Читать интересную книгу Золотые Антилы - Тим Северин

Несмотря на все трудности, англичане держались. Может быть, их было слишком много, чтобы сломались все, но нашлись и те, кому Ямайка начинала нравиться. «Здесь дни не такие жаркие, как в Италии, а ночью и утром прохладнее», — замечал один солдат, а другой, очевидно, страдавший от лишнего веса, радостно писал оставшимся дома друзьям, что благодаря недостаточному питанию и «обильному потению» он «сбросил четыре пальца на талии». Начало поступать на остров и столь необходимое снаряжение. В ответ на настойчивые запросы Венейблса стали подвозить фляги для воды, железо, сталь, башмаки, полотно, палатки, новые клинки и даже новую конституцию для управления островом. И дисциплина понемногу восстанавливалась. Охотников предупредили, что того, кто станет стрелять дикий скот, арестуют и «прокатят на деревянной кобыле»: это изощренное наказание сочетало физические мучения с унижением позорного столба. Двух неуемных «богохульников» выпороли и прижгли им языки. Прибыло подкрепление: восемьсот солдат из Англии, на замену больным и для отражения возможной попытки испанцев отбить остров. «Бедняги, — писал один из наблюдавших за высадкой новичков. — Жалею их от всего сердца: все, что видится им горами, обернется мусорными кучами».

Суровая реальность Антил разочаровала не только покорителей Ямайки: в Англии Кромвель был поражен мизерными результатами своих колониальных замыслов. Поверив мифу об Антилах, он вложил в «План» огромное количество людских и финансовых ресурсов. Теперь ему казалось, что назначенные им командующие не оправдали надежд и упустили случай. Эта пара слюнтяев только и делала, что заваливала Лондон просьбами прислать новую и новую помощь, пока столь дурно ими устроенная колония пыталась укорениться на новых берегах. Все надежды на прибыль для протектората обернулись непрестанной тратой людей и денег. Пенн и Венейблс даже за пять тысяч миль ощутили гнев протектора. Его раздражение вылилось в резкие отказы, присланные в ответ на мольбы о новой помощи. Наконец Пенн так встревожился, что решил вернуться в Англию и лично объяснить положение. Он заявил, что его корабль нуждается в переоснастке, а атака испанцев маловероятна. Оставив Гудзона с двенадцатью фрегатами нянчиться с новорожденной колонией, он отплыл на родину. Венейблс, страшно испугавшись, что адмирал свалит всю вину за неудачи экспедиции на армию, вскоре последовал за ним. Кромвель встретил обоих без особого сочувствия. Их вызвали в Лондон, устроили жестокую выволочку за дезертирство с Ямайки и бросили в Тауэр. Обоих впоследствии освободили, после того как они принесли протектору униженные извинения, но больше Кромвель не прибегал к их услугам.

Освобожденный из Тауэра Венейблс, которого все еще жгло позорное поражение при Санто-Доминго, приступил к написанию своей «Повести», где отвечал на обвинения в трусости и некомпетентности, появившиеся в круживших по Англии памфлетах. В довольно жалкой попытке опровергнуть слухи он вставлял длинные цитаты из свидетельств, доказывавших его полководческое искусство. Но было уже ясно, что он отвоевался. Вскоре генерал удалился в добровольное полуизгнание и предался любимому занятию — рыбалке. В 1662 году он снова пробился в печать, на сей раз при более приятных обстоятельствах: он пожелал опубликовать книгу «Опытный рыбак, или Усовершенствованная рыбалка», в которой дается общий обзор рыболовного искусства и сообщаются «наилучшие приемы и избранный опыт ловли рыбы в реках и прудах». По-видимому, в рыбалке отставной генерал понимал лучше, чем в военном деле, потому что Исаак Уолтон высоко оценил его усилия. «Я читал и испытывал на практике много книг этого рода, — великодушно пишет он Венейблсу, — но не мог отыскать в них такой высоты суждений и рассуждений, какие проявили Вы».

А вот адмирала Пенна ожидала долгая и деятельная карьера. Проявив больше здравого смысла, чем прежде, на Антилах, он незадолго до Реставрации перекинулся на сторону роялистов и соответственно преуспел. Его возвели в рыцарское достоинство, и он еще несколько лет оставался старшим флаг-офицером во флоте Карла II, став настоящей занозой для самолюбивого и мягкотелого Пипса.

Томас Гейдж, третий герой этой драмы, человек, помогавший продвигать «План», остался на Ямайке. Там ему пришлось расплатиться за прежний оптимизм. Он не прожил и десяти месяцев после того, как увидел воплощение собственной мечты — англичан, занявших свое место на Золотых Антилах. Его кончина прошла почти незамеченной среди пяти тысяч умерших на Ямайке за тот трагический год. Он оставил на попечение не слишком благодарного английского правительства жену и детей, прославившееся уже «Путешествие» и мрачную реальность английской колонии, которую он столь упорно пропагандировал. В ней скопилось столько мусора, что целые улицы стали непроходимыми из-за вони, и врачи опасались вспышки бубонной чумы. И даже мертвые не знали покоя. Могилы им копали неглубокие, и с усилением летнего зноя раздувшиеся тела проламывали тонкую корку прикрывавшей их земли. Оставленные испанцами бродячие собаки вылезали с темнотой из зарослей глодать кости и лапами разрывать могилы. Английских собак не было — их давно съели те самые солдаты, которые привезли их на Золотые Антилы.

Глава 12. Легенда о буканьерах

Так на Ямайке суровая реальность вновь нанесла удар мечте о Золотых Антилах. И подобно тому, как фиаско в поисках Эльдорадо привело мученика Рэли на плаху палача, так и за провальный «Западный план» Кромвеля поплатились пять или шесть тысяч английских солдат, оставленных гнить и умирать с голоду под солнцем Вест-Индии. Солдатские письма домой полны сетований и жалости к себе. Они проклинали климат, обвиняли офицеров и ненавидели новые земли, как каторгу. Многие проклинали свои разбитые надежды, и каждый корабль, отправлявшийся в Англию, осаждали толпы павших духом людей, умолявших забрать их с ужасного острова. Даже старшие офицеры, которым, по крайней мере, не приходилось голодать, направляли всю энергию на то, чтобы получить новое назначение и избавиться от «фальшивой драгоценности», на которую они «клюнули» в надежде обогатиться. Упадок духа был столь катастрофичным и всеобщим, что первые губернаторы острова, присылавшиеся из Англии в надежде, что они поправят дело, терялись, не зная, как навести порядок, и вскоре присоединялись к череде просителей, моливших освободить их от должности. Несколько губернаторов даже скончались, не совладав с хаосом, который столь решительно взялись победить. После их смертей за колонией укрепилась дурная слава. Эту славу, словно чумную заразу, заносили на родину толпы беглецов и официальные доклады администраторов. Она достигла американского материка на борту мелких купеческих судов, заглядывавших на остров в надежде завязать торговлю с новыми поселениями и уходивших в горьком разочаровании. Она достигла и других островов Карибского моря, вместе с судами, возвращавшимися после того, как доставили на Ямайку саженцы полезных растений, немного еды и массу бесполезных советов. Повсюду твердили одно: Ямайка — злосчастная земля лихорадки, откуда мало кто уходит живым, а те, кто сумел выжить, клянутся, что ни за что не вернутся обратно. На Барбадосе эти мрачные слухи встречали с злорадным удовлетворением, ведь барбадосские плантаторы так и не простили Пенну и Венейблсу высокомерия, с каким те отвергли множество их работников и ссыльных. Теперь барбадосцы тихо радовались, что план буксует. Поражение Венейблса означало, что Ямайка вряд ли сможет соперничать со старой колонией, и барбадосские плантаторы, в безжалостном стремлении ускорить гибель Ямайки, активно препятствовали эмиграции со своего острова на вновь завоеванные земли. Они распускали слухи, будто Ямайка — открытая могила, манящая тех работяг, кому хватает глупости попытать там счастья. Больше того, военные власти острова используют прибывших как рабов, заставляя работать до полного изнеможения. Эта кампания клеветы оказалась столь эффективной, что на время всякое движение на Ямайку из Карибского бассейна полностью прекратилось и даже самый разнесчастный бедолага на Барбадосе предпочитал отбыть свой казавшийся бесконечным кабальный срок, чем рисковать среди трижды преувеличенных ужасов Ямайки.