складывается, словно бумажная.
Вопль Бубновского:
— Лежать! Не вставать! Они нас видят.
Ору Сереге:
— Это склад! Бежим!
Вот только куда?
— За мной! — Костя выныривает из темноты.
Мчим за ним, не разбирая, обо что спотыкаемся — брусья, бревна, человеческие тела? Левая нога как чужая, но все равно бегу. Еще несколько взрывов. Крики раненых тонут в них. Опять лабиринт сараев… знакомая лестница уже прислонена к забору. Оглядываюсь. Серега отстал, держится за бок — зацепило? Возвращаюсь, тяну его, помогаю подняться по лестнице. Спрыгиваем с другой стороны стены, по щиколотку в холодную болотную слизь. Бежим за Костей вниз по склону — пацан уже на середине, и на воде видна лодка.
Выстрел. Серега падает и кульком катится вниз. Снова выстрел. Оборачиваюсь и от живота выпускаю очередь — слишком короткую. Опять патроны! Стрелок падает и перекатывается. Значит, живой. Добить тварь! Кидаюсь вверх по склону. Стрелок опять на ногах. Бубновский, гнида. Он хватается за кобуру — пустая! Снова берет карабин, но я уже рядом. Глаза застилает красным. Со всей силы бью прикладом.
Бубновский падает. Пытается прикрыться карабином — безуспешно. На, скотина! Мало тебе? За Серегу! Легендой ему был? Вот тебе, легенда! Еще!
— Хватит! Он мертв! В лодку, быстро!
Кто это? А, Нифонтов-старший. Да, тело передо мной не шевелится. Лица у него больше нет.
Михаил тащит меня за собой. Переставляю ноги.
Серега лежит у воды, смотрит широко распахнутыми глазами в темное небо. Подхватываю его под мышки. Почему он такой тяжелый?
— Он уже не… — начинает было Нифонтов-старший, но напарывается на мой взгляд и молча помогает погрузить… Серегу? Нет, тело.
Отчаливаем.
Костя плачет — по-детски, навзрыд, громко хлюпая носом. Я тоже хочу заплакать, но не могу — наверно, никогда не смогу больше. Разом наваливается боль во всем теле. Левая нога совсем чугунная.
— Хорош реветь, — жестко говорит Михаил сыну. — Перевяжи товарища, покуда он кровью не истек.
Мне он протягивает фляжку с открученным колпачком. Водка. Выпиваю, как воду. Смотрю на удаляющийся остров, окутанный пламенем и дымом. А потом проваливаюсь в мягкую черноту.
* * *
Из тумана выступают лица. Лора, невыносимо прекрасная и омерзительная одновременно, ласково шепчет:
— Сильный зверь, хороший.
— Я давно порвал с Системой, — равнодушно сообщает Бубновский, и с каждым ударом приклада у него остается все меньше лица.
— Саша, держись, все будет хорошо, Саша, — раз за разом повторяет Оля.
В первые дни меня не слабо так накачивали лекарствами, потому я не сразу осознал, что Лора и Бубновский мне мерещатся, а Оля в самом деле здесь, в больнице, сидит возле койки, сжимая мою руку. Без истерик, без слез, без слова упрека. Что бы я ни натворил — Оля оставалась со мной, на моей стороне.
Выяснилось, что как только к пирсу причалила лодка с мертвым телом Сереги и полуживым моим, местная полиция позвонила Лехе, и он вылетел первым рейсом. Он сообщил Оле — она успела на тот же самолет. Наверно, ее присутствие да еще тот факт, что осознание произошедшего накатывало постепенно, и помогли мне сохранить психику.
Да, я стрелял в людей и наверняка в кого-то попал, а потом совершенно точно забил человека прикладом, глядя ему в лицо. Мне в тот момент и в голову не пришло использовать Дар, чтобы обезвредить его — я просто дрался насмерть, как загнанное в угол дикое животное. И не испытывал по этому поводу никаких сожалений. Даже теперь.
А что до тогда… Врач сказал, по склону я спускался не иначе как в состоянии шока, потому что ткани левого бедра повреждены серьезно. Если бы Нифонтовы не оказали мне в пути грамотную первую помощь, в город они привезли бы не один, а два холодных трупа. Впрочем, прогноз благоприятный, инвалидность мне не грозит, но пару месяцев придется ходить с тростью и пить обезбол.
Больше, чем собственные действия, меня тревожили воспоминания о Лоре. Нет, по ней я не тосковал. Определенно ее воздействие что-то во мне сдвинуло — возможно, именно оно размыло грань между человеком и животным, которая существенно тоньше, чем принято думать. Но подсесть на эту женщину, как на наркотик, я не успел, хотя похоже, что с частью мужчин на острове произошло что-то в таком духе. Скорее, мне не давала покоя мысль, что Одарение породило такое чудовище. Ее Дар не шел ни в какое сравнение со всем, что я видел или о чем слышал. Я же помню, как воздействовала на меня Катя при первой встрече, и до этого пару раз попадал под чары нимф — они в этот момент кажутся необыкновенно привлекательными женщинами, но даже близко не до такой степени, чтобы терять над собой контроль. Почему именно эта Лора получила Дар такой мощи… или что с ней случилось, что Дар так усилился? Сколько еще по свету бродит таких гигантов… или чудовищ?
Леха с пакетом непременных апельсинов зашел ко мне на четвертый день. Он пустил в ход все свои связи и провернул дело так, что местных оперов до меня не допустили — сам взял показания и все оформил. Рассказал, что спецназ прибыл на остров на другой день, но никакого сопротивления не встретил. На пожарище остались в основном бабы с детишками да пяток раненых. Трупы обнаружить не удалось, и никто так и не признался, что они вообще были. Часть автономщиков, и Лора с ними, покинули остров и скрылись в неизвестном направлении — то ли у них были припрятаны запасы соляры, то ли на веслах ушли, как предки погибшего при исполнении долга Сереги. Искать их в лабиринте архипелага — дохлый номер, тем более что погода резко испортилась, и скоро ледостав, навигация закроется. Уголовного дела тоже никто возбуждать не станет — Дикий Север, тут бывает и не такое.
Я пытался разузнать, что же произошло на острове до нашего приезда, но тут пришел врач и выставил Леху вон — пациенту, мол, нужен покой. Уже на пороге Леха сообщил, что хозяйственно вывез обоих Нифонтовых в наш город и сейчас вылетает устраивать Костю на службу в розыск — сколько же тухлых дел удастся теперь закрыть. Мне он желает без суеты выздороветь и тогда уже возвращаться — дома и узнаю скрытую от нас до сих пор часть истории.
Из больницы меня выписали через неделю. Оля без меня лететь отказалась, и, честно говоря, ее помощь оказалась как нельзя