литераторов и такие, кто доехать до дома после посиделок в «Москве» уже не имел сил. Их не выгоняли с милицией – ибо «посторонним» мужчинам (в отличие от женщин) в советских гостиницах разрешали оставаться на ночь.
«Москва» была особенно дорога писателям старшего поколения, жившим здесь в военные годы. Поздней осенью 1941 года, когда во многих московских домах отключили отопление и электричество, столичных писателей переселили в эту гостиницу. Здесь же разместили эвакуированных из Ленинграда литераторов, например Ольгу Берггольц, поразившуюся, что москвичи не знают всей правды о блокаде. Приезжавшие с фронта писатели также могли получить номер в «Москве». Так что вспомнить было что. Однако несмотря на то что гостиница «Москва» была самой вместительной в столице, уже вскоре обнаружилось, что в ней недостаточно мест для размещения участников не только писательских, но и многих других съездов, число которых с началом оттепели год от года росло. И тогда в Зарядье на месте бывшей сталинской высотки (она должна была стать восьмой по счету) начали строить одну из самых больших гостиниц в Европе – «Россию». В 1967 году ее открыли, к радости, в том числе и гостей столицы. Почему-то особенно любили пожить в «России» приезжие из республик Закавказья, потому едкие москвичи прозвали ее «Кавказской пленницей». Вспоминается кинокомедия «Мимино», где показано, с каким размахом в ресторане «России» гуляют так называемые «эндокринологи» – летчик-грузин и шофер-армянин. Для них не было ничего невозможного. А получить свободный столик, при отсутствии таковых, можно было за десятку, сунутую официанту.
А как расценивали возможность пожить в «России» писатели? Казалось бы, новая гостиница с пятью ресторанами, один из которых разместился на 21-м этаже, позволяя жующим гражданам рассмотреть город-герой с птичьего полета. Живи и радуйся! Но нет. Как и в случае с Дубулты, выбор между «Москвой» и «Россией» подтверждал номенклатурный вес литератора – здесь тоже «сортировали» по рангу. Один из самых известных советских писателей, так и не переехавший в Москву и оставшийся до конца верным «малой» белорусской родине, Василь Быков рассказывает: «В Москве собирался [Четвертый, 1967 года] съезд СП СССР, из Минска мы поехали большой группой. Перед открытием, как обычно, толпились в тесных коридорах на Воровского, получали направления в гостиницы. Это было важное и сложное дело – размещение по гостиницам. Поселяли с большим разбором, в зависимости от веса, который имели те или иные писатели и организации в глазах начальства. Одних (руководителей, депутатов, народных) селили в гостинице “Москва”, других, без титулов и заслуг – в “России”. Получив направление в гостиницу рангом ниже, шли жаловаться Маркову или Воронкову или посылали к ним Шамякина (Иван Шамякин, один из руководителей Союза писателей Белоруссии. – А. В.) с ходатайством. Шамякин ходатайствовал тоже с большим разбором, не допуская уравниловки. Я получил номер в “Москве”, Адамович – в “России”»{288}.
Затем Быков с Адамовичем узнали от Анатолия Гладилина об открытом письме Александра Солженицына съезду писателей – в защиту свободы творчества и против цензуры. Они также поставили свои подписи. Потом позвонили Солженицыну, с которым еще не были знакомы. Александр Исаевич предложил встретиться. Договорились повидаться в гостинице «Москва», в номере Быкова.
Солженицын пришел к Быкову и Адамовичу уже на следующее утро, «Купили выпивку», – сообщает Василь Владимирович, приготовивший для такого торжественного случая еще и фотоаппарат. Александр Исаевич немного припозднился. Поговорили откровенно, как единомышленники. Солженицын сказал, что рад познакомиться с белорусами лично, что читал их книги, разделяет их пафос. Поведал он и о своих литературных планах, о большом произведении, посвященном Первой мировой войне – речь шла о романе «Август четырнадцатого», и о том, что летом рассчитывает побывать в «Восточной Пруссии». Примечательно, что Быков именно так и пишет – «Восточная Пруссия», хотя вообще-то эта бывшая германская территория уже давно стала Калининградской областью. Солженицын в гостях у белорусских писателей «вел себя уверенно и смело. От выпивки он отказался». В конце разговора сфотографировались на память.
Застать Быкова на его месте во время съезда было нелегко: в зале он появлялся редко, большую часть времени проводя в кулуарах или в буфете. Туда стекалось немало писателей: докладная скукочища кого угодно могла довести до буфета. Но вот незадача: если еды было навалом, то выпивка полностью отсутствовала. Литераторы негодовали: «Особенно возмущался Виктор Астафьев – я к тому времени был уже с ним знаком, и мы хотели обмыть встречу. Да не было чем. И Виктор громко, повергая в смятение вышколенную гэбистскую обслугу, возглашал, что без водки не победили бы в войне – даже с громовыми призывами политруков. “И белорусские партизаны это знают – правда, Василь?” – шутливо обращался он ко мне. Я согласился и напомнил Виктору, как на банкете во время предыдущего съезда он выручил Константина Симонова. Тот вальяжно прохаживался между рядами столов с каким-то иностранцем, а за ними, как хвост, таскался подозрительный тип, явно гэбистского вида, все старался подслушать их разговор. Когда они остановились, остановился и он, как раз возле нашего стола, рядом с Астафьевым. Павел Нилин, который был с нами, понял, в чем дело, и обратился к тому типу с вопросом: “Вы из какой организации?” Но тот словно не слышал вопроса: все его внимание было обращено на Симонова и иностранца. Тогда Астафьев громко, перекрывая гул застолья, сказал: “Да он из организации Семичастного! (председатель КГБ СССР. – А. В.) Оглянитесь, Константин Михайлович!” Симонов оглянулся, и тип, вобрав голову в плечи, молча юркнул в сторону. Вечером в гостинице мы обсуждали этот случай, и Астафьев довольно нервно напомнил, где мы живем. Он сказал, что в 30-е годы в СССР было СТО миллионов сексотов, об этом говорил сын Георгия Маленкова, а уж он что-то знал. Да и сам Хрущёв, разоблачая Берию, говорил, что в СССР каждый пятый – сексот. “Чего же вы хотите от писателей?” – спрашивал Виктор Петрович»{289}.
Встреча с Александром Солженицыным и Виктором Астафьевым, что жил в ту пору в Вологде, стала для Василя Быкова главными событиями съезда. Но как же быть, если обмывать нечем? Находчивые писатели и здесь доказали свою близость к народу: «Шикарной закуски в Кремле было навалом, а спиртного ни капли. В гостинице, наоборот, буфеты ломились от выпивки, а закусить было нечем. Как всегда, с закусью в стране была напряженка. Утром за завтраком мы долго решали задачу: как пронести на съезд бутылку. Буравкин (Геннадий Буравкин, сценарист. – А. В.) засунул ее в карман – выглядело подозрительно, могут подумать, что в кармане бомба, выпячивала она и мой внутренний карман. Попробовали положить в импозантную папку Гилевича (Нил Гилевич, поэт, с 1980 года первый секретарь правления Союза писателей Белорусской ССР. – А. В.) – еще хуже. Могут отобрать при входе и еще дело пришьют. А проверяли нас