Читать интересную книгу Очерки по русской семантике - Александр Пеньковский

2.0. Позиционное закрепление членов наречных пар типа обычно1 – обычно2 оказывается не единственным и – более того – не основным средством разграничения и противопоставления их функций и значений. Постпозиция в таких случаях всегда соединена с усиленным ударением (Он уже немолод, но работает по-прежнему и очень гордится этим). Препозиция же всегда безударна (Он уже немолод, но по-прежнему работает и очень гордится этим). В случае инверсии, какими бы причинами она ни вызывалась, признаки ударности-безударности как признаки формы языкового знака сохраняются и переносятся вместе с инвертированными членами – их носителями. Так, безударность переносится в постпозицию и сохраняется там как единственный дифференциальный признак препозитивного варианта: Так обычно и бывает / Обычно так и бывает → Так и бывает обычно. Точно так же усиленное ударение переносится в препозицию и сохраняется там как единственный дифференциальный признак постпозитивного варианта: Город жил обычно → Но ничего не изменилось и обычно жил город (В. Зарубин). Именно этим независимым, константным признаком ударности-безударности рассматриваемая адвербиальная группа (группа наречий с акцентно маркированной семантикой) отличается от всей остальной массы русских наречий, ударность-безударность которых выступает как переменный признак, обусловленный синтаксической позицией, особенностями актуального членения или особыми заданиями экспрессивно-стилистического характера (см. оних[Ковтунова1976]).

Л итература

Арутюнова 1972 – Арутюнова Н. Д. Морфология // Общее языкознание. М.: Наука, 1972.

Блумфилд 1968 – Блумфилд Л. Язык. М.: Прогресс, 1968.

Гак 1989 – Гак В. Г Сравнительная типология французского и русского языков. М.: Просвещение, 1989.

Ковтунова 1976 – Ковтунова И. И. Современный русский язык: Порядок слов и актуальное членение предложения. М.: Просвещение, 1976.

Пеньковский 1977 – Пеньковский А. Б. Очерки по семантике русских наречий: Наречие впервые // Актуальные проблемы лексикологии и словообразования. Новосибирск, 1977.

Пеньковский 1988 – Пеньковский А. Б. Семантика наречия и ее отражение в словаре // Словарные категории. М.: Наука, 1988.

Сдвиг норм наречного словоупотребления в ближней диахронии как исследовательская база для изучения грамматической и коннотативной семантики русского слова

1.0. Русская грамматика, следуя традиции, освященной авторитетом Л. В. Щербы, рассматривает наречия как «формальную, малосодержательную категорию» и, видя в основной их массе лишь результат транспозиции прилагательных, отказывает им и в собственной семантике, и в собственной грамматике.

2.0. Естественно поэтому, что русская лексикография, отражая рисуемую грамматикой картину адвербиального мира, либо вообще лишает большинство русских наречий лексикографической обработки, либо сводит ее к некоторому минимуму, пределом которого оказывается или чистая фиксация наречного слова (так в БАС и MAC), или голый пример его употребления в виде краткого речения (так в Уш. и Ож.). Отсутствует здесь – за редчайшими исключениями – и какая-либо грамматическая информация о наречиях: чего не видит словарь, того не знает и грамматика. «Друг друга отражают зеркала, взаимно искажая отраженья» (Г. Иванов).

3.0. Эта поистине драматическая ситуация говорит о необходимости критического подхода к традиционно сложившейся системе взглядов на наречие, опирающихся больше на веру, чем на действительное аргументированное знание. Это общее Credo обнаруживает два принципиальных основания:

3.1. Аксиоматически принимаемые положения о <1> словообразовательной (формальной) и <2> семантической вторичности русских наречий как регулярных адъективных производных. Однако первое недоказуемо и должно быть заменено более мягким тезисом о кодеривации как основном типе словообразовательных отношений между наречием и прилагательным. Второе же плохо согласуется с языковой реальностью, так как – за исключением случаев действительной обстоятельственной транспозиции прилагательных в высказываниях типа Багрово всходило солнце [В. В. Виноградов, 1956] – наречия не поддаются истолкованию через соотносительные прилагательные, тогда как значения прилагательных обычно легко выводятся из значений соотносительных наречий (и / или предикативов). Ср.: внезапный ‘начавшийся, наступивший внезапно’ при внезапно ‘без какого-либо предупреждения или предупреждающих знаков’ и т. п. То же в часто встречающихся случаях необщеязыковой контракции адвербиальных сочетаний: внезапное ‘внезапно вышедшее’ солнце (М. Булгаков) и т. п. Обычные в лексикографической практике попытки подсознательно или сознательно обойти подобные связи (ср. в MAC: внезапный «наступивший, происшедший неожиданно, вдруг» при вдруг «внезапно, неожиданно» и внезапно «неожиданно, вдруг») как раз и вскрывают истинное положение вещей. Об этом же говорят и семантико-синтаксические отношения в парах типа внезапно уйти – внезапный уход (ср. [И. Б. Шатуновский, 1982]).

3.2. Аксиоматически же принимаемое положение об аграмматичности русских наречий как о феномене, находящемся в естественной и не нуждающейся в доказательствах связи с их «аморфностью». Но «аморфность» наречий не может быть признана свидетельством их аграмматичности, поскольку наряду с грамматикой форм словоизменения существует множество других «грамматик», которые – вплоть до грамматики средств акцентно-интонационного выделения – наречия могут поставить себе на службу. Аграмматичность же наречий, поскольку никто и никогда не показал их безразличия к образующим открытое множество грамматическим признакам их микро– и макроконтекстов, – есть миф, обязанный своим возникновением формоцентризму традиционного учения о частях речи, сложившегося еще в «дотекстовую» эпоху. Этот миф должен быть развеян. Учение о наречии нуждается в смене всей научной парадигмы – с изменением предмета, базы, направления и методов исследования.

4.0. Центром такого исследования должна стать грамматическая семантика наречий. Формулируя эту задачу, мы исходим из того, что наречия обладают значительным и имеющим потенции дальнейшего расширения и развития репертуаром скрытых грамматических значений, скрытых категориальных грамматических признаков, образующих их собственную, но только скрытую грамматику, которая является такой же реальностью, какой мы считаем невидимую часть светового спектра.

5.0. Как и все скрытые категории, категориальные признаки наречий выявляют себя через различные сочетаемостные, конструктивные, позиционные и иные ограничения, которые накладываются на употребление наречного слова и составляют сущность стихийно сложившихся, но не получивших кодификации, узуальных норм, действующих в адвербиальной сфере. Но поскольку такие ограничения не даны нам в прямом наблюдении, то их поиски – до тех пор, пока стоящие за ними признаки в основной своей массе остаются неизвестными, – неизбежно подчинены сказочному принципу «пой-ди туда, не знаю куда…» и не могут осуществляться сколько-нибудь целенаправленно. Поэтому, а также вследствие необходимости одновременного учета неопределенного множества взаимодействующих факторов, что невозможно без предварительного накопления для каждого наречия значительного корпуса текстовых данных, они трудоемки, но мало перспективны и обещают лишь случайные открытия и находки. Эта ситуация, сущность которой состоит в том, что «явленное» нам в речи мы, «имея очи, не видим и, имея уши, не слышим и не понимаем», объясняется (как и аналогичная ситуация в сфере культуры) нашим замкнутым нахождением внутри традиции и отсутствием дистанции между наблюдателем и объектом наблюдения. Задача, следовательно, заключается в том, чтобы трудно реализуемое «можно видеть» преобразовать в гарантированное «нельзя не увидеть», а для этого, как подсказывает семантика наречия заметно (заметно1 ‘ так, что можно видеть’ – заметно2‘в такой степени движения признака, что нельзя не увидеть’), необходимо преодолеть неподвижность системы, внести в нее динамический импульс. Этого можно достичь двояким образом: 1) Привести в движение объект наблюдения (динамическая синхрония);

2) Вывести наблюдателя за пределы системы, изменив тем самым его позицию и точку зрения (диахроническая статика).

5.1. Движение объекта, делающее его видимым для неподвижного наблюдателя, обнаруживается при нарушающем интуитивно осознаваемую нами норму употребления наречного слова в семантической сфере и в контексте другого наречия – его противочлена. Каковы бы ни были основания, причины или цели, а также частные последствия такого сдвига, важно то, что он позволяет нам, представляя аппликативно, в совмещении, сразу оба члена наречной пары, установить и основание для их объединения, и те скрытые различительные признаки, на которых строится их противопоставление. Так, в примере Казалось бы, глупо обвинять всех «чохом» (Правда. 1990) помеченное метафорическими кавычками употребление чохом на месте огульно / огулом свидетельствует о нормативном противопоставлении членов этой пары по признаку «одушевленность – неодушевленность». Ср. еще: Думая о прозе Т. Толстой, я навязчиво вспоминаю булгаковскую фразу… (Лит. Обозр. 1989), откуда неотступно / неотвязно – навязчиво («рефлексивность – нерефлексивность»); Кто вернет Клименкину годы, которые он просидел в тюрьме, как выяснилось, необоснованно? (Ю. Аракчеев), откуда (ср.: Его посадили / Он был посажен необоснованно / безвинно – Он просидел безвинно) безвинно – необоснованно («объект-пациенс – субъект-фациенс») и т. п. Факты такого рода, однако, достаточно редки (явное свидетельство того, что сфера грамматической семантики наречий находится сейчас в состоянии относительной стабильности и покоя) и массового материала для решения поставленной задачи дать не могут. Воспользуемся поэтому другим источником.