Читать интересную книгу Реки не умирают. Возраст земли - Борис Бурлак

— Вам-то не приходило, а кое-кому, не ровен час, придет.

— Каналы, как и реки, не считаются с административными границами. Я убежден, что, если Южному Уралу и прилегающим казахским, областям дать воду, они смогут производить больше миллиарда пудов товарной пшеницы. Это же верхняя засечка всего огромного Казахстана! Неужели у кого-то могут быть сомнения на этот счет?

— Дело еще в материальных возможностях. И потом, находятся люди, которые смотрят на подобные проекты с точки зрения остатка своей жизни: дотянут или не дотянут до их осуществления. Если не дотянут, то не стоит и огород городить.

— С точки зрения своей колокольни... Но с такой точкой зрения надо уходить на пенсию!

— Не горячитесь. В конце концов часть стока сибирских рек будет переброшена на юг, в том числе и в бассейн Урала. Здесь нет альтернативы. Уж на что американцы, с их благодатным климатом, все кичатся хлебными резервами и торгуют зерном, как оружием, но и те всерьез подумывают о переброске водных ресурсов западных рек, даже с Аляски, в центральные штаты. Американцы, кстати, живо следят за нашим гидротехническим строительством... Однако мы с вами отвлеклись, лучше вернемся к делам насущным...

Они просидели над своими картами допоздна, хотя рано утром нужно было отправляться за Тобол.

Стояло необыкновенно жаркое лето. Крестьяне с тревогой поглядывали в безоблачное небо, которое за последние недели выгорело добела. Тут бы всего два проливных дождя — сразу после окончания сева и под налив хлебов. Малоснежная зима еще не вся беда, если вовремя пройдут весенние, затем июльские дожди. Бывает, что снега наметет целые сугробы, душа радуется у земледельца, но потом, с мая и до осени, упрется, точно вкопанный, по обе стороны Уральского хребта затяжной антициклон — и все зимние запасы влаги уходят стайками незримых облачков в небесные бездонные глубины. А случается и так, что сеют почти в сухую землю, растягивая за машинами лисьи хвосты пыли, но следом за сеятелями проходит обложной, на сутки, работящий дождь, и через неделю зеленая шелковая строчка ровных всходов пронизывает окрестные поля от горизонта до горизонта. На сердце становится покойнее: теперь очередь за грозовым июлем, если только не подует суховей из пекла Каракумов... Вот и колеблется от сева до уборки настроение людей, привыкших к этому «рискованному земледелию».

Однако в тот год природа разыграла не первый, не второй, а третий, самый неотразимый вариант своего «шахматного» поединка с людьми: зима выдалась не в меру скупой на бураны и метели; весна наступила очень рано, жара установилась уже в апреле, достигнув в мае сорока градусов, что сильно тревожило стариков («май холодный — год хлебородный»); лето началось пыльными бурями и низовыми суховеями. В газетах замелькали округлые слова, похожие на речную гальку: «сложные погодные условия». Да какие, черт побери, «сложные условия», когда разгоралась такая невиданная засуха. Жесткое, черное это слово — засуха, но стихийное бедствие есть стихийное бедствие, и чего уж тут стесняться в выражениях... Так думал Марат всю дорогу в степное Зауралье.

«Газики» легко, сноровисто бежали по накатанному проселку, глянцевитому от черноземной корки. Алексей Алексеевич подремывал от мелкой дорожной качки. Марат, чтобы хоть немного отвлечься от унылого вида ближних полей, внимательно осматривал междуречье Урала и Сакмары. Оно было нешироким: едва «газик» вымахивал на очередной увал Главного хребта — и по обе стороны синели пойменные леса, а там, где их нещадно вырубили в лихую военную годину, ослепительно поигрывали бликами речные плесы. С этой верхней дороги хорошо была видна вся Сакмара, будто сторонящаяся Урала, с которым все равно ее скоро соединит судьба, как ни выказывай свой характер, как ни старайся выглядеть заносчивой казачкой.

— Не дает мне покоя ваш Верховцев, — неожиданно заговорил Алексей Алексеевич, полуоткрыв глаза. — Откуда берутся такие, а?

— Вы же лучше меня знаете тех, кто мерит любое дело остатком своей жизни, — сказал Марат.

— Я вчера имел в виду тщеславных стариков. Но откуда у молодого инженера такое эгоистическое отношение к дальней перспективе?

— Во всяком случае, он признает лишь те дела, которые могут дать незамедлительный эффект. Он всегда отличался мертвой хваткой, ни одна злободневная проблема не ускользала у него из рук.

— Оно вроде бы похвально.

— А теперь Вячеслав Михайлович и вовсе строго рассчитывает время.

— Тоже вроде неплохо...

— Но рассчитывает именно с точки зрения остатка жизни: что́ еще может пойти на пользу ему лично, а что́ уже пойдет в зачет другим.

— Насолил он вам, как вижу.

— Если бы только мне.

— Ну да оставим в покое временщиков, хотя, конечно, и весьма прискорбно, если они оказываются в героях дня...

Алексей Алексеевич опять умолк надолго. А Марат загляделся на буйный накат Уральских гор: набежав на степную отмель, они гневно взвились на дыбы отвесными шиханами, да так и замерли конной лавой, — одна свеча выше другой, — не успев повернуть обратно и не в силах пробиться через степь на соединение с заморскими далекими горами.

— Останови-ка, Олег, — сказал Ходоковский своему любимцу, как только они поднялись на Кувандыкские высоты, с которых открывался вид на упругую излучину Сакмары.

Вышли на голый косогор, чтобы малость поразмяться.

— Вот она, избранница вашего Гидропроекта. — Алексей Алексеевич махнул рукой в сторону реки. — Недолго ей резвиться у подножия шиханов. Скоро запрягут ее в бетонную упряжку. Хватит, нагулялась, пора совесть знать.

— А вы твердо убеждены, что первое водохранилище будет построено именно на Сакмаре?

— И на ней, и на Большом Ике, ее притоке. Недаром же Верховцев наведывался к нам.

— Он держит нос по ветру.

— Так вроде бы газком попахивает!

— Газ газом...

— А хлеб хлебом? Так вы хотели сказать? Но это уже выходит за пределы интересов вашего Верховцева. Этим должны заниматься мы с вами... Ладненько, поехали дальше. К вечеру хорошо бы добраться до Иргизского водораздела.

— Не тяжеловато за один день?

— Никогда не прячьтесь за мои годы, — ответил, посмеиваясь, Алексей Алексеевич.

Они опять-таки успели еще засветло добраться до юго-восточной границы с Казахстаном, где и заночевали. Ходоковский знал эти места: он тут искал бурый уголь в конце войны. К тому же он. вообще тонко чувствовал географию и свободно ориентировался во всем Тургайском крае. И верный помощник его, инженер-геодезист Селиков был под стать ему профессиональной цепкостью глаза — работал очень быстро, на вид играючи. Вдвоем они могли заменить чуть ли не целую экспедицию.

Иногда Марат оказывался будто лишним. Но Алексей Алексеевич советовался с ним каждый раз, как только речь заходила о строительной части будущих сооружений. Вот и сейчас он говорил на сон грядущий:

— Завтра покажу район намечаемого водохранилища между Иргизом и Орью. Хотелось бы, чтоб это место приглянулось вам, ну, и за вами черновая работенка, если вы согласитесь с моим дилетантским выбором.

— Дилетантским?

— Не придирайтесь к слову, я гидроузлов не строил, не доходили руки.

На следующий день они объехали весь западный склон Иргиза, подолгу останавливались то на левом, то на правом берегу речки Баксайс, вдоль которой и разольется водохранилище. Марат не спешил с выводами.

Вечером, когда машины подкатили к самому Иргизу, Алексей Алексеевич сказал:

— Вы, Марат Борисович, правы, гидротехника не считается с административными границами. Земля эта казахская, а вода у нас будет общая.

— Правда, ее легче повернуть отсюда в Казахстан.

— Поделимся, как добрые соседи... Так каково ваше просвещенное мнение?

— Что ж, Алексей Алексеевич, пусть у вас и не доходили руки до гидроузлов, но можно позавидовать вашей инженерной интуиции. За мной, верно, остается черновая работенка.

— Сочтемся славой, как говорил поэт.

— Любите вы его цитировать.

— Сейчас в ходу эстрадники, а тот был трибуном. Песенки-то легче напевать, нежели во весь голос разговаривать с товарищами потомками.

— К слову, о потомках. Вы намечаете перебросить из Сибири в бассейн Урала до десяти миллиардов кубометров. Плюс Губерлинское водохранилище, Сакмарское да плюс Степное, которое давно построено. Всего набирается, таким образом, шестнадцать миллиардов. Шестнадцать кубокилометров! Вполне должно хватить и для окрестных земель, и для промышленных комплексов. Но что меня тревожит: слишком медленно строятся у нас ирригационные каналы, о самом орошении словно забывают, хотя очередное водохранилище давно готово. Это похоже на досадную историю с городскими теплоэлектроцентралями: о пуске ТЭЦ победно отрапортуют, а городок по-прежнему чадит сотнями котельных. Оказывается, теплосети должны строить чуть ли не домоуправы.