Отсюда лишь один шаг до того значения, которое нас занимает. Это значение представляет собой указание на то, что действие мысли, речи или чувства замыкается во внутреннем мире, в сознании человека, не получая внешнего выражения в каких-либо действиях или в слове. Для выражения этого значения русский язык располагает целой серией местоименных оборотов, включающих формы возвратного местоимения себя. Среди них – широко употребительное сочетание про себя (ср.: думать, говорить, вздыхать, тосковать, радоваться про себя) и такие устаревающие или устаревшие (выходящие или уже вышедшие из употребления) обороты, как внутри себя, с собой (сам с собой, наедине с собой, наедине с самим собой), в себе (сам в себе, в самом себе) и др. Ср.: «Сам губернатор, чувствуя внутри себя всё превосходство умственных способностей председателя, отозвался о нем, как о человеке необыкновенном» (А. И. Герцен. Кто виноват?); «[Соррини]…Не засмеешься ты, когда скажу, / Что и старик любить умеет сильно; / И в том признаешься невольно ты… / Любить! смешно, как это слово / Употребляю я с самим собою…» (М. Ю. Лермонтов. Испанцы, 2, 1, 1830); «Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых» (Л. Толстой. Война и мир); «Я возражал решительно, хотя наедине с собою понимал, что был неправ, даже очень неправ» (И. И. Панаев. Воспоминания); нарадуюсь в себе, читая ваши письма…» (Н. И. Новиков – А. И. Кошелеву, 21 января 1812 г.); «В самом деле, – сказал я сам в себе, – ведь я сего не искал и не желал нимало…» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения). Ср. также использование архаического оборота сам в себе как средства стилизации в новейшем переводе Евангелия: «И, видя Иисус веру их, сказал расслабленному: дерзай, чадо! прощаются тебе грехи твои. При сем некоторые из книжников сказали сами в себе: Он богохульствует» (Мф. 9. 9 // В мире книг, 1988. № 12. С. 25).
В этом синонимическом ряду находит место и беспредложная форма дательного падежа возвратного местоимения себе, которая используется преимущественно при глаголах мысли и речи для указания на то, что внутренняя речь или мысль имеют адресатом не какое-либо внешнее лицо, а самого говорящего: «Если бы, часто думаю себе, появился в окрестностях Петербурга какой-нибудь бродяга ночной разбойник и украл этот несносный кусок земли, эти 24 версты от Петербурга до Цар<ского> C<ела>» (Н. В. Гоголь – В. А. Жуковскому, 10 сентября 1831 г.); «Ну, – подумал я себе, – дело плохо, надо убираться подобру-поздорову…» (П. Д. Боборыкин. Соседка); «Я сама виновата. Я раздражительна, я бессмысленно ревнива…, – говорила она себе» (Л. Н. Толстой. Анна Каренина). Ср также варианты с подчеркивающе-усилительным распространителем сам (-а, – и): «Я дворянин, – сказал я сам себе, – я не создан терпеть унижения» (Д. И. Фонвизин. Разговор у княгини Халдиной); «А ты, мой друг, говорил я сам себе, – ступай-ка себе скорей в свое любезное Дворяниново» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения…); «Впредь, – говорил я самому себе, – должно мне быть осторожнее…» (А. Т. Болотов. Жизнь и приключения…)
Во всех рассмотренных выше случаях выражается то значение внутреннего – скрытого или скрываемого – рече-мыслительного действия, которое обычно передается с участием образующих параллельный местоименному обширный синонимический ряд наречий и наречных оборотов, таких, как мысленно, в мыслях, в душе (ср. устар. в духе), в глубине / тайниках души, внутренне и др. (см. о нем подробнее в работе [Пеньковский 1983] и в наст. изд. с. 184–203). Ср.: «Он поворачивается на бок, с головой укутывается шинелью, мысленно говорит: “Надо было подпустить его, отвести удар, сшибить прикладом…”» (М. Шолохов. Тихий Дон); «Нет, – говорит он в мыслях, – я им этой радости не доставлю…» (П. Романов. День ушедший); «[Ноэми]…Когда ж произношу его названье, / Хотя бы в мыслях только я сказала – / Фернандо!.. то краснею…» (М. Ю. Лермонтов. Испанцы, 3, 1); «Ну, слава богу, все кончилось, – облегченно говорит он в душе и засыпает…» (В. Крестовский. Брат и сестра); «Чего только не передумал я в глубине души в эти дни, если бы ты знал…» (Г. С. Батеньков – А. В. Поджио, 25 января 1822 г.) и т. п. Ср. также устар. в духе: «Сколько раз думал я в духе все бросить, от всего отречься…» (М. М. Сперанский – Е. М. Сперанской, 21 марта 1813 г.); «Нет, – говорил я в духе, когда сон бежал глаз моих, – я не уступлю, я не поддамся…» (В. Л. Пушкин – И. И. Дмитриеву, 16 марта 1813 г.) и др. под.
В этом же ряду находится и устаревшее на уме: «Я делал вид, что внимательно его слушаю, улыбался, кивал ему головой, а сам думал на уме только о том, как бы сбыть этого скучного гостя…» (Записки князя Д. В. Мещерского, 1832).
* * *
Мы вернулись, таким образом, к сочетанию на уме и, следовательно, можем утверждать, что форма возвратного местоимения себе, принадлежащая местоименному синонимическому ряду, и сочетание на уме, принадлежащее наречно-именному синонимическому ряду, объединяются общим для обоих этих рядов смыслом, отсылающим к внутренней сфере сознания человека, в которой замыкаются речь и мысль, не получая выхода вовне и не реализуясь ни в физическое действие, ни в произносимое и/или писаное слово. Различие же между ними состоит в том, что себе, как и другие члены местоименного ряда, только указывает на эту сферу, тогда как на уме, как и другие члены наречно-именного ряда, эту сферу называет и (при всей неопределенности и расплывчатости таких ее участков или зон, как ум, мысли, душа, дух, сердце и др.), дифференцируя, конкретизирует.
Именно поэтому оказывается возможным объединение членов двух этих рядов – местоименного и наречно-именного – в составе одного высказывания. Такое объединение может осуществляться либо в целях усиления-подчеркивания, либо в целях уточнения и конкретизации.
В качестве яркого экспрессивно-усилительного средства, создающего эффект экстатического напряжения речи, этим приемом широко пользовался Ф. М. Достоевский. Ср., например, некоторые случаи такого объединения-нанизывания в языке его романа «Братья Карамазовы»: «– Стойте, стойте, запишите так: “В буйстве он виновен, в тяжких побоях, нанесенных старику, виновен. Ну там еще про себя, внутри, в глубине сердца своего виновен…”»; «Этот поступок он всю жизнь свою считал глубоко про себя, в тайниках души своей – самым подлым поступком всей своей жизни»; «Он сам твердо помнил, что в душе своей тогда же шепнул про себя: “А ведь вздор, не поедешь…”» и мн. др. под.
Широкое распространение явлений такого рода в старом русском языке сер. XVIII – начала XIX в., как об этом свидетельствуют многочисленные фактические данные, должно, по-видимому, объясняться по-другому – как отражение неустойчивости и колебаний в долго и трудно складывающихся нормах литературного выражения. Ср., например, думать, говорить (сказать), размышлять мысленно в себе, в мыслях сам с собой, в духе про себя, в душе себе самому и т. п. Ср.: «Господи! – думал я тогда и в мыслях говорил сам с собою, – куда же мне идти и где искать спасения?…» (Д. Головин. Записки, 1819); «Я слушал его и думал себе в душе, что никогда не обращусь к нему более ни с какою нуждою» (И. Плещеев – А. М. Кутузову, 14 марта 1798 г.); «Положение мое показалось мне слишком трудным, и я стал размышлять в себе на уме, кого и кого я мог позвать себе в помощь» (Воспоминания Н. А. Мятлева, 1822 г.) и мн. др. под. Ср. в стилизации: «Да, я помню, я теперь понимаю…, как он при этом обреченно к ней склонялся, как будто он там что-то такое втайне про себя уже наметил…» (Б. Окуджава. Путешествие дилетантов).
Именно в этом ряду фактов находит свое законное место и наш оборот себе на уме, представляющий собой по происхождению объединение местоименного и наречно-именного показателей внутреннего протекания мысли – речи: «Ну, что же, – сказал я себе на уме, – придется начать все сначала…» (К. А. Полевой – Н. А. Полевому, 14 февраля 1820 г.); «…он очень занят принцем Прусским, ездил с ним часа три по городу; Москва ему очень полюбилась. Воротились в пятом часу домой, и Волков, к досаде не самолюбия, не честолюбия, но желудка проголодавшегося, не был принцем удержан обедать и должен был идти в трактир. “Молчи же, принц, сказал себе на уме комендант, – я тебе за это заплачу”…» (А. Я. Булгаков – К. Я. Булгакову, 10 сентября 1820 г.); «Французы, наши наставники, приучили нас видеть в немцах одно смешное, а мы насчет сих последних охотно разделяли мнение их, по врожденной, так сказать, инстинктивной к ним ненависти. Тогда <… > в хорошем обществе кто бы осмелился быть защитником немецкой литературы, немецкого театра? <…> Пристрастные к собственности своей, немцы между тем молчали и себе на уме думали, что придет время, когда они поставят на своем…» (Ф. Ф. Вигель. Записки, III).