вероятно, библиотеки Ростова-на-Дону и области ломились от книг Шолохова…
Так же как либеральная часть писательского сообщества требовала свободы, так и консерваторы ждали дальнейшего закручивания гаек. Причем с неменьшей силой. И подобное происходило почти на каждом съезде. В итоге последние всегда брали верх, даже будучи в меньшинстве, ибо их влияние было сосредоточено в президиуме и выше по властной вертикали. И тогда у либералов порой опускались руки. 24 марта 1966 года Александр Твардовский размышляет: «Съезд писателей. Зачем он, если во главе его будут Кочетовы, Чаковские, Марковы? <…> По должности “партийное” искусство – прибежище всего самого подлого, изуверски-лживого, своекорыстного, безыдейного по самой своей природе (Вучетич, Серов, Чаковский, Софронов, Грибачёв, – им же несть числа). Удивительное дело: как только является художник честный, талантливый, любящий, верящий, – его “накрывают”. Шолохов – ныне бывший писатель, поддерживающий свое официальное благополучие лишь своим постыдным самоустранением (да кабы еще только самоустранением) от сегодняшней судьбы искусства и литературы»{310}.
И еще одни важные для себя мысли записал в тот день Александр Трифонович: «Испытываю – радость освобождения от необходимости врать, натягивать»{311}. Но желающих врать у нас всегда хватает…
У украинской делегации были свои думы. Олесь Гончар 24 мая отметил: «Доклады сделали этот съезд серым». И далее: «Монголы подарили портрет Горького. Поставили на столе. Из зала в президиум пришла записка: “Примите срочные меры: портрет Горького закрыл Гамзатова”. О выступлении М. Танка: “Это не тот танк, наезжает на бровку” (имеется в виду поэт Петрусь Бровка. – А. В.). Кто-то бросил фразу: “Ох, эти хохлы: мы им разгромили Сечь, а они теперь завоевывают Кремль”. Ему ответили: “Не надо нам Кремля, не хотим ничего завоевывать, верните нам Большой Луг вольностей”»{312}. Выступление Олеся Гончара похвалил Твардовский: они были тезками, Гончара на русский лад официально именовали Александром Терентьевичем.
Выступление Шолохова Олесю Гончару также пришлось не по душе: «Противно. Выгораживал цензуру, пытался доказать, что свобода творчества писателям не нужна. Не побрезговал демагогией. Оганьбив себя». Какое сочное выражение, свидетельствующее о богатстве русского и украинского языков! В Большом русско-украинском словаре «гоньба» переводится как «преследование зверя на охоте». Охотником, надо понимать, Гончар считает Шолохова, преследующего Солженицына.
А вечером Гончар с другими гостями из Киева «слушали у друзей записанные на пленку ростовские колокола. Грандиозно. Бетховен на колокольнях России». Познакомился он и с Андреем Вознесенским: «Чистая душа – такое впечатление. Бывает, вот так видишь, что главное, определяющее в человеке – чистота. Потом все остальное. После жары, духоты в дни съезда наступило вдруг похолодание. И верю, по народной примете, что это похолодание временное, весной оно наступает каждый раз, когда цветет калина. А в Кремлевском саду она именно зацвела. Бело, чисто. Поэтому и похолодало»{313}. Ой, цветет калина в поле у Кремля…
Для того чтобы попасть на съезд в Кремле, литератору по заведенным правилам требовалось пройти сито выборов в первичных писательских организациях. Здесь порою разыгрывались подлинные драмы. Посидеть на съезде хотели многие, да только посылали не всякого. А участие в съезде украшало биографию советского писателя независимо от места его проживания. К тому же избрание делегатом съезда было куда лучше для писателя, чем неизбрание. Дело даже не в почете и уважении, а в том, что если избрали тебя, то это значит, что не избрали какого-то другого. И вот тому другому очень плохо. Не зря Евгений Шварц отметил в дневнике 12 октября 1954 года: «Выберут делегатом на съезд – хлопотно. Не выберут – еще хуже»{314}. Хлопоты были связаны с необходимостью участвовать в бюрократическом процессе, в частности, для сказочника Шварца – готовить содоклад о положении с детской литературой в Ленинграде. Это ему надо было?
Особенно заманчиво выглядело избрание на съезд для писателя из союзной республики, например, Средней Азии и Закавказья. Многие из них получали не только красивый специально изготовленный значок, который можно было прикрепить на лацкан парадного пиджака и приехать в таком виде в родной кишлак или аул, но и возможность побывать в столице нашей родины. Шварц в этой связи писал, что телефонный переговорный пункт в гостинице «Москва» напоминал встревоженный улей: приезжие писатели-делегаты звонили в Тбилиси, Баку, Сыктывкар с рассказами о том, как тепло их принимает советская столица. На каких только языках они не говорили! Здесь же в почтовом отделении стучали наперегонки молотки, забивая деревянные ящички с посылками, отсылаемыми домой. Описывая все творившееся вокруг, Шварц подобрал яркий эпитет – «громоздкость происходящего», как будто речь идет о чем-то огромном и одновременно пустотелом.
Писатель из Белоруссии Иван Петрович Шамякин (по совместительству он был еще и председателем Верховного Совета БССР) на одном из съездов также поразился увиденному: «Мне было больно слушать скучные речи. А в отеле соскучилась Маша (жена. – А. В.). Правда, занятие у нее было маленькое, приятное. В отеле был открыт сувенирный и продуктовый магазин для делегатов. Товары в основном импортные. Там продаются отличные товары. И все это без наценок, в красивейшей сувенирной упаковке. В холле есть почтовое отделение с необычной организацией приема посылок: специальные фанерные ящики, скотч. Упаковка – три-четыре минуты. Конвейер». В первый день жена сказала ему, что отправила домой четыре посылки. Шамякин ужаснулся:
«– Что ты! Что они скажут о нас?
– Одна дама в соболях из Сибири громким голосом хвасталась, что послала двадцать посылок. Я не боюсь того, что они скажут»{315}.
Пятый съезд ознаменовался печальным событием – 30 июня 1971 года при возвращении на Землю из-за разгерметизации спускаемого аппарата погибли три советских космонавта, днем ранее обратившихся к писателям с приветствием. «Несколько первых выступлений – пустота и риторика. Похоже на то, что несколько слов послания космонавтов, переданных с орбиты, с летающей станции, останутся, может, единственным здесь выступлением, заслуживающим внимания. Это же взволновало глубоко всех…Съезд без имен. Съезд-аноним. Съезд без улыбки. Серо, скучно, нивелирован… И еще гнетущей глыбой, камнем скорби легла на всех гибель космонавтов, которые вчера приветствовали нас с орбиты. В сравнении с их подвигом, с их гибелью особенно невыносима риторика, в которой здесь соревнуются», – отметил в дневнике Олесь Гончар{316}. Память космонавтов почтили минутой молчания.
В РСФСР долго не было своего национального Союза писателей, его первый, учредительный съезд состоялся в 1958 году в Москве. В президиуме съезда уселось и правление нового союза во главе с Леонидом Соболевым (в 1970 году его сменил Сергей Михалков). Соболев – моряк до мозга костей и еще один дворянин в Союзе писателей, выпускник кадетского корпуса, гардемарин, участник Моонзундского сражения, автор романа «Капитальный ремонт». Примечательно, что Соболев, как и Федин, был беспартийным писательским вожаком. Но эта была беспартийность такого рода, что