время помирать не собираюсь.
— Ну, после инъекции «NewLife+» конечно ты жить будешь, — показала она мне тонкую золотистую трубочку, больше похожую на шариковую ручку, нежели на инъектор. — Между прочим последняя оставалась.
— Щедрая ты… — проскрипел тихим смехом и снова закашлялся.
— Молчал бы уж. Думала ты у меня на чердаке и помрёшь, — раздражённо высказалась Елизавета, регулируя скорость подачи раствора. Рука от него онемела, но зато сознание постепенно прояснялась. — Впервые вижу такой топорный пси-хиллинг. Ты первый раз что ли?
— Ну да, первый. Но как видишь, всё в порядке. От десяти минуточек лечения не помер. — ответил ей и по глазам понял, что сейчас здесь начнётся точно такая же буря, которая гуляла снаружи.
— Десять минут? — промолвила она чересчур уж спокойным голосом. — Десять минут, да…? Да ты два часа там сидел!!! Мы тебя уже чем только оттащить не пытались! Укутался полями, что не пробиться. И Лауру прикрыл! Я за неё и тебя и себя уже раз сто прокляла. Чурбан ты тупой! Вороны ещё твои эти! Мы их не пускали, так они окно разбили. Тебя отбивать пытались! Да и вообще…
Дотянувшись, я мягко взял её ладонь и спокойно погладил большим пальцем. И посмотрел так по доброму, по благодарному. Без слов, без оправданий ненужных, без всяких утешений и просьб помолчать. И спустя некоторое время она выдохнула, утёрла слёзы и мою руку в ответ легонько пожала.
Дождавшись эмоционального затишья, стоящие по углам гостиной девушки начали тихонько подходить, а со второго этажа Мари обрадовала новостью, что жизненные показатели Лауры в норме. Это оказалось последним камушком на чаше весов Елизаветы, которая по пути к своему креслу качнулась и чуть было не рухнула. Герда вовремя поддержала её и помогла усесться.
— Всё нормально. Я просто устала, — отмахнулась она от разного рода медицинских предложений и с тяжёлым вздохом посмотрела на меня. — Спасибо Семён.
— Всегда пожалуйста. — подмигнул ей весело.
И словно подражая раскатам грома за окном от всех сторон посыпалось.
— Спасибо вам, Семён!
— Спасибо огромное!
— Вы нашу Лауру спасли, спасибо большое!
— А как у вас это вышло?
— У вас есть пси-силы?
— Да он просто Ультра, как мамин бывший.
— А вороны эти у вас откуда?
— Ой, а у белого лапка ранена. И крыло. Мари, неси аптечку, сейчас врачевать будем.
И как бы Белый удивлённо не шарахался, его женские руки осторожно взяли и с убеждениями, и с заверениями, и с восхвалениями и клюва его и перьев, девушки болезного поймали и вниманием одарили. Белла его на колени себе положила, по щёчкам гладила, а Мари в это время ранки смазывала и повязочку оформляла.
Совсем Белый от их действий разомлел, что аж Чёрный начал ревниво подпрыгивать, того же внимания выпрашивания. Даже лапку, артист недоделанный, начал комично подволакивать, на что получил смех звонкий и сырные кубики от вернувшейся с кухни Яры.
Рядом сев, рыжеволосая дева пиалу к моим губам поднесла и я отпил бульона наваристого, после которого на душе полегчало невероятно.
— Ну что, раз в себя пришёл, то рассказывай. — сказала со своего конца гостиной Елизавета, забирая у близняшек свою порцию и точно также с края пиалы отхлёбывая.
— А вы уверены? — спросил я на всякий случай и получил категорическое да от всех присутствующих.
— Конечно, Семён.
— Да не бойтесь.
— Мы не сдадим.
— Нас же лучшие менталисты пытались прочитать. Ни у кого ещё не вышло.
Взглянув на Лизку, я получил от неё кивок, а вороны от поглада и прокорма кайфующие лишь крыльями пожали, мол, сам решай. Вдохнул я воздуха побольше и в свете электрического камина увидел, что уже давно девами удобные кресла-мешки притащены, закуски разложены и напитки налиты. Всё за меня, чертовки, решили и только рассказа моего ждали.
— Вот ведь вы умеете убеждать, — подметил верное и на минутку задумавшись, решился. — Ну значит, слушайте.
И начал свой рассказ издалека.
О том, как дни свои доживал, как под мажорами прогибался и как на тот свет собрался отправиться, дабы последнее слово за собой оставить. И под заранее приглушённым девушками светом рассказ тёк плавно и размеренно, и походил точь в точь на сказки прабабушки моей. За тем лишь исключением, что огонь камина был неживой и всё рассказываемое было правдой, а не вымыслом.
Под шум дождя все девушки сидели тихо и лишь дыхание затаивали на моментах страшных и смеялись, когда о вороньей дурости им ведал. Никто не перебивал меня. Даже Елизавета поначалу только хмыкала скептически, но когда им показал Яблоко Основ, намерением его раскрывая, то и вовсе лицом обомлела. И чем дальше, тем смотрела она на меня со всё более растущим беспокойством и какой-то болью в глазах, которую я никак понять не мог.
Но раз уж начал ведать, то всё и до конца, поэтому продолжил говорить о тонком видении, о встрече с волками в лесу и о том, что наблюдал за спинами у каждого человека. И не укрывалось от меня та дрожь, что вызвана от страха и предвкушения того невидимого чуда, о котором так сладко и опасно помечтать. Девушки смотрели во все глаза и к этому моменту подъели всё съестное, что подготовили.
Гроза за окнами усиливалась и гром как будто ставил точки в моём повествовании. Я говорил о том, о чём не смели думать, о чём давно забыли мечтать под угрозой попадания в психушку. И теперь, даруя зёрна истины, я осознавал всю тяжесть своего поступка и ответственность за тех, кому предлагал встать на путь изменений.
Закончив свой рассказ, я оказался в гулкой тишине.
Только топот ног в мягких носочках удалился в сторону кухни и обратно. То Яра принесла мне молока и я промочил своё горло.
— Спасибо дорогая. — произнёс ей и самостоятельно иглу капельницы достал, оставленной рядом ваткой ранку зажимая.
Сейчас я чувствовал себя гораздо лучше, чем пол часа назад, чего нельзя было сказать о той же Лизе. Ей было тяжело, но не физически. Огромный груз эмоций её давил и сущность за её спиной корёжилась и двигалась под путами. Она держалась из последних сил.
— Но Семён, но матушка, раз это правда, то почему всем людям об этом неизвестно? Не может же быть, что абсолютно всех держат в неведении, — дрожа от холода, но будучи под пледом, спросила Белла и посмотрела на Елизавету. — Матушка, ты об всём об этом знала?
И вопрос невинный пришёлся по Елизавете, как удар кнутом. Она всем телом вздрогнула и рот рукой прикрыла, стараясь удержать предательские слёзы.
— Она знала, — сказал я сквозь боль душевную и сопереживание, ибо видел то, чего никто из них не замечал. На шее сущности сверкал проклятый символ с перечёркнутыми буквами «СЧ» — Она всё знала. Просто рассказать никому не могла.
И после этого её как будто прорвало.
Навзрыд она заплакала и слёзы горькие градом хлынули на грудь. Все девушки в едином порыве к ней бросились и обняли. За руки, за голову, за ноги, кому что досталось, так и держали её, давая выплакаться. И слова их поддержки тоже перемежались со всхлипами и слезами.
— Простите… Простите меня… я не могла… — рыдала Лизка на их руках и слышала вокруг заботливое.
— Сннхв, всё хорошо, маменька. Не вини себя.
— Мы сами не в обиде, ты чего.
— Ну вот…сннхп… и я теперь плачу…
— Наша ты матушка дорогая, всё в порядке.
— Ну вот узнали наконец правду. Теперь заживём ведь, верно?
Но подруга ещё пуще заплакала и пришлось девушкам её держать и по голове гладить минут десять. Видимо слёзы из неё выходили за всю боль пережитую, за всю несправедливость увиденную. Наверняка же на много ужасов она успела насмотреться, а сделать ничего не могла. И даже после, когда погоны сорвала, даже после этого обо всём пережитом рассказать никому не могла.
— Так значит вам в СКИПе обо всём рассказывали? — задал Лизе вопрос, чтобы хоть как-то помочь ей в порядок придти и понял, что глупость сморозил.
Не в её же положении было говорить про нюансы работы. Хотел уж было извиниться, но к удивлению, Елизавета прислушалась к себе и медленно ответила.
— Мы с Ариарди проводили много времени вместе и очень хорошо друг с другом общались. — утерев платочком опухшие глаза, она потрогала место с печатью на шее, но я и так видел, что она не активировалась.
— Всё ясно. А Ариарди, это…?
— Это её бывший, которого родители забрали. Ультра из Флайтауна. — подсказала Яра.
— Понятно. Значит он тебе и рассказал, а во время службы об этом выяснили и поставили запрет на разглашение? — вопрос был тоже не из тех, на который Елизавета могла ответить, поэтому она лишь горько улыбнулась.
— Но погодите. Раз теперь мы всё узнали то может быть попробовать эти, как вы их назвали, Семён? Печати? Может быть эти