и я разорву их голыми руками! Но она не велит, она смотрит ласково на меня — меня одного — и я ползу на коленях, раздираемый желаниями схватить ее, вторгнуться в ее плоть, сделать своей и не отдавать никому… или растянуться на земле, довольствуясь касанием ее тени…
Они хотят, чтобы я куда-то пошел? Велишь идти с ними, госпожа? Я сделаю все, что ты скажешь. Об одном молю — не пропадай из глаз.
Но все же она пропадает, и я вою раненым зверем от незнакомой прежде боли — потому что не вижу ее больше…
Глава 9
На автономе. Часть 3
Огонь. Забавно, что я вижу его одинаково и с открытыми глазами, и с закрытыми.
Господи, да кто — или что — эта женщина? После Одарения я повидал многое, но о воздействиях такой мощи даже не слышал. И ведь не меня одного она без единого касания взяла в плен — вот Серега рядом мотает головой, его держат двое камуфлированных, как и меня. Костю тоже выталкивают в круг — рядом с отцом. Никто не ушел от Лоры. Черт возьми, что же у нее за Дар? И куда нас притащили?
Группируюсь и резко дергаюсь, чтобы высвободиться — щазз, разбежался. Не вижу, кто меня держит, но дело свое они знают — руки чуть из плеч не вывернулись. Стоит поберечь силы.
Мы на площади. По центру костер, на угловых столбах пылают факелы. В кругу человек двадцать, мужчины — и Лора. Бубновский выступает — явно продолжает недавно прерванную речь.
— Ну вот, что я говорил? Они пытались бежать, и этот мутный пацан с ними. Они хотели навести ментов, тогда выплывет история с Кедровым и нам трындец!
— Степаныч, может, свяжем их? Брыкаются! — голос из-за моей спины.
— Башку включи! Я же говорил, их в любом случае будут искать и либо найдут, либо с нас не слезут. Утопим их аккуратно вместе с катером, и взятки гладки — несчастный случай, на топляк впотьмах напоролись. Судмедэксперты обнаружат следы связывания даже на несвежем утопленнике. Не бить, не резать, вообще никак не повреждать, чтобы никаких следов борьбы.
— А почему это мы вообще обсуждаем их убийство, как вопрос решенный? — подает голос мужичок, стоящий рядом с Нифонтовыми. — Сход еще ничего не решил! Не много ты себе воли взял, Пал Степаныч? Круговой порукой нас повязать хочешь? Может, хоть выслушаем их сперва?
— Нечего их слушать! — орет Бубновский. — Неважно, что они будут говорить! Это враги! Если они доберутся до города, завтра здесь будет спецназ! А если просто утонут в пути, сюда еще долго никто не сунется! Нахрена мы переходили на автоном, если боимся жестких решений?
— Мы переходили на автоном не затем, чтобы стать твоими шестерками, Степаныч! — не успокаивается мужик. — С Кедровым вышло как вышло, фарш назад не провернешь. А намеренно убивать и покрывать убийство мы не подписывались! И еще, младшого Нифонтова ты тоже хочешь порешить? А следующим кого назначишь, а, Степаныч⁈
Неужели здравый смысл у автономщиков возобладает, и мы еще как-то разойдемся миром? Нет. Вступает Лора со своим певучим голосом:
— Вы, мужчины, такие сильные, такие храбрые. Все можете решить и порешать. А сына твоего, Мишенька, я не дам в обиду. Сколько ему, семнадцать есть уже? Вот отдохну чутка и поговорю с ним по душам, и глупости он из головушки своей выкинет, перестанет мечтать о городе и станет хороший славный наш паренек. А глупые ненужные чужаки пускай потонут, и вины нашей тут никакой не выйдет и головной боли тоже. Хо-отя… — ее блуждающий взгляд скользит по Сереге и задерживается на мне. — Вот он — сильный зверь, хороший. Хочешь стать моим, зверенок?
Подробно, обстоятельно, в деталях объясняю, куда она может пойти со своим великодушным предложением. Шиплю от боли в заломленных руках.
— Ну что же ты такой дикий, зверенок… — в нежном голосе Лоры звучит печаль. — Видите, они не хотят мирно жить по-нашему. А отпустим их — приведут подмогу, и нас разлучат, а разве же мы сможем жить в разлуке? Ну как вы будете без меня? Как я без вас, соколиков моих? Пусть дикие чужаки утонут. Разве так оно не проще? Не лучше?
Поражает не что она говорит, но как ее слушают — раскрыв рты, едва слюна не капает. Крепко она тут все взяла под контроль. А ведь не может она сейчас применять Дар — недавно применяла. И тем не менее ее слова отзываются во всех… даже во мне.
В голове раздается ровный, лишенный интонаций голос:
— Это Костя. Что делать будем? Надо выбираться. Я не хочу… к ней.
Приноровиться бы к новому способу общения, но некогда — придется учиться на лету. Ясно, отчетливо проговариваю мысленный ответ:
— Твой отец сможет взорвать склад с топливом?
— Наверно, да. Он инженер, одаренный. И сам этот склад строил.
— Хорошо. Скоро мы начнем… веселье. Не лезьте в это. Бегите на склад и взрывайте его. Не будет горючки — не будет и погони.
— Понял.
Бубновский продолжает вещать о мужестве и единстве, и никто больше не возражает ему.
Дар Сереги работает на пять метров… накроет не всех, плохо. Дальняя часть круга, где как раз стоит Бубновский, останется незатронутой. Но нас выпустят — успокоенные люди никого удержать не смогут.
Ловлю Серегин взгляд и шепчу одними губами:
— Давай! Даром!
— Успокоились все! — орет Серега, и сейчас это вообще не смешно.
Рывком освобождаюсь из враз ослабевших рук. Сдергиваю с чьего-то плеча автомат и падаю, прикрывшись первым попавшимся телом. Даю длинную очередь, не глядя, по ногам или куда там — в костер, он слепит, но я знаю — они все за ним. Отдача бьет в плечо. Ночь взрывается криками — кажется, кричит сам огонь. Снова давлю на спуск — но автомат молчит. Что не так? А, патроны.
Передо мной тело. Срываю с него автомат и снова палю в огонь. Оттуда отвечают — воздух звенит. Толчок в бедро, больно… Плевать, стреляем!
Серега рядом — жив, курилка. Дает короткие очереди. Бережет патроны, не то что я.
Огонь впереди вырастает до неба. По ушам бьют огромные ладони — отдается во всем теле. Земля содрогается под пузом. На фоне огня — фигура с автоматом. Всаживаю в нее очередь. Фигура