в уголовный розыск. На место происшествия прибыли милиционеры с собакой-ищейкой. По кровавому следу раненного Леньки собака довела до Марсова поля. Дальше след терялся. Агенты наугад прошли по Пантелеймоновской улице, миновали церковь и не заметили лежавшего там Леньку, который стянул раненную руку платком, чтобы остановить кровь. Когда все утихло, Пантелеев решил отправиться на одну из своих конспиративных квартир в районе реки Пряжка. Он, естественно, не мог знать, что Гавриков к этому времени был уже допрошен, в результате чего его ближайший друг и соратник «сдал» несколько тайных Ленькиных квартир. На квартиры были немедленно направлены засады. Впрочем, как выяснилось потом, Гавриков, даже будучи пьяным, нарочно указал адреса тех квартир, куда, как он знал наверняка, Ленька бы не пошел.
Тем временем Ленька вышел из тени церкви, добрался до пустынного Невского проспекта и у Садовой улицы наткнулся на один из многочисленных дозоров, искавших его. Увидев приближавшийся патруль, он присел на каменную тумбу у ворот одного из домов и, подняв высокий воротник своего тулупа, притворился спящим ночным дворником. Один из патрульных милиционеров подошел к нему и спросил, не видел ли он подозрительного раненого человека и перечислил ему его же собственные приметы. Ленька зевнул, изображая пьяного (благо от него действительно разило перегаром), и сказал, что он ничего не знает, поскольку только три дня назад приехал из деревни. Патруль пошел дальше, а Ленька опять сумел не попасться.
Над Гавриковым состоялся показательный суд, причем весьма скоро. Он предстал перед судом революционного трибунала уже 31 декабря 1922 года. Рядом с ним на скамье подсудимых были наводчица на квартиру Богачева — Лидия Луде и участники ограбления артельщика пожарного телеграфа — Абдульменов и Зайцева. Гавриков, во всем стараясь подражать Пантелееву, держался спокойно. Видимо, он действительно уверовал в свою счастливую звезду. Гавриков покаялся во всех своих преступлениях, подробно рассказал о побеге и в заключение заявил, что он не ждет от суда снисхождения. Это был жест артиста, который, как наивно полагал Гавриков, он с точностью скопировал у Леньки. Спокойно выслушав приговор (расстрел), он подал прошение о помиловании, которое, естественно, было отклонено. При этом в помиловании Гавриков признавал, что за совершенные им преступления «не должно быть преград для наказания», но тут же заявлял, что понял всю тяжесть содеянного, «что он молод, мало жил и не богат жизненным опытом» и что был «полностью во власти и в руках Леньки Пантелеева».
По свидетельствам надзирателей, до самого последнего момента перед расстрелом Гавриков все еще надеялся на чудо, что вот-вот придет помощь, явится «фартовый» Ленька и спасет его. Чуда не произошло, и Гавриков был расстрелян.
Можно сказать, что со смертью Гаврикова Ленька потерял не только своего преданного помощника, но и утратил свой талисман. Его «фарт» сошел на нет, и конец его преступного пути быстро приближался.
В последний месяц своей жизни Пантелеев невероятно ожесточился. Видимо, он чувствовал, что его скоро убьют. Пора квартирных грабежей миновала. В ход пошли массовые уличные разбои, совершаемые днем и ночью без особой подготовки. При малейшем сопротивлении жертвы следовал выстрел из револьвера ей в живот. Пантелеев вместе с Мишкой Корявым (Лысенковым) и Сашкой Паном (Рейнтопом) за этот месяц совершили 10 убийств, около 20 уличных грабежей и 15 вооруженных налетов.
С конца января 1923 года оперативники уголовного розыска и ОГПУ, можно сказать, не слезали с автомобилей. Пантелеев чуть ли не каждые полчаса менял место своего жительства. На него было устроено около 30 засад во всех возможных местах появления Леньки, но найти его не удавалось. У Леньки все еще было много убежищ, ни в одном из которых он не останавливался больше, чем на одну ночь. Пантелеев стал маниакально осторожен. Он чувствовал свой неизбежный конец, и едва ли не в каждом встречном ему мерещился агент ОГПУ. Даже спал он с револьвером в руках.
Однажды, когда Ленька проходил по Столярному переулку, ему показалось, что за ним идет агент ОГПУ. Он резко обернулся и, увидев матроса, смотревшего на него, как ему показалось, подозрительно, мгновенно двумя выстрелами уложил того на месте. Как выяснилось позже, погибший был действительно всего лишь матросом, а не агентом ОГПУ. В другой раз он ранил агента уголовного розыска, который не имел никакого отношения к его поимкам и совершенно случайно встретился на Ленькином пути.
Как утверждал расстрелянный Гавриков, Ленька стрелял очень метко и каждый день оттачивал свое мастерство в стрельбе на пустырях на окраинах Петрограда.
Между тем число ничем не спровоцированных убийств, совершенных Ленькой, росло с каждым днем. Среди них были совершенно необъяснимые случаи. Так, например, однажды вечером Ленька, который был один, грозным криком пытался остановить извозчика, на котором ехал богато одетый нэпман Иванов вместе со своей подругой. Лошадь испугалась крика и понесла, а обозленный Ленька несколько раз выстрелил вдогонку и смертельно ранил Иванова, который вскоре скончался. При этом Ленька в результате этого разбойного нападения заведомо не мог взять ничего, поскольку лошадь скакала, унося на повозке умирающего Иванова, и догнать ее он никак не мог.
Оценивая заключительный период его жизни, остается совершенно непонятным, почему Ленька, зная о своем неминуемом конце, ничего не предпринял, чтобы предотвратить его. Имея определенные ценности, он мог бы скрыться из города или хотя бы переждать трудное для него время и на какое-то время исчезнуть из поля зрения чекистов и милиционеров. Тем более что такой опыт у него был. Ведь с весны до начала лета 1922 года он скрывался у своих подружек, и милиционеры потеряли его из виду. Между тем складывается впечатление, что Пантелеев в какой-то степени сам старался приблизить свою гибель. Может быть, он сознавал, что его жизнь окончательно загублена, и определенные черты некрофилии, которые у него, видимо, присутствовали, неумолимо подталкивали его к трагическому финалу.
Тем временем сотрудники уголовного розыска и ударная группа ОГПУ каждый день разоблачали по одной и более конспиративных квартир, где мог появиться Ленька. Пантелееву приходилось быть все осторожнее, и прежде чем идти на очередную ночевку, он был вынужден перепроверять ее надежность по несколько раз, и все равно он не мог чувствовать себя в полной безопасности.
Так, однажды Ленька пришел к своему приятелю на улицу Третьего Июля, расположенную рядом с Сенным рынком. Поднявшись на шестой этаж, он позвонил в дверь. Но как только дверь открылась, Ленька вместо своего приятеля увидел направленные на него дула револьверов. Не растерявшись, Пантелеев выхватил свое оружие, и выстрелы чекистов и его слились в один грозный грохот. Когда