Читать интересную книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский

Только теперь понимаю, я попал служить в полковой оркестр, в тот, который так красиво и мощно играл у нас на присяге. От этой радостной и приятной догадки я неожиданно для себя счастливо, во весь рот расплываюсь в улыбке.

— Ты смотри-и, он еще и придуряется, — поражается Коновалов. — Чего лыбишься, артист?.. Днев-вальный! — Громко кричит в закрытую дверь. — Дежурного ко мне…

23. Земеля

За дверью эхом доносится: «Дежур-рный! К командиру р-роты».

Сразу за этим слышен громкий, потом глухой, затихающий где-то вдали топот сапог. Это он за дежурным, наверное, понёсся, догадался я. Но через несколько секунд звук с резким нарастанием возникает, топот уже слышен двойной, дробный. Один из них прерывается, а с другим, громким, шумным, в канцелярию вбегает, поправляя сползающую на большой голове, звездочкой к виску, новенькую, но маленькую шапку сержант в выгоревшей добела хэбэшке. Хэбэ на нем или село, или ушито. Ткань плотно обтягивает выпирающие мышцами и другими мужскими деталями тело, как мокрое спортивное трико. На крутой груди блестит множество разных армейских и военно-спортивных значков. Сержант — лицо красное — судорожно давясь, что-то по ходу проглатывает, останавливается, вытянув длинные, лопатой, руки по швам сообщает.

— Я, та-ащ старш-лант. Вызывали?

— Всё жр-рёшь, а в р-роте бар-рдак, — с ядом в голосе вдруг заявляет командир.

— Какой бардак? — наконец почти целиком проглотив всю булочку, поражается сержант. — Где? Шутите, да, та-ащ старш-лант? — заискивающе улыбаясь, пытаясь свести все к шутке, мнется с ноги на ногу дежурный.

— Обтянулся, как пидар-рас. Смотреть пр-ротивно. — Продолжает «красоваться» перед своими друзьями офицерами старший лейтенант. — Что это за фо-орма? Почему уста-ав нарушаешь, а? — распаляясь, гундявит командир.

— Так я же, это, она сама села… — мнется сержант.

— Как докладываешь? Какой пример молодым подаешь, а? — продолжает сбивать с толку командир.

— Так я же доложи-ил, — краем глаза замечая меня, мямлит сержант. И, распрямившись в струнку, вдруг громко и четко докладывает: — Товарищ старший лейтенант, дежурный по роте сержант Голованов по вашему приказанию прибыл.

— То-то! — мгновенно смягчается командир. Гости в канцелярии одобрительно улыбаются: знают здесь дисциплинку, боятся Батьку, любят.

— Так, Голова, определи-ка пока прикомандированного в четвертый взвод. Койку там, тумбочку… Прими вещи, потом старшине доложишь, он оформит. Вопр-росы?

— Никак нет, та-ащ старш-лант, — приподняв плечи, сержант для убедительности слегка разводит в стороны свои руки-лопаты. — Как-кие вопросы?

— Ну, тогда, кр-ру-угом, шагом марш, на х-х…! — выпроваживает нас старший лейтенант.

Вслед за сержантом и я выскакиваю из канцелярии, как из парной бани — очень уж припекло и дышать нечем. Дневальный, выглядывая из-за угла в полувертикальном положении, встречает нас настороженным и сочувствующим взглядом. Понятно, когда ротный на месте, жди чего угодно.

— Ты откуда, молодой? — разглядывая меня, интересуется сержант.

— С учебки, — не задумываясь, отвечаю. Я еще не пришел в себя от нежного знакомства с ротным.

— Я понимаю, что не из роддома, я спрашиваю, призывался откуда?

— А-а! Из Бийска.

— О, земл-ляк, значит, сибиряк! А я из Барнаула. Ну, пошли что ли, смена, — весело обнимает меня дежурный и, заметив осторожно выглядывающего из-за угла дневального, громко и зло орёт на него: — Дневальный, как стоишь, бл…, щас п…ы дам! — и, заговорщически ему подмигнув, мгновенно переходит на доверительный шёпот. — Секи р-ротного тут. Сейчас выходить будет.

Дневальный взбрыкнул, понимающе кивнул шапкой, подобрался, вытягиваясь, привычно приготовившись к неминуемой и непредсказуемой по результатам встрече с ротным.

— Чё, не ожидал, да? — опять весело кивает мне сержант в сторону канцелярии. — Ничего, привыкнешь. Он все время такой. Бесится, что он самый старый старлей в полку. Его однокашники уже давно в майорах ходят, а он вот в старлеях застрял. Рота такая! Одни проблемы! Не обращай на него внимания, по-орет, по-орет и отойдет. Мужик он нормальный, не злопамятный.

Входя таким образом в курс общих и личных проблем ротного, сержант и я гулко топаем по казарме в расположение четвертого взвода. Там я быстро выбрал одну из пустых коек на втором ярусе.

— Тебя как зовут-то, земляк? — спрашивает сержант.

— Павел.

— О, еще и тезка, значит, — радуется Голованов, хлопая меня по плечу. — Меня тоже Пашкой зовут. Так что, земеля, не ссы тут, чуть что — я рядом. Жрать хочешь?

— Да можно бы, — вспоминаю про злое бурчание в пустом животе.

— Всё, идем, — сегодня наши дежурят. Днев-вальны-ый! — опять устрашающим голосом ревет во всю глотку сержант на всю пустую казарму, хотя мы находимся совсем недалеко от дневального.

— Я! — так же громко и бодро, несется от тумбочки.

— Меня в штаб вызвали с молодым, понял? — орёт сержант, подмигивая дневальному. — Сек-ки тут у меня пор-рядок, салага.

Дневальный понимающе кивает:

— Есть, товарищ сержант, порядок!.. — так же громко, отвечает, даже орёт дневальный.

Чего это они? Для пустой казармы это уж чересчур. Глухие они здесь что ли… не пойму… Зачем зря глотку драть? Голованов, словно подслушав, обнимает меня за плечи:

— Не шугайся, земеля, кричу, чтоб ротный голос мой слышал. Он это любит. Здесь так принято. Его школа. Он сам такой. Ещё услышишь… Так что, пошли, земеля, пожрём спокойно, не торопясь, с расстановкой, пока рота на занятиях. Заодно и полк посмотрим.

Конечно, пора… Не теряя времени, бегом слетели по пустынной, боковой, рабочей лестнице здания на первый этаж. Запросто, по-домашнему, входим в столовую с черного входа. Прошли маленькими, извилистыми затхло пахнущими подсобками, плотно заставленными бидонами, бочками, баками пустыми и полупустыми, мешками, тарными ящиками, сразу на кухню. Здесь дружно гремела своим рабочим инструментом бригада солдат-поваров. В мокрых белых куртках, сплющенных поварских колпаках, с потными лицами. На кухне жарко, сильно парит, витают запахи обычной столовки. Ныряем в маленькую боковушку.

В маленькой конторке развалясь, отдыхают два солдата-срочника — один старшина, другой старший сержант — о! — и женщина-повар лет сорока-сорока пяти. Они сидят на старом топчане, застеленном тёмным солдатским одеялом. У всех троих лица слегка сонные, умиротворенные, в полуулыбке. Перед ними на низком столике пепельница — обрезанная гильза от крупнокалиберного снаряда с кучей окурков, большой мятый чайник, железные кружки с густым чифирём, алюминиевая миска с сахаром и большой ложкой, чашка с белым хлебом и тарелка со сливочным маслом. Голованов всех шумно приветствует, особо улыбаясь, обнимает «тетю Ва-алю!» Она возмущенно и жеманно отбивается:

— Сам ты дядя!

Здесь всё по-свойски, всё по-домашнему. Павел вдруг вспоминает про меня.

— Во, мужики, земелю привёл. Молодой. Нужно покормить. Только что с учебки. Моя смена. Видите, совсем худой. Ва-лечка, покорми-ка нас, молодых, да неженатых. — Вибрирует игривыми интонациями Пашка Голованов, сержант, будоража руками пышное тело повара Вали.

Дежурные, мельком глянув, определили во мне именно новичка и потеряли интерес — не их уровень. А вот Валечка, отбиваясь от Голованова, блеснув глазками, оценивающе остро глянула на меня.

— Симпатичный како-ой, — протянула она, глядя мне прямо в глаза. — Свеженький, молоденький! А худой!.. Одни глаза…

Мне мгновенно стало жарко — или уж так на кухне тепло…

— Ва-алечка, а у нас все такие. Все пришли худыми… А сейчас… Посмотри-ка на меня, рыбка… Ну-ка, глянь, ну!.. — мурлычет Голованов.

Под натиском жизнерадостных эмоций Голованова Валечка как бы нехотя поднялась и, изящно вихляя бедрами, охваченная плотным обручем рук Голованова, крутя при этом головой, отворачиваясь будто бы от горячих любовных нашептываний сержанта, успевая поглядывать и в мою сторону, пошла готовить завтрак землякам.

— Ну, руки… Пашка, руки убери… я кому говорю!.. Пашка! — хохочет Валечка, чуть повисая в крепких руках Голованова.

— Вот шал-лава! — Восхищенно тянут, улыбаясь, старшина и старший сержант, наблюдая картину женского кокетства. — Смотри, молодой, если Валька на тебя глаз положит, житья не даст, зае… и закормит, — хохочут между собой.

Голованов, в сопровождении двух молодых солдат-поваров с подносами, плотно заставленными чашками с едой, быстро вернулся, потирая от предстоящего удовольствия свои руки-лопаты. На подносах громоздились миски с овощными салатами, гречневой кашей с котлетами и стаканами густой сметаны, крупно нарезанной селедкой с луком. «Вот это меню! Вот это да-а!» Ошалело осматриваю, глотая накатившую слюну…