вопросу вошла в повестку МВД в порядке очередного импульса социального переустройства вследствие освободительной реформы. Уже с конца 40-х годов в министерстве понимали необходимость повышения экономической продуктивности, и разработка проекта реформы велась задолго до Крымской войны. В николаевское царствование в МВД поднимался вопрос о выдаче рабочим в обязательном порядке трудовых книжек, предлагавшихся в качестве механизма контроля отношений работника с работодателем. Идеология «министерской власти» и официальной народности[397] – в частности, убеждение, что Россия вовсе не обязана копировать западные модели исторического развития, – благоприятствовали бюрократическому представлению о том, что Россия сумеет избежать пролетаризации городского рабочего класса, не сдерживая урбанизацию и рост промышленности, а при помощи испытанных временем методов государственного охранительства, то есть правительственным регулированием процессов [Zelnik 1971: 21–43, 80-118; Лаверычев 1972: 16–18].
К 1857 году в МВД была организована Отдельная следственная комиссия для разбора жалоб подмастерьев на обращение в петербуржских цехах[398], а в 1859-м – еще одна, под председательством А. Ф. Штакельберга, принявшаяся за изучение традиционного цехового устройства с прицелом на подготовку нового промышленного кодекса для все отраслей производства.
Труды комиссии Штакельберга и сформировали политику МВД по трудовому вопросу. Главными препятствиями производственного роста комиссия определила цеха и законы, ограничивавшие городскую экономику. Чиновники стремились способствовать большей социальной подвижности и свободной торговле, с одной
стороны, и – во избежание повторения европейских городских эксцессов – государственному вмешательству и регулированию отношений рабочего с работодателем, с другой. Желая «защитить» рабочих, государство планировало учредить специальную законодательную структуру с соответствующими институциями, которые на практике лишь способствовали дальнейшей изоляции от прочих сословий. Введение системы трудовых книжек и фабричного инспектирования в качестве средств контроля и защиты, наподобие мировых посредников, было типичной идеей министерской бюрократии, давно привыкшей к законной реализации широких полицейских полномочий МВД. Несмотря на то что комиссия Штакельберга и ведущие «либеральные» экономисты выступали за свободный рынок, пытаясь устранить общественные и правовые препоны к его устроению, государственное попечение о рабочих также усиливалось легитимацией его вмешательства в трудовые отношения.
Итак, преисполненная оптимизма комиссия Штакельберга разработала комплексную программу, «приличествующую наступлению новой эры российской экономической жизни». Ею предусматривались рабочие книжки, фабричные инспекции, а также городские промышленные суды для посредничества в спорах между работодателями и рабочими. Вместе с тем комиссия упустила из виду противоречие между принятием законов, предписывающих расценивать рабочих в качестве отдельной категории «граждан», и вмешательством государства, пользующегося традиционными полицейскими функциями и сословными моделями организации общества. В подобной защите трудящихся воплощалась дилемма консервативного обновленчества и современного либерализма, вынужденных полагаться на государственную (то есть бюрократическую) власть для преодоления или урегулирования несправедливости в реализации классического для либеральной мысли идеала свободного рынка. Кроме того, как показывает в своей работе Реджинальд Зельник, идея создания гражданского общества уже сама по себе была враждебна чистой автократии и поддерживающей ее идеологии министерской власти. Хотя чиновники комиссии и опасались капиталистической конкуренции на рынке и ужасов европейских волнений, они говорили о «строгом разделении труда и развитии класса высококвалифицированных городских промышленных рабочих», необходимых для индустриализации страны. Наиболее же предпочтительным способом достижения данной цели комиссия полагала формы рабочих объединений: артели и товарищества.
Но рекомендации комиссии Штакельберга приняты не были. Рабочий вопрос был отодвинут на задний план более приоритетными правительственными задачами по проведению освободительной, Земской, Судебной, финансовой и прочих реформ. Однако еще более важную роль в судьбе трудового законодательства сыграли радикалы-революционеры, все активнее действовавшие в Петербурге с начала 60-х годов. Как уже говорилось, ввиду деятельности радикалов Валуев склонялся к необходимости усиления полномочий полиции, и именно это отчасти побуждало МВД к занятию все более консервативных позиций по всем внутриполитическим вопросам. Циркуляр Валуева 1862 года начальникам губерний о закрытии воскресных школ за подрывную деятельность указывает на растущий в недрах МВД страх социального инакомыслия. Как говорит Зельник, «инициативы, благоприятные для организации труда, пресекались» по политическим основаниям.
Хоть рабочий вопрос и был отложен в долгий ящик, уже в начале 70-х с трудом верилось, что России удастся избежать тех же социальных проблем, что сопутствовали и европейской урбанизации. С ростом количества рабочих росло и их недовольство своим положением[399]. В силу своих традиционных полицейских функций и охранительной политики МВД практически не сомневалось в том, что проблема рабочих беспорядков решается краткосрочной профилактикой и наказанием. После Невской стачки 1870 года МВД вновь заговорило о необходимости выработать комплексное трудовое законодательство, а также усилить меры административного контроля. Последнего министерству добиться удалось, что отчасти явилось результатом давления со стороны подведомственных МВД полиции и городских управ. Чиновники в провинциях получили дополнительные полномочия – высылать лидеров забастовок в удаленные губернии и усиливать полицейский надзор как за рабочими, так и за владельцами фабрик [Там же: 363–385]. Но несмотря на то, что министерство вновь – посредством комиссий Игнатьева и Валуева, работавших в период с 1872 по 1875 год, – выступило за принятие комплексного трудового законодательства, предложение было отклонено и на этот раз. В итоге в правление Александра II правительство так и не сформулировало государственной политики в области труда, но заложило фундамент радикальнополицейского отношения к рабочему вопросу в МВД, вполне проявившегося уже после 1881 года[400].
В постосвободительной аграрной политике министерства его полицейские функции, вкупе с растущими опасениями массовых крестьянских беспорядков, вступали в противоречие со стремлениями разрешить недостатки, проявившиеся еще с введением Положений 1861 года, а также множащиеся аграрные (и демографические) проблемы в деревнях[401]. При этом полной свободы действий у МВД никогда по-настоящему не было, поскольку много более влиятельный Главный комитет по крестьянским делам (уже под иным названием) просуществовал на протяжении всего царствования Александра II.
Как ни печально, крестьянские административные институты оказались не слишком удачными, равно как и сами экономические механизмы освободительной реформы. Кроме того, крестьянство находилось под непрестанно увеличивавшимся экономическим давлением в силу выкупных платежей, податей, повинностей, несоразмерных нуждам наделов, роста численности населения, технологической отсталости сельского хозяйства и т. д. И при Валуеве, и при Тимашеве МВД пыталось реформировать крестьянские управы, чтобы обеспечить надлежащую бюрократическую и полицейскую опеку. В то же время министерство поощряло частное землевладение среди крестьян, не подпадавшее ни под общинные ограничения, ни под круговую поруку. К 70-м годам сельскохозяйственная производительность в деревнях серьезно упала. В формировании аграрной политики МВД при Александре II прежде всего примечательно теснейшее сотрудничество министерства со своими будущими соперниками – Министерствами финансов и государственных имуществ. Важную роль здесь сыграли предложения Валуевской сельскохозяйственной комиссии 1872 года (в состав которой входили и представители МВД), явно предвосхитившей будущие бюрократические воззрения по земельному вопросу. Скажем, государственное