Читать интересную книгу Очерки по русской семантике - Александр Пеньковский

2) Вывести наблюдателя за пределы системы, изменив тем самым его позицию и точку зрения (диахроническая статика).

5.1. Движение объекта, делающее его видимым для неподвижного наблюдателя, обнаруживается при нарушающем интуитивно осознаваемую нами норму употребления наречного слова в семантической сфере и в контексте другого наречия – его противочлена. Каковы бы ни были основания, причины или цели, а также частные последствия такого сдвига, важно то, что он позволяет нам, представляя аппликативно, в совмещении, сразу оба члена наречной пары, установить и основание для их объединения, и те скрытые различительные признаки, на которых строится их противопоставление. Так, в примере Казалось бы, глупо обвинять всех «чохом» (Правда. 1990) помеченное метафорическими кавычками употребление чохом на месте огульно / огулом свидетельствует о нормативном противопоставлении членов этой пары по признаку «одушевленность – неодушевленность». Ср. еще: Думая о прозе Т. Толстой, я навязчиво вспоминаю булгаковскую фразу… (Лит. Обозр. 1989), откуда неотступно / неотвязно – навязчиво («рефлексивность – нерефлексивность»); Кто вернет Клименкину годы, которые он просидел в тюрьме, как выяснилось, необоснованно? (Ю. Аракчеев), откуда (ср.: Его посадили / Он был посажен необоснованно / безвинно – Он просидел безвинно) безвинно – необоснованно («объект-пациенс – субъект-фациенс») и т. п. Факты такого рода, однако, достаточно редки (явное свидетельство того, что сфера грамматической семантики наречий находится сейчас в состоянии относительной стабильности и покоя) и массового материала для решения поставленной задачи дать не могут. Воспользуемся поэтому другим источником.

5.2. Обращение к диахронии отнюдь не предполагает обязательного возвращения к истокам, поскольку на открывающемся с этой высоты многовековом пространстве взгляд наблюдателя может различить лишь самые общие направления развития адвербиальной сферы, что, собственно, и описывает историческая грамматика, мысля при этом, естественно, лишь самыми общими категориями. Здесь же нужен такой временной масштаб, который позволяет видеть конкретные формы и различать в них мельчайшие детали. Эту возможность мы получаем, избирая в качестве точки отсчета то состояние адвербиальной сферы, в котором она находилась в русском литературном языке конца XVIII – начала XIX в. Как показало проведенное нами исследование, отношения между единицами в наречных парах, пучках, рядах и многочленных группах до конца 3-й четверти XIX в. оставались отношениями неупорядоченной или слабо упорядоченной эквивалентности. Наречия в таких объединениях не обнаруживали сколько-нибудь существенных различий в значениях, валентностных и сочетаемостных возможностях и свободно замещали друг друга в тождественных или близких контекстах. С другой стороны, благодаря широте и диффузной размытости наречной семантики одно и то же наречие могло свободно использоваться в различных контекстах. Ср. отношения между бережно и осторожно; беспрекословно и беспрепятственно; вечно, навечно, всегда, навсегда; врасплох и неожиданно, нежданно, нечаянно; второпях и в спешке и т. п. Приводимые ниже примеры, произвольно выбранные из открытого множества контекстов, отражающих общие нормы наречного словоупотребления этой эпохи, позволяют сразу же интуитивно осознать, насколько эти столь близкие нам по времени нормы далеки от соответствующих современных: Он встал и бережно сделал несколько шагов (Г. П. Данилевский); Осуждены смотреть безмолвно, Как зло, корысть – беспрекословно Завоевали целый свет (М. А. Дмитриев); Я вечно не изменю этой клятве (Н. А. Полевой); Если бы мне врасплох предложили подобный вопрос… (А. Н. Апухтин); Вернувшись, он застал жену свою второпях… (А. Ф. Вельтман); Он шагу не ступит, чтоб не подумать, будет ли этот шаг довольно прост (В. Н. Майков); Кирьян остался на месте и заметно поджидал его (А. Ф. Писемский); Дядюшка самопроизвольно пришел послом от жены (Л. Н. Толстой) и др. под. Вдумываясь в такого рода факты, неограниченно представленные на страницах множества общедоступных текстов XIX – начала XX в. («от Пушкина до Горького») и явно убывающие по мере приближения к нашему времени, мы получаем основания для ряда достаточно важных и общезначимых выводов. С 70-х годов XIX в. адвербиальная сфера, функционировавшая на началах свободного варьирования, подвергается кардинальным преобразованиям. Здесь идут, усиливаясь и углубляясь, многочисленные и разнонаправленные процессы дифференциации. Они вносят в слабо связанные распадающиеся наречные множества все более строгие принципы внутренней упорядоченности – с все более тонкой и четкой специализацией их членов, с все более жесткими ограничениями, накладываемыми на их употребление, с выделением в ходе ветвящейся многоступенчатой бифуркации все новых и все более мелких семантических признаков, которые определяют развитие отдельных наречных рядов и всей адвербиальной сферы в целом, обусловливают возрастающую сложность и уникальность содержания отдельных ее элементов и превращают ее в высокоорганизованную систему.

6.0. Центральное место среди таких – системообразующих – признаков принадлежит категориальным грамматическим значениям наречий.

6.1. Таковы прежде всего грамматические (лексико-грамматические) значения наречий как слов, находящихся на службе у глагола. Чутко отзываясь на все неграмматическое в глагольном слове [Пеньковский, 1988], наречия подключаются так или иначе и к грамматическим категориям глагола. Причем не просто как дублирующие лексические показатели длительности, локализации во времени и т. п. глагольных значений, но как носители корреспондирующих с общими и частными значениями вида и времени глаголов специфически наречных категориальных семантических признаков, на основе которых разные значения одного слова или разные наречные слова образуют оппозиции различных типов. Таков, например, категориальный признак «интенсивности» в парах типа безрезультатно + сов. / несов. – тщетно + несов.; настойчиво + сов. / несов. – упорно + несов. и др. Таков же признак «масштаба времени», с которым связана оппозиция «малое время – большое время» в парах типа часто 1(MB) + сов. / несов. – часто2(БВ) + несов. и др. Этот перечень легко продолжить: «прерывность – непрерывность», «квантованность – неквантованность» и др., «направленность во времени» («ретроспективность – проспективность»), «реальность – ирреальность», «активность – неактивность» (субъекта действия) и др. Последнее из названных противопоставлений, корреспондируя с глагольными категориями переходности и залога, выводит нас ко второй обширной группе грамматических наречных значений.

6.2. Это грамматические значения наречий как слов, обслуживающих глагол в составе предложения / текста, т. е. глагол в его предикативной функции и, следовательно, в его связи со сферами субъекта и объекта действия. Выделяется два основных категориальных типа субъектно-объектных наречных значений – детерминационные и ориентационные.

6.2.1. Субъектно-объектная детерминация наречий – это их приобретенная семантическая память о категориальных признаках субъектов и объектов характеризуемых ими действий. Таковы, например, субстанциональные таксономические признаки: «предметность – непредметность», «живое – неживое», «одушевленность – неодушевленность» и др., признаки числового ряда и т. п. Так, представляющие полную оценочную триаду и различающиеся пресуппозициями самовольно, по своей воле, добровольно объединены субъектно-детерминационными признаками «одушевленность» + «личность» в эквиполентном противопоставлении наречной паре самопроизвольно, сам, – а, -о, – и собой, члены которой образуют оппозицию по признаку «предметность – непредметность» с маркированным первым членом. Объектную детерминацию по тем же признакам представляет пара насильно / насильственно – искусственно и т. п. Все такие детерминационные суперкатегориальные признаки («длинные семантические компоненты», по Ю. С. Степанову) образуют первый, поверхностный план субъектно-объектной памяти наречий. Второй, глубинный ее план несет информацию о субъектах и объектах, принадлежащих самим наречиям и внешних по отношению к предикату высказывания. Отсюда энергия дополнительной предикативности и обусловленная ею сентенциональность семантики таких наречий – явление, отмечавшееся на материале наречий оценки [Г. А. Золотова, 1973]. Однако двуплановость семантики не является отличительным признаком оценочных наречий. И притом связана она не только с вторыми субъектами, как принято думать, но и с вторыми объектами. Ср. в этой связи глубинные планы в семантике наречий второпях ‘небрежно’ + ‘из-за спешки’ и заботливо ‘тщательно’ + ‘в заботе о’, обусловленные их субъектной и объектной детерминацией второго плана. Говоря о вторых субъектах и объектах, мы имеем в виду виртуальные субъектные и объектные валентности, которыми наречия как лексические единицы обладают еще вне и до текста. Ср. соответствующий валентный потенциал наречий заботливо, бережно, осторожно, которые не могут мыслиться вне связи с субъектами и объектами «заботливого» / «бережного» / «осторожного» отношения. Тем самым задается или предполагается возможность выявления этих валентностей в предложении и / или в тексте. Реализуя эти возможности, наречия – через координацию валентностей первого и второго плана, которые могут быть экспликативно разведены, совмещены или же представлены в «склеенном» виде, – занимают определенное место на субъектно-объектной оси и подпадают действию субъектно-объектной ориентации. 6.2.2. Субъектно-объектная ориентация наречий – это специфически текстовый механизм снятия двойственности и разрешения неопределенности субъектно-объектной отнесенности наречий. Блокируя одну из актантных связей наречия и актуализируя другую, этот механизм поворачивает наречие в ту или другую сторону и замыкает его либо в субъектной, либо в объектной сфере. Наречия, таким образом, получают разнонаправленные контекстно обусловленные ориентационные характеристики, на базе которых различаются и противопоставляются <1> разные употребления и <2> разные значения одного и того же слова. Ср. <1> неожиданно – а) Так я неожиданно увидел этого человека – субъектная ориентация; б) К нам неожиданно приехали гости – объектная ориентация. <2> неудобно – 1. ‘испытывая неудобство’ – субъектная ориентация; 2. ‘вызывая, причиняя, доставляя неудобство’ – объектная ориентация. Одна из этих связей может быть вообще пресечена (ср. в спешке и второпях; бесплатно и безвозмездно), и тогда остающаяся из контекстно обусловленной преобразуется в независимую, лексикализуется и становится центральным категориальным признаком в семантической структуре слова. Субъектно-объектная ориентация, таким образом, делает наречие векторным словом – носителем векторной функции, которая обнаруживает себя в разветвленной системе одноместных («к субъекту», «к объекту») и двухместных («от субъекта к объекту») – одноплановых и двухплановых (с различием субъектов и объектов по признаку «внутренний» – «внешний») – значений. С этими значениями и образуемыми на их основе оппозициями наречия входят в сферы действия глагольных категорий переходности и залога, синтаксических категорий диатезы и залога, непосредственно участвуя в связанных с ними явлениях конверсии, трансформации и перифразы. Ср. противопоставления адвербиальных субъектов и объектов по таким признакам, как «агенс – пациенс – фациенс» (ср. насильно / насильственно – принудительно – вынужденно); противопоставление объектно-ориентированных наречий по признаку «рефлексивность – нерефлексивность» (унизительно – оскорбительно) и далее – с осложнением этого признака аксиологической оценкой – «pro domo tua – pro domo sua» («в пользу другого – в пользу также и себя»): охотно / готовно / с готовностью оказать помощь – охотно принять помощь и т. п., откуда также противопоставление «в пользу – во вред» (насильно – насильственно) и др. Ср. также пары «Я – не-Я» наречий и др. Даже этих немногих данных вполне достаточно, чтобы утверждать, что синтаксическое в наречии гораздо сложнее и глубже, чем мы привыкли об этом думать, и не сводится к примыканию и синтаксическим функциям. Наречие – это не просто добавочный характеризатор действия, состояния, признака, – но органическая часть целостной структуры высказывания в его текстовом окружении. Наречие входит в это целое как часть, но как часть оно это целое несет в себе в свернутом виде и как часть это целое вокруг себя организует. Отсюда вопрос о структурных типах таких высказываний и вполне обоснованная задача описания наречного синтаксиса как синтаксиса «от наречий».