся в догадках, что же его ждет. А затем, когда щуплый мужчинка принес из машины моток алюминиевой проволоки, все встало на свои места.
Дикий крик разнесся над рощей, вспугнув сидящих на ветвях пташек. В нем смешались мольбы и воззвания к милосердию.
— Заткнись! — требовал Цент, проволокой приматывая его ноги к бревну. — Ишь, горланит. Нарочно, да? Хочешь еще кого-то к столу накликать. Терпеть не могу незваных гостей.
— Не надо! — выл Емеля. — Пощадите!
Его за руки и за ноги привязали к бревну, и тут-то он все понял. Ужасный человек Цент уготовил ему страшную участь. Он собирался приготовить Емельяна Пискина на вертеле.
— Владик, не стой столбом, вкапывай рогатины, — торопился Цент, чуя скорый ужин.
— Да разве так можно? — извивался Емеля.
— А ведь и верно, — вдруг опомнился Цент. — Господи! Что же это я делаю? Форменно бес попутал. Не раздел тебя, не обмыл. А одежда ведь сплошь синтетика. Она не пойдет на пользу здоровью. Все мясо химией китайской провоняет. Да и неизвестно, где ты прежде валялся и кто тебя трогал. Владик, бегом неси нож, срежем с туши упаковку. И ведро воды тащи, хоть подмышки ему помоем и прочие пахучие области. Не чужим людям готовим, сами есть будем.
Нож был принесен. Пока Владик ходил к реке за водой, Цент подступил с ним к орущему дурным голосом Емеле и стал резать его правую штанину.
— Умоляю! Не надо! — давился слезами Емеля. — Я сделаю все, что вы захотите.
— Тогда просто заткнись, — пожелал Цент. — Это единственное, чего я от тебя хочу.
Владик принес ведро воды. Но, как выяснилось, забыл губку.
— Иди к машине, неси ее, бестолочь! — прикрикнул на него Цент. — С кем приходится выживать в суровых условиях постапокалипсиса! Все на моих плечах. А этот прыщеносец словно на курорте. Берегись, Владик. Терпение-то мое однажды может и лопнуть. И тогда кто-то другой может оказаться на вертеле. И пусть он тогда не обижается, и не спрашивает, почему да за что.
Но уйти за губкой Владик не успел. Внезапно появилась Машка, и сообщила, что обед готов.
— В смысле? — удивился Цент. — Какой еще обед?
— Суп с тушенкой, — ответила девушка. — Я его сварила, пока вы тут дурью маялись.
— Суп, — повторил Цент. — С тушенкой. Сколько банок на котелок?
— Пять.
— Мать моя! У тебя совсем никакого представления об экономии. Ну, две, ну, три еще куда ни шло. Но пять….
— Ты же